Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

— Я все обдумал! С галер снять мачты, срубить эти высокие носы, все, что торчит и мешает. А в стене пробить нишу, до самого последнего, внешнего слоя камней. С моря никто не заметит! Когда ров будет готов, выломать остаток — и море открыто! А римский флот стоит себе спокойно, не остерегается, ведь Карфаген заперт! Если этот твой Эонос не сметет его одним ударом, то он дурак, а тот, кто его назначил, — тоже осел.

Гасдрубал, нахмурившись, смотрел на узкую полоску земли, на мощные, но одинарные со стороны моря оборонительные стены. Внезапно он радостно рассмеялся.

— Клянусь Танит и всеми богами, ты прав! Это можно сделать! Ночью выломаем остатки камней, прокопаем песок перед стенами и на рассвете ударим внезапно! А потом… потом ни один корабль не проскользнет с Сицилии в Утику и лагерь Сципиона! Мы заморим их голодом и передушим, как щенят шакала! Санхуниатон, город будет обязан тебе спасением! Говори, чего хочешь?

— Я? Сейчас — лишь покоя и вина! Но потом, когда ты победишь, потом — да, у меня будет просьба! Дашь мне галеры три-четыре, людей, припасы, все. Хотелось бы перед смертью еще поплавать по морям. Просто так, куда захочется!

— Сколько только пожелаешь! Даю тебе мое слово! Боги, Сципион, верно, обезумеет! Я спешу! Нужно немедленно браться за дело!

— И помни об осторожности! Оцепи город так, чтобы и птица не вылетела! Потому что если римляне заметят, все будет кончено!

— Да, это очевидно! Еще раз благодарю тебя, Санхуниатон! Примешь от меня пару кувшинов греческого вина? С Хиоса?

— Хе-хе, конечно приму, и с благодарным сердцем! С Хиоса, говоришь? Похоже на мое любимое фалернское! Присылай, присылай!

Гасдрубал приказал обставить стены вдоль Мегары самыми верными людьми — римскими перебежчиками из легиона Кадмоса; море стерег Эонос, тройные стены над мысом — Баалханно.

Нигде не было замечено никаких попыток пробраться или подать какие-либо знаки.

И хотя весь город знал о том, что готовится, хотя каждый день толпы добровольцев являлись на работы, — никакая весть не просочилась за стены.

Однако были римляне, которые знали обо всем, — римские пленники, прикованные к веслам на галерах нового флота. Чтобы облегчить работы по пробивке нового выхода из порта, все пятьдесят галер оттащили в одно место и поставили плотно друг к другу. И пока на палубах кипела лихорадочная работа по переоборудованию галер, чтобы они могли как можно легче пройти через готовящийся пролом, но при этом не утратили своей боеспособности, внизу, на скамьях гребцов, разносился горячий шепот, шли сговоры, произносились клятвы. В тихие ночи шепот, брошенный в отверстие для весла, словно сонный вздох, был слышен на соседней галере и облетал весь флот.

Даже кнуты надсмотрщиков в это время свистели над гребцами не так часто, как обычно, словно экипажи, заранее уверенные в победе, дали поблажку и рабам.

День, назначенный для вылазки, был указан предзнаменованием в храме Молоха — восьмой день месяца Сиван. Предсказание на этот день было благоприятным, божество милостиво приняло жертву из десяти военнопленных, и верховный жрец решительно настаивал на этом дне как на самом лучшем.

Жрецы Мелькарта тут же выступили с возражениями. Да, восьмой день месяца Сиван хорош! Но только восьмой! Седьмой — очень плох, а девятый и вовсе сулит несчастья. А как определить день великого замысла? Чтобы ударить на рассвете, неожиданно, нужно начать крошить последний слой камней в проломе уже к вечеру. Перетаскивание галер через узкий ров и пролом тоже займет много времени, начать нужно до полуночи. Так будет ли началом операции момент удара или момент выхода в море первого корабля? А это наверняка произойдет еще седьмого дня месяца, а этот день плох, плох, плох!

Два хороших дня подряд будут лишь в середине месяца, так что поход следует отложить.

Жрецы Молоха горячо возражали, доказывая правоту своих предсказаний, пока Гасдрубал не прервал спор. Началом действия будет удар по римскому флоту, а он произойдет восьмого дня месяца Сиван, в день благоприятный. Что до остального, пусть жрецы приносят какие хотят жертвы, пусть возносят молитвы всем богам, это их дело. Он, Гасдрубал, своего решения уже не изменит!

— Я боюсь! — с тревогой выслушала Элиссар признания мужа. — Я боюсь! Этот Сихакар… ты ведь знаешь его! А жрецы Мелькарта, хоть и не так учены, все же честны!

— Но они сходятся в одном: завтрашний день хорош! Значит, завтра мы ударим! Послезавтра предзнаменования могут быть наихудшими, но это нас уже не будет волновать! К тому времени все будет кончено! О, Элиссар, подумай: мы сметем римский флот, отрежем Сципиона с его армией! Победа! Наверняка победа! У Рима нет другой армии, которую он мог бы прислать на помощь! Все силы в Македонии и в Иберии! Сейчас — лучший момент!

— Я боюсь! — тихо повторила Элиссар. Но как только спустились сумерки, она поспешила вместе с мужем в порт. Луна заливала все обильным зеленоватым светом, и можно было работать свободно, без факелов.

— На море пусто, вождь! — Эонос, с огромным усилием воли заставляя себя сохранять спокойствие, докладывал Гасдрубалу. — С дозорной вышки на мысу мне сигналили дымом, как было условлено, что на закате на всем горизонте не было видно ни одного корабля. Последний прошел от Утики к лагерю сразу после полудня. У лагеря за проливом стоят на якорях двадцать три галеры. Их уже ничто не спасет!

— Так и будет! А теперь — начинать!

Он удивился, увидев, что жена сбрасывает с плеч легкий плащ, но лишь крякнул, ничего не сказав. А Элиссар спокойно сошла со стены и смешалась с добровольцами, уже ожидавшими в прокопе начала последних работ. Земляной вал, укрепленный столбами и обшивкой, еще сдерживал напор воды из порта, а на другом конце чернел неровный контур пролома в стене. Лунный свет лишь начинал проникать туда.

— Со стороны моря ров готов?

— Полностью закончен прошлой ночью. Проплывая мимо, этого не разглядеть. Но, вождь, там мелко! Галеры должны быть легкими, пустыми!

— Они не берут ничего, кроме людей! Гребцы и экипаж отборные, хоть и немногочисленные! Пройдут! Теперь — ломать стену!

В черной пасти пролома мощно и решительно ударили о камни железные ломы. Посыпались мелкие, отчетливо видимые искры.

— Сверху! Ломать сверху! — напомнил Эонос, просовывая голову в тень.

Ему ответили слегка нетерпеливые голоса:

— Знаем, знаем! Берегись!

Первый камень упал сзади и покатился по прокопу. Сквозь пролом внезапно блеснуло усыпанное звездами небо.

Проворные руки тотчас же подхватили камень и принялись передавать его наверх, на край рва, а потом дальше, чтобы не мешал. За первым обрушился второй, третий с плеском упал наружу, в короткий канал со стороны моря, следующие стали отламываться все легче и быстрее.

Элиссар даже пригнулась, когда сосед по цепочке подал ей первый камень, но, стиснув зубы, удержала тяжесть и полуоборотом передала его в чьи-то следующие, жадно подставленные руки. Потом второй, третий, все больше и больше. Боль в пояснице и плечах, усталость, от которой прошибал холодный пот, вскоре притупили мысли и чувства. Она сжимала губы, чтобы не дышать громко, и лишь одна мысль упорно и назойливо возвращалась: «Заслуга — строить! А у нас заслуга — помогать разрушать! Помогать разрушать! Помогать… долг! Разрушать!»

Сквозь проломленную стену морская вода сначала начала просачиваться мелкими, быстро растущими ручейками, пока не хлынула вспененной волной. Она тотчас же заполнила ров, мутная, взбаламученная, в лунном свете почти черная. Теперь началась самая трудная часть работы — убирать из пролома оставшиеся камни, оказавшиеся под водой, и разрывать насыпь со стороны порта. Несколько десятков добровольцев уже сбрасывали туники и, набрав в грудь воздуха, прыгали в воду.

Элиссар, задыхаясь, с дрожащими от напряжения ногами и руками, выбралась из толпы. Она медленно поднялась на стену, откуда ее муж руководил работами.

— Смотри! — почти радостно приветствовал он ее. — Смотри на звезды! Уже скоро полночь! Первая галера выйдет в море в благоприятный день! Втройне благоприятный!