Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

Стражник на вышке схватил факел, крутанул им над головой и вытянул руку вперед, в сторону подплывающего флота. На позициях катапульт вспыхнули огни, и едкий запах смоляного дыма окутал стены. Там уже готовились метать тяжелые фаларики — самые грозные для корабля снаряды.

Первая галера оказалась в пределах досягаемости тяжелых гелеполей и онагров, установленных справа от входа в порт, и Гасдрубал, прекрасно видимый в свете факела, дал знак. Тотчас же, описывая крутые дуги, сверкнули в воздухе фаларики, вода перед галерой вскипела, пораженная огромным камнем раз, другой, третий.

Но оказалось, что и время для атаки римляне выбрали удачно: низко висевшая, огромная, ясная луна мешала меткой стрельбе, и хотя пара снарядов из катапульт попала в цель, вспыхнувшие на галере пожары были тут же потушены, а тяжелые камни все летели мимо.

И все же в одном месте, где мели уходили далеко в море, римская галера остановилась и начала тонуть. Вторая настигла ее — со стен донесся треск ломающихся весел, — затем страшные абордажные мостики упали с обеих сторон, впились крючьями в борта и палубы, и оба судна, соединенные в одно целое, медленно погружались в воду. Лишь тогда люди начали прыгать в воду и плыть к близкому берегу. Их было на диво мало. Пожар, стремительно распространявшийся на втором корабле, никто не тушил, а третий по счету уже подплыл и перебрасывал свой мостик на палубу того, горящего и тонущего.

И тогда Гасдрубал понял. Бледный, потрясенный, в ужасе он повернулся к Эоносу:

— Скорее! Камнями! Топите эти посудины! Не дайте им доплыть до тех, тонущих! Клянусь Мелькартом, Танит и Молохом, скорее! Скорее!

Он и сам сбежал к машинам, подбадривал, торопил, даже помогал. Но град снарядов все равно был неточным, и хотя то тут, то там на римском корабле рушилась мачта, ломался борт или вспыхивал пожар, почти все они добрались до своего места, соединились с предыдущими и лишь там добровольно затонули.

Когда луна поднялась высоко и уже не мешала целиться, на гладкой воде виднелась лишь неровная линия обломанных, догорающих надстроек, что были установлены на палубах, кое-где — верхушка мачты, какие-то плавающие обломки.

Для знатока сомнений уже не было. Эонос прошептал вождю:

— Они заперли нас! Эти галеры, верно, были полны камней! Потому они так низко сидели в воде и так медленно шли!

— А здесь, слева от них, — нельзя ли обогнуть?

— Нет. Оказывается, они хорошо знают наше море. Там сразу начинается отмель. Лодка пройдет, но бирема сядет на мель! Верно, сами кабиры вели эти корабли! Верно, Зебуб надоумил Сципиона! Он запер нас! И это теперь, когда у нас готов флот! С ума сойти можно!

— Наверное, именно потому, что у нас готов флот! Они точно знают об этом! — пробормотал Гасдрубал, глубоко вздохнул и неожиданно сильным, радостным голосом приказал:

— Трубить в трубы! Послать в город людей с вестью: боги милостивы к Карт Хадашту! Весь римский флот потоплен! Радоваться и приносить богам благодарственные жертвы!

Но, крича это, он смотрел на Эоноса с тревогой и почти с отчаянием.

48

— Прорваться нет никакой возможности! — решил через несколько дней Гасдрубал, и Эонос, хмурый и почти больной от отчаяния, вынужден был с ним согласиться. Римляне, работая по ночам, так завалили камнями затопленный ранее флот, что перед входом в порт образовался почти сплошной вал. За этой завесой постоянно дежурили их боевые корабли, на песчаном полуострове стояло лагерем почти пол-легиона, за валом и частоколом были расставлены многочисленные машины.

Гасдрубал возвращался на Бирсу, намеренно сделав крюк через порт. В первой его части, предназначенной для торговых судов, стояло лишь несколько галер: те, что недавно прорвались в город с грузом продовольствия. Во второй части, в военном порту Котон, радовали глаз пятьдесят новых, добротных трирем. Они были построены просто, без обычных украшений, резьбы и росписей, но тем сильнее подчеркивали свое предназначение и грозную мощь.

