Бернард Корнуэлл - 1356
— Колдовство… — прошептал кардинал.
— Их должно сжечь, Ваше Высокопреосвященство! Включая этих двух! — отец Маршан злобно махнул в сторону Робби де Веррека, — Они преступили клятву! Они…
— Клятву тому, кто пытал беззащитную женщину? — оборвал его Томас.
Его чуткий слух уловил цокот лошадиных копыт по брусчатке снаружи собора и гневные голоса.
Кардинал, тоже услышавший что-то, насторожился, посмотрел на двери собора, не увидел ничего подозрительного и объявил:
— