Джон Бакен - Запретный лес
— Но было и еще одно пророчество: среди нас есть те, кто будет гореть в Аду за деяния сего дня.
Чейсхоуп, редко позволявший себе смех, мерзко хохотнул.
— Вот умора, человече, то ж был просто-напросто бедолага мистер Фордайс, он всем ведом. Как бы то ни было, имеется в нем искра благодати, но тело истерзано хворями, в чем токмо душа держится.
— Однако он говорил правду. Кое-кто будет гореть в Аду, возможно, сегодня же ночью.
И вновь Чейсхоуп рассмеялся.
— Никак Саул[136] затесался меж пророками? — спросил он. — Да кто ты такой, пастырь отвергнутый и изгнанный, да-бы пророчествовать?
— Бог дарует глас малым и сирым, чтобы объявляли они Его волю. Глаголю я, Эфраим Кэрд, сегодня ночью возмездие настигнет тебя.
На этот раз фермер не засмеялся, а чуть отъехал от пастора.
— Ты смеешь грозить мне?
— Я никому не угрожаю, но Бог гневается на тебя.
— Да ладно! Вера моя неколебима. А ежели посмеешь поднять на меня руку…
— Успокойся. Рука моя не поднимется.
Чейсхоуп, кажется, пришел в себя, приблизился и заглянул в лицо Дэвиду.
— Ты разом меня возненавидел. Я это смекнул ажно в первый день в твоем дому.
— У меня нет и не было ненависти к тебе. Сегодня я рад любому спутнику. Я люблю тебя так сильно, что спасу твою Душу.
— Тебе ли молвить о спасении души! — начал Чейсхоуп, но смолк. Что-то в Дэвиде напугало его даже в эту секунду крайнего волнения. Спокойный, властный голос словно ножом отсек его дикую болтовню. Если фермер и был безумен, пастор оказался безумнее: остатки слабости слетели с Дэвида, как ветхие лохмотья, и он запылал гневом. Такое палящее пламя горит ровно, но жжет так, что начинает пожар.
Больше Дэвид не произнес ни слова, однако Чейсхоупа затрясло. Он кичился и бахвалился. Токмо гляньте, сколь он уверен в праведности своего следования узкому пути! Он стенал. Смертное тело уязвимо, но Искупитель справедлив, спасение грядет. Он схватил Дэвида за рукав, будто страстно желал подтверждения своим разглагольствованиям. Но тот промолчал, что еще больше выбило Кэрда из равновесия. Голос его срывался от страха, он принялся цитировать Писание, точно оно могло пробить брешь в каменной невозмутимости спутника. А когда его лошадка споткнулась и чуть не подмяла священника, Чейсхоуп вскрикнул от испуга.
Они пересекли Адлер в полумиле ниже Рудфута, и здесь их дороги должны были разойтись. Облака поредели, и выглянувшая из-за них луна осветила раскинувшийся впереди Меланудригилл. Лес колыхался, подобный океану тьмы. Дэвид направил лошадку прямо туда, но Чейсхуп, едущий слева, остановился поперек тропы.
— Тебе тут короче, но мне ближе чрез Виндивэйз… Окаянство, ну и ветрище.
— Это ураган гнева Божьего.
— Доброй дорожки, да пошлет Господь тебе раскаяние! — К Чейсхоупу перед расставанием словно вернулось мужество.
Дэвид положил руку на узду его пони.
— Ну нет, не здесь нам прощаться. Мы поедем дальше.
— Умом тронулся, парень? — закричал Чейсхоуп, вновь обретя силу голоса. — Да кто ты таков мне приказывать? — Голос фермера окреп, однако его пронзительность выдавала беспокойство.
— Я не приказываю. Загляни в свое сердце и сам все поймешь. Эфраим Кэрд, неспроста мы сошлись этой ночью. В сём промысел Божий, в глубине души ты знаешь, что не сможешь оставить меня. Сегодня мы связаны крепче, чем муж с женой.
