Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав
Бомилькар, суеверный, несмотря на свой цинизм, заинтересовался:
— Думаешь, это действенно? Правда?
— Конечно! — серьезно заявил жрец. — Как же может быть иначе, если я продаю, а ты повезешь!
Бомилькар понял и гневно сплюнул.
Дворец Лаодики стоял в Мегаре, как того требовал обычай, но близко к стенам и дороге, ведущей к кладбищам. Капризная девушка жаловалась на такое расположение и, не сумев заставить отца переехать, велела хотя бы так поднять стену, окружавшую сад, чтобы ни с дороги, по которой проходили похоронные процессии, ни из соседних домов не было видно, что творится в ее уединении.
Поэтому Абигайль и назначила этот дом местом сбора и после наступления темноты отправилась туда. Сердце ее колотилось в груди, как ни при одной из прежних вылазок.
Арифрон, вольноотпущенник Бомилькара, который организовывал первую часть путешествия, наставлял ее, а она, в свою очередь, — избранных и допущенных к тайне подруг: одеться в темное. С собой можно взять лишь маленький, легкий узелок. Лучше всего — ничего! В Египте они получат все, что пожелают, лишь бы было золото. А значит, брать только золото и драгоценности. В доме Лаодики, которая должна отпустить всю прислугу, каждая из дам заплатит по таланту, и лишь тогда им укажут дальнейший путь. Самое главное — никому ни слова! Ни отцу, ни подруге, ни любовнику! А в пути — абсолютное повиновение!
Вольноотпущенник силился быть любезным, но в его тоне, а особенно во взглядах, которые он бросал на женщин, было что-то, что все же наводило на мысль, что это работорговец.
— Знаешь, я чувствовала себя с ним странно! — хихикая, признавалась Лаодике Абигайль, обсуждая с ней последние приготовления. — Словно я была, ну, словно в присутствии голодного льва!
— Он видный мужчина?
— Этот вольноотпущенник? О да, высокий, плечистый, а смотрит, ах, как он смотрит! Знаешь, у меня все время было ощущение, что он видит меня сквозь столу! Что он сдирает с меня все!
Лаодика нервно рассмеялась.
— О, он, верно, опытен! Интересно, много ли будет таких? И вообще — кто с нами едет?
— Не знаю! — неохотно призналась Абигайль, хотя и знала, что подруга ей не верит. — Лишь несколько, но мне нельзя называть их имен. Однако уже из того, что я знаю, могу тебя заверить: скучать нам не придется! Мы будем в своем избранном кругу!
— Еще бы! Талант золота за одну лишь дорогу!
— А нужно взять с собой немало, чтобы обеспечить себе в Египте прием и безбедную жизнь.
— О, там верят по-настоящему лишь в одно божество — в золото! Мы легко устроимся!
Абигайль немного замялась.
— Однако… однако мы будем среди чужих! Иногда я думаю, что мне будет не хватать этого города, наших домов, даже наших слуг…
— И этой распущенной черни, что швыряла в нас грязью за то, что мы не остригли волосы, и этих офицериков, что над тобой смеялись, — неужели ты уже забыла? — и этого напыщенного вождя… А город обречен и должен погибнуть! Лишь глупец не бежит из рушащегося дома! Я не глупа и не хочу им быть! Золото поможет нам создать новую жизнь, наверняка более интересную! Я бегу, пока есть время!
Абигайль, стряхнув с себя минутное настроение, рассмеялась.
— Ну, хоть раз ты сделаешь что-то вовремя! Ты же славишься тем, что всегда и везде опаздываешь!
— Лишь рабы и плебс должны постоянно считаться с какими-то сроками! Я всегда была и остаюсь госпожой своего времени!
— Ох, знаем мы твои взгляды. Но на этот раз ты, верно, будешь готова вовремя? Помни, что нам предстоит дальняя дорога.
Лаодика с досадой пожала плечами.
— Начинается плохо и скучно! Ну, хорошо, хорошо, я буду готова вовремя!
50
И на этот раз, однако, Лаодика не посчиталась со временем, и когда Арифрон вместе с Абигайль прибыл в ее дворец, он застал хозяйку дома в нарядном, изысканном платье, перед зеркалом в кругу ярко горящих лампад. Над ней стояла Кериза с горячими щипцами и гребнем.
На упреки Абигайль Лаодика ответила безразлично:
— Дорогая моя, я бы выказала непростительное пренебрежение тебе и другим, кто должен сюда прибыть, если бы принимала вас в какой-то там серой одежде. Вам можно, вы гости, а мне — нет!