Это, конечно, были не времена расцвета Карфагена и его владычества на море, когда огромный, круглый бассейн Котона едва вмещал собранный флот, но и сейчас здесь стояла сила весьма значительная.

Тем более значительная и ценная, что флот римлян был по-прежнему рассеян от Греции до Геркулесовых столбов, а под Карфагеном они держали в данный момент лишь двадцать с небольшим галер. Этот флот укрывался во время бури или сильного волнения в Утике, а в хорошую погоду лениво патрулировал порт и пролив, ведущий в Тунесский залив.

Застать врасплох, имея двойное превосходство, и смести римский флот, затем снова воцариться на море, подвозить все, что угодно, отрезать армию Сципиона, атаковать ее на перешейке с четырех сторон одновременно — таковы были мечты Гасдрубала, мечты, которые, казалось, уже близки к осуществлению, когда неожиданный маневр римлян и блокада порта перечеркнули все.

Гасдрубал остановился у воды и смотрел на ровные ряды стоявших на якоре кораблей. На весла были отобраны сильнейшие из римских пленников. Экипажи укомплектованы из рыбаков и моряков, хорошо знающих море. Воинские отряды, расквартированные на побережье и в любую минуту готовые к посадке на борт, были настолько отборными, что лучших не было во всем Карфагене. Вооружение кораблей и каждого отдельного воина было продумано и многократно проверено.

Эонос клялся, что с равным числом римских галер он управился бы за час и не страшится даже значительного перевеса сил у врага. Люди рвались в бой. А тут — все насмарку! Весь огромный, многодневный труд — насмарку!

От круглого острова посреди Котона, что казался одним великолепным букетом, отчалил челн и, подгоняемый тремя парами весел, быстро заскользил по воде. Он направлялся прямо к тому месту, где стоял Гасдрубал. Вождь удивился, узнав в челне тучный, бесформенный силуэт бывшего командующего флотом, Санхуниатона. Эонос не захотел занимать великолепный, уединенный дворец адмирала на острове, и старый вождь остался в своей прежней резиденции, нетронутый, но презираемый, как ненужный хлам. В утешение ему остались запасы вина.

Теперь он пыхтел, кое-как выбираясь на берег. Гневным жестом он велел гребцам отчалить и лишь потом повернулся к Гасдрубалу. Они были даже в родстве и до несчастной войны с Масиниссой жили почти в дружбе.

— Я принес Мелькарту щедрые дары, и он тотчас помог мне, — пыхтел толстяк. — Сижу я у себя, смотрю, что творится, думаю и думаю! И вот — придумал! Ну, я толст, и идти к тебе мне тяжело, так что я все откладывал, а тут мне говорят, что великий Гасдрубал по порту ходит! Да еще и один! Ну, я в челн — и успел!

— Я слушаю тебя, Санхуниатон. Следовало послать за мной, если дело важное!

— А кто я теперь такой, чтобы слать за великим вождем? Я даже не знаю, как тебя величать? Суффет, диктатор, а может, мелек?

— Ах, оставь! Говори лучше, в чем дело!

Моряк огляделся и, хотя поблизости никого не было, понизил голос. Они стояли там, где стены подходили всего на каких-то сорок шагов к набережным военного порта. С другой стороны море омывало почти самое основание стен, и с места, где они находились, был отчетливо слышен плеск волны, разбивавшейся о песок.

— Сципион запер нас в порту, а?

Гасдрубал мрачно кивнул.

— Словно рыбы в садке, а? Только рыбы выбраться не могут, а мы можем!

— Можем? Как это понимать, Санхуниатон? Я не вижу…

— Слишком много у тебя на голове! А у меня… что ж, у меня на голове ничего нет, кроме разве что венка, который я надеваю, когда мне подают кувшин фалернского! Ибо вину нужно воздавать должное почтение! Вот я и сижу, пью и думаю. Этот Сципион придумал штуку, надо ему отдать должное! Так и мы придумаем! Он нас запер, а мы выплывем!

— Как? Куда?

— А вот здесь! — Санхуниатон указал на стену.

— Как это, через землю и стену?

— Ну, точнее — под стеной! А земля… да тут ведь узко! Прокопать можно!

— Но стена! Человек, стена!