— Силы небесные! — Чейсхоуп все еще храбрился, но голос выдавал его. — Ничего таковского я деять не стану! Руку прочь с оголовья.
Дэвид поднял руку, отпустив уздечку, и фермер вжался в седло, опасаясь удара. Но рука не упала, а схватила Чейсхоупа за предплечье так, что у того хрустнули кости.
— Глупец, — мрачно сказал священник. — Нынче ночью наделен я силой десятерых, ибо во мне Господь. Если б была на то Его воля, я б убил тебя одним ударом, но Он приказывает продолжать путь вместе.
От заносчивости Чейсхоупа не осталось и следа, хотя он и сохранил остатки смелости. Он постарался говорить спокойно и держаться, будто ничего не произошло:
— Ну, раз так тебе то надобно, поеду, куда желаешь. Разницы-то всего полмили. — Но это заявление не помогло разрушить чары, давящие на него. Оно походило на натужную браваду преступника с петлей на шее.
Они молча пересекли займище и объехали Фенианскую топь; доведись кому наблюдать за ними, он бы заметил, что Дэвид держался по-военному прямо, тогда как Чейсхоуп мешком обвис в седле. Их колени соприкасались, и могло показаться, что они скованы одной цепью.
Доехав до опушки Леса, они остановились под соснами у поворота направо, к долине реки Вудили.
— Спешимся, — сказал Дэвид, — иначе меж деревьями не пройдем. Лошади сами найдут дорогу домой.
Охваченный ужасом Чейсхоуп сдавленно выкрикнул:
— Лес! Токмо не в Лес! Туды не можно… — Он поднял руку и ударил бы, но Дэвид успел схватить его за запястье. Фермер потерял равновесие и скатился на землю, через мгновение священник стоял рядом с ним. Лошади, испуганные потасовкой, поскакали по тропе.
Страх придал Чейсхоупу сил. Он накинулся на Дэвида, но тот отбросил тяжелого противника как перышко. Неужто этот суровый воин с железными мускулами был презираемым им пастором?
Раздался спокойный голос:
— Ты крупнее и старше меня, но я моложе и сильнее. Ты мне не соперник и в обычный день, а сегодня во мне сила Господа, я переломлю тебя, как соломинку… Идем со мной, иначе оглушу и понесу сам.
Фермер с трудом поднялся на ноги и огласил округу криками о помощи. Ответом ему был шум крыльев растревоженных ночных птиц.
— Куда мне ступать? — прохныкал Чейсхоуп.
— В Лес, в знакомое тебе место. Эфраим Кэрд, сегодня я дарую тебе возможность спастись. Я мог ошибиться… мои глаза могли обмануть… может, и не ты резвился и играл на дуде в собачьей маске среди потерянных душ. Если я ошибся, то там это будет доказано. Если я прав, у тебя останется возможность раскаяться. Мы поднимемся на Гору, и ты выберешь между Авироном и Иеговой.
Чейсхоуп, как пес, припал к земле.
— Не можно… не можно… — завывал он. — Я человек верующий, но не можно мне в Лес… Не время для того… там бродят жуть и ужас. Ох, вы сами не ведаете… Пустите меня до дому, а чуть свет я на карачках поползу в Аллерскую кирку и присягну, что возвел на вас поклеп. Признаюся…
Дэвид все еще держал Кэрда за руку, но тот прекратил сопротивление. Колени его подогнулись, тело обмякло, как у паралитика.
— Признаюся… поведаю все, что не следует молвить вслух… я увлекал иных в Лес, памятуя, что грехи мои искуплены и Господь не отринет меня… Я не спешил каяться, ибо уготовлено мне место у Престола… В Писании сказано, Соломон якшался с моавитянами, но пребывал в числе Избранных… Но с сего дня я ни-ни… Могу на Писании присягнуть… Оставлю идолов в прошедшем… Книги пожгу… От Диявол а отрекуся…