Арифрон гневно подошел, не поздоровавшись с Лаодикой, и подозрительно уставился на торопливо работавшую Керизу.
— Кто это? — резко спросил он.
Лаодика смерила вольноотпущенника оценивающим взглядом, словно какую-то вещь, выставленную на продажу. И обратилась к Абигайль:
— Это и есть наш проводник? Ты была права, великолепный экземпляр мужчины. Жаль! Будь у меня время, Бомилькар должен был бы мне его уступить! Он был бы… был бы превосходным массажистом! Ха-ха-ха!
— Я спрашиваю, кто эта парикмахерша? И что она здесь делает?
— Глупый вопрос! Да и у тебя какие-то странные манеры. Тебя никто ни о чем не спрашивал, так как ты смеешь обращаться ко мне?
Арифрон сверкнул глазами и запыхтел от гнева, а Абигайль поспешила сгладить ситуацию:
— О, Лаодика, это ведь наш проводник! До тех пор, пока мы не окажемся на корабле Бомилькара…
— Молчать! — рявкнул Арифрон, испытующе глядя на Керизу, которая с удивлением и изумлением посмотрела на Абигайль. — Я спрашиваю, кто это?
Лаодика надула губы и ответила лишь через мгновение, с оскорбительной небрежностью:
— Это Кериза. Она меня причесывает. Ты ведь не требуешь, чтобы я среди стольких дам была растрепанной?
— Кериза? Дочь Макасса? Того самого? Она едет с нами?
— Да откуда! Я лишь позвала ее причесать меня, но как-то все это затянулось…
— Вот как? Ну, тогда я говорю: эта девушка поедет с нами! А ты за нее заплатишь талант золота!
— Ты с ума сошел, дерзкий мужлан? За парикмахершу? К тому же она не захочет ехать!
Кериза, держа в руках каламистр и гребень, медленно пятилась к двери, бледная от ужаса. Она начинала что-то понимать и вдруг закричала:
— Нет, нет!
Но тут Арифрон показал, что не зря был первым помощником известного работорговца. Он ловко прыгнул и преградил Керизе путь к отступлению, а затем схватил ее за волосы, подсек ноги, повалил, выкрутил руки. Поясом, что поддерживал высоко, почти под грудью, скромную хламиду девушки, он связал ей руки, а грубо оторванным куском одежды умело заткнул рот.
Он выпрямился, гневный, но гордый.
— Будет, как я велю! Эта девушка поедет с нами! Ты, — он указал на Лаодику, — заплатишь моему господину за ее провоз, а также штраф за неподчинение приказам! Парикмахерш она себе вызывает, когда давно должна была быть готова к дороге, а прислуга отпущена! А ты, — он повернулся к Абигайль, — тоже заплатишь штраф! При этой девке ты болтала, что мы едем на галере моего господина! Ну, если и другие были так же неосторожны, то могут быть большие неприятности! Это не забава и не прогулка на лодке! Мы рискуем ради вас жизнью!
Он умолк, задыхаясь, ибо как раз один из его людей, что стерегли ворота и сад, прибежал с вестью, что «путешественники» начинают собираться. Они и впрямь входили, поодиночке и группами, одни — смело и свободно, другие — неуверенно, с колебанием, третьи же — с нервной поспешностью.
Все кутались в плащи, надвинув на самые глаза капюшоны, и лишь в этой ярко освещенной, тихой, роскошно убранной комнате открывали лица и узнавали друг друга.
— Итами, это ты? Ах, как хорошо, что ты едешь!
— Тебя это удивляет? Я ведь должна искать мужа, который где-то там, на римской стороне!
— О, достопочтенный Эшмуназар! Вяленой рыбы нам теперь хватит!
— Зачем орать мое имя? Кто едет, тот едет!
— Мителла! Дорогая моя! И ты здесь?
— Меня уговорила Метамира!
— Я лишь сообщила о возможности! Ах, что за приключение!
— Афама! Это ты? Как тебя изменил этот плащ!
— Впервые в жизни ношу нечто подобное! Жесткий, грубый, и так уродует!
— Хирам! О, ты с нами? Кто-то мне говорил, что ты теперь клинабар!
— Так ведь нет больше таких отрядов! А служить дальше с этой вонючей чернью у меня нет охоты! Хватит этой глупой войны, которая все равно закончится разгромом!
