Джон Бакен - Запретный лес
Глава 21. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ СВЯЩЕННИКА
С раннего утра все в Вудили были на ногах, ибо ожидался день потрясений для прихода. Накануне вечером в деревню пришли вести о решении Пресвитерия: пастора лишили места и отлучили от церкви, и именно сегодня в кирке мистер Мёрхед из Аллера и мистер Праудфут из Боулда должны были во всеуслышание объявить об этом. На фермах почти не было работы, ибо овцы только-только начинали ягниться; пахать закончили, но земля пока недостаточно просохла для засева. Посему прихожане всем скопом толпились у ворот кирки.
Возмущение поступками священника, кои, Бог свидетель, послужили причиной мора, и его своевольными деяниями в дни тяжких испытаний все еще не утихло. Тут же вспыхнули старые обиды, и у Дэвида осталось очень мало преданных друзей. Изобел жила в Калидоне, Риверсло бродил неведомо где, и только Амос Ритчи с парой прихожанок пытались защитить бывшего пастора. Об арендаторе Кроссбаскета ходили странные слухи. Его искали солдаты с постановлением об аресте; оказалось, под личиной добронравного и степенного фермера скрывался Марк Керр из рода лорда Роксбурга; имя его множество раз появлялось в воззваниях Церкви и графств; за ним охотились во всех уголках Шотландии со дня битвы при Филипхоу. Селяне сразу припомнили его властность, и некоторые заявляли, что давно распознали в нем дворянина, а уж когда заговорили о его стычке с сыскным, то пришла уверенность, что все знали о его безбожии. Но все же ему довелось жить в этом краю, что наполняло гордостью и щекотало нервы деревенского люда, и те, кто помоложе, с любопытством оглядывались на опустевший Кроссбаскет.
Впервые за долгое время в воздухе чувствовалась весна, и собравшиеся у кирки в ожидании прибытия священников грелись в мягких лучах теплого солнца. Старейшины, в лучших своих нарядах, стояли у ворот, и даже мельник обрел чрезвычайно торжественный вид.
— Сие есть великий день для Вудили, — сказал арендатор из Нижнего Феннана, — великий день для Христовой церкви Шотландии. Мы очистили скинию от поганого сосуда. Горюю токмо об одном: не все достойнейшие и вернейшие христиане дожили и узрели сие. Питер Пеннекук… честный Питер завсегда недолюбливал Семпилла… окутан хладом духовным, говаривал он. Сколь рано Питер покинул нашу бренную землю.
— Что стряслося с Чейсхоупом? — спросил Майрхоуп. — Ему давным-давно время прийти. Ужто станет он запаздывать в столь славный день?
— Слыхал я от чейсхоупского пастуха, что намедни Эфраим не явился домой, — сказал мельник. — Женка его в огорчении, но думает, задержало его дело при Пресвитерии.
— Но все тама разобрали к трем пополудни. Разве что он остался перемолвиться с Едомом Трамбуллом о новом зерне. Однако ж нету у Чейсхоупа свычки ставить заботы мирские выше долга христианского… Эх, судари, предстоит нашему пасторату узреть день водлый! Мистер Мун го объявит изгнание, мистер Эбенезер прочтет проповедь, а в таковском деле Праудфут аки алчущий крови ястреб, глас его подобен ветрам января.
Женщины, расположившиеся на плоских надгробиях, толковали больше не о Церкви, а о пасторе. Многие имели на него зуб.
— Изгоняй его, отлучай, но кто ж мне детоньку мою вернет, павшую от заразы, посланной ему карою? — причитала чейсхоупская Джин. — Бабоньки, есть на то ответ? Да лучше б я ему обеими пятернями глотку разодрала.
— Радуйтеся, подруженьки, — сказала другая, — что Изобел Вейтч тута нету, а то б я глянула, чья глотка пострадала бы.
— Джонни Дау принес с верховья странные вести, — встряла третья. — Про девицу, с коей пастор в Лесу виделся, а мы-то ведаем, что та же девица с ним по домам в пору чумы хаживала. Те, что ее узрели, сказывают, лицом пригожа, таковских хорошуль поискать.
— Цыц, хвистульки, то была не девица. Не из плоти и крови. То была фея лесная, а еще болтают… — Женщина прошептала что-то на ухо соседке.
— Из Лесного она народца аль из каковского иного, — вслух возразила та, — но малютку Бенджи она мне на ноги поставила, так что я и слова супротив нее не вымолвлю. Детёнок до сей поры ее зовет, повидаться с раскрасавицей желает.
— Прикусите языки и дайте мне сказать. Джонни Дау говорит, что Пресвитерию все стало ведомо, не фея то была, а человек живой. Сами-то как разумеете? Не иначе была то младая хозяйка из Калидона.
Женщины заохали, многие недоверчиво.
— И сие не конец. Идет молва, что они с пастором миловалися и была она его нареченной. То мистер Фордайс Пресвитерию поведал.
— Да где ж такое слыхано? Дабы Семпилл завел милку в Калидоне и в лэрды из пасторов метил? Девице-то точно замок перейдет, а у Семпилла своих денег куры не клюют, то всем ведомо.
— Ежели его отлучат, не видать ему того как своих ушей. Удерет из страны старому лэрду вослед, а нареченную с собой прихватит.
— И вы еще главного не слыхивали, — сказала та, что начала разговор. — Растрещалися, аки белобоки, слова не молвить… Девица-то померла, три дня как померла — зараза ее сгубила, и пастор с горя сам не свой. Джонни сказывает, сидел давеча в Аллерской кирке, бледный, аки мертвяк, смирный, аки детёнок, куды токмо его нахальство подевалося. Джонни померещилося, что он умишком тронулся.
Последовала тишина, и лишь Джин из-под Чейсхоупской усадьбы расхохоталась.
— Поделом им всем, особливо ему, — сказала она.
— Устыдися, женщина, — прервали ее. — Парень нагрешил, но он молод, а кара вельми сурова.
Толпа заволновалась при виде приближающихся священников. Старейшины поприветствовали их и провели в небольшую пристройку у восточной стены кирки, предназначенную для собраний Приходского совета. Паства, как полагается, проследовала внутрь кирки, и вскоре оттуда раздалось протяжное пение псалмов. Робб-звонарь остался ждать священнослужителей у единственной двери. Когда они появились, мистер Мёрхед был в полном облачении, но мистер Праудфут ограничился простой домотканой одеждой, ибо глядел свысока даже на предписанные наряды. Они тоже вошли, Робб прикрыл за ними и за собой дверь и оставил огромный ключ в замке.
Через церковные ворота неторопливо прошагал мрачный Амос Ритчи. Он не желал присоединяться к людям, пока те толпились во дворе, зная, что неосторожное слово может заставить его вспыхнуть и излить свой гнев на их головы. Он добрел до двери и хотел было войти внутрь, но торопливый цокот копыт на дороге заставил его остановиться. Всадник привязал лошадь к воротному столбу и направился к кирке. Амос узнал в нем Риверсло.
— Я запозднился? — Шиллинглоу тяжело пыхтел. — Что тама в кирке деется?
— Запозднился, — с горечью ответил Амос. — Намедни осудили священника в Пресвитерии в Аллерском приходе да и отлучили от церкви, а Чейсхоупа праведником признали токмо из-за того, что ты супротив него присягать собирался. Нынче Мёрхед с Праудфутом возглашают, что пастора у нас нету.
