Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

— Но не будет ли это слишком поздно? Разве римляне не заметят? Ты ведь рассчитывал, что к рассвету все галеры будут уже за проломом!

— Так и будет! Увидишь! Впрочем, смотри! Уже готовятся!

И в самом деле, весь флот тронулся с места и подошел вплотную к прокопу. Во главе плыла галера Эоноса, за ней, одна за другой, остальные. Все без высоких носов, без мачт, без надстроек.

— Для дальнего похода не годятся, но чтобы налететь на римский флот и разгромить его — превосходны. Смотри, уже начинают проходить!

Галера Эоноса подошла вплотную к прокопу и как можно плотнее прижала весла к бортам. Все было готово: десятки длинных багров тотчас же вцепились в борта, и толпа добровольцев на обоих берегах рва с воодушевлением потянула галеру. Через мгновение ее нос погрузился в темноту пролома.

Элиссар перегнулась через зубцы. Внешняя сторона стены уже тонула в тени, пролом обозначался на целине пятном еще более глубокой черноты. На его фоне что-то замаячило, шевельнулось, и почти без шума внезапно выскользнула галера, подталкиваемая теперь длинными шестами.

Вид этого корабля, внезапно вынырнувшего из тени стен, был так необычен, что Элиссар даже вздрогнула. С нервным смехом она повернулась к мужу.

— Если бы какой-нибудь римлянин мог это видеть, он бы, верно, умер от ужаса! Галеры выходят из стены! Все кабиры, должно быть, на стороне Карфагена!

— Они не могут видеть, — трезво оценил ситуацию Гасдрубал. — Нас здесь прикрывает изгиб берега. Они увидят флот, лишь когда он выйдет в открытое море.

Галеры выходили одна за другой и тут же выстраивались в боевой порядок. Шестнадцатая по счету на миг застряла — нос у нее был срублен слишком низко и задел свод пролома, — но с этим быстро справились; на одной из последних гребцы без приказа подняли весла, упираясь ими в стены узкого прокопа, но кнуты надсмотрщиков тут же заставили их подчиниться. Наконец, в тот миг, когда восток уже начал светлеть, возвещая скорое появление солнца, — последний, пятидесятый корабль занял свое место в конце строя.

— Танит благословила! — серьезно произнес Гасдрубал. — Теперь пусть Баал-Шамайн хранит наш флот!

Они двинулись прямо на восток, словно навстречу восходящему солнцу. Оно показалось, огромное, красное, на короткий миг милостивое и позволяющее смотреть прямо на себя, но быстро разгорающееся и уже недосягаемое для взгляда. С выступа стены, на который взошел Гасдрубал с женой и штабом, длинный ряд карфагенских галер черными силуэтами рисовался на фоне неба.

— Их уже видят в римском лагере! Смотри, одна галера двинулась! Но это бесполезно! Теперь им не уйти!

— Что они могут сделать? Скажи, что они еще могут сделать, чтобы спастись? — лихорадочно допытывалась Элиссар.

— Они могут погибнуть в бою, чтобы спасти честь! Могут покинуть корабли и бежать на сушу, чтобы спасти жизнь. Могут попытаться бежать, хотя для этого уже поздно. Могут выброситься на прибрежный песок в надежде, что наши галеры побоятся подойти!

— И могут сдаться! — подсказал кто-то из окружения вождя.

Элиссар гневно обернулась. Она ответила порывисто, словно сама была задета этим подозрением.

— Нет, этого они не могут! Нет, никогда!

Гасдрубал прикрыл глаза рукой от блеска солнца и внимательно следил за движением флота. В чистом воздухе были видны даже вспышки капель воды, падающих с мерно работающих весел.

— Теперь они должны повернуть на юг. Сорок галер в линии, десять — во второй. Римляне могут попытаться прорваться смелым ударом. Да, вот они поворачивают. Отлично, так, теперь…

Он умолк и гневно нахмурился. Маневр флота был далек от совершенства. Линия галер начала ломаться. Одни плыли дальше, на восток, другие поворачивали, на некоторых весла начинали работать неровно, то сталкиваясь, ломаясь, то замирая совсем.

— Что это? Мелькарт, ты принял жертвы! Клянусь всеми богами, что это?

Гасдрубал сорвал с головы легкий, круглый шлем и в исступлении швырнул его себе под ноги.

— Обезумели! Потеряли головы! В такой момент! На крест! Эонос, командиры галер — на крест! Скорее, псы подлые! Ох, скорее, пока те не опомнились! Скорее! Скорее, друзья, братья, надежда наша! О, Танит, дай им опомниться!

Но сумятица во флоте нарастала. Некоторые галеры кружились на месте, другие плыли зигзагом, сталкиваясь с соседями, большинство стояло неподвижно, в хаосе и беспорядке.

Гасдрубал со стоном отвернулся, прислонился спиной к стене и полным отчаяния взглядом уставился на золотящийся в солнце высокий храм Эшмуна на Бирсе. Он побледнел, губы его дрожали, глаза запали, как у тяжелобольного. Он дышал прерывисто, мучительно.

— Римляне покидают свои корабли! У них сумятица еще больше, чем у нас! — кричал какой-то оптимист, высунувшись за зубцы.

Элиссар бросила лишь короткий взгляд в ту сторону и взяла мужа за руку.

— Это правда! Кажется… кажется, они не собираются нападать!

Гасдрубал не шевельнулся, не повернул головы.

— Галера Эоноса идет! Поворачивает! За ней две… нет, три! Начинают строиться! Да, да, начинают плыть!

— Он атакует? — Гасдрубал не смел сам взглянуть на море, его взгляд был прикован, с величайшим усилием, к крыше великого храма. Словно силой воли, напряженной до последних пределов, он связывал судьбы города с волей и милостью божества. Он сжал руку жены, но оба этого не чувствовали.

— Они… атакуют?

Элиссар долго не отвечала. Наконец она превозмогла себя, хотя голос ее был сорванным и беззвучным.

— Поворачивают! Да, уже видно… Поворачивают к городу! В беспорядке. О, боги! Что… что случилось?

— Все потеряно! — прошептал Гасдрубал дрожащим голосом старика. Голова его упала на грудь, губы невнятно что-то бормотали.

Он не видел, как флот поспешно возвращался к пролому, как галеры одна за другой, уже снова в порядке и слаженно, протискивались через прокоп внутрь порта. Не видел, как Эонос, до последнего прикрывая отступление своего флота, вошел последним и встал в проломе, заслонив его своим кораблем. Лишь когда молодой флотоводец тяжело взошел на зубцы и встал перед ним, он поднял голову. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза, оба бледные, с безумием разочарования и отчаяния на лицах.

— Что это было? — с трудом прошептал Гасдрубал.

— Казни меня! — глухо ответил Эонос.

— Что это было? — повторил вождь.

— Бунт рабов на веслах, вождь! Эти римские псы как-то сговорились. Отказались повиноваться! Набросились на надсмотрщиков, устроили столкновения и сумятицу.

— Говори! — глухо бросил Гасдрубал, когда Эонос на миг умолк.

— Это все! Бунт мы подавили, но из гребцов в живых не осталось никого. Солдатам пришлось сесть за весла. А экипажи были малочисленны. Я мог либо плыть, либо сражаться на месте, если бы римляне ударили. Но это означало бы гибель обездвиженного флота! Я приказал повернуть назад!

— Чего ты теперь ждешь?

— Твоего приговора и смерти! Я заслужил!

— Мы оба ошиблись! Вместо рабов нужно было призвать добровольцев из народа! Мы все еще мыслим по-старому! Народ, нужно верить в народ! Еще можно все исправить! Созывай людей! Сажай на галеры добровольцев и плыви снова! Изо всех сил! Немедленно! Ты еще успеешь!

— Уже слишком поздно! — вмешалась Элиссар, хватая мужа за плечо.

Он взглянул на море и снова опустил голову.

— Да, уже слишком поздно! Последний шанс упущен!

Из-за мыса показались римские галеры, плывшие быстро, но в добром порядке, вслед за отступающим пунийским флотом. При виде пролома в стене, запертого неподвижным кораблем, римляне замедлили ход, описали круг, внимательно все осмотрели. И поняли.

И когда двадцать их галер начали медленно кружить перед новым выходом из порта, остальные поспешно разошлись в разные стороны. К Утике, к Сицилии, к Клупее.

— Теперь они врасплох себя застать не дадут! А выходить из такого узкого прохода поодиночке, прямо на целый флот, — верная смерть! — пробормотал Эонос.

— Мы упустили такой шанс! — медленно, с отчаянием произнес Гасдрубал. — Мы упустили последний шанс!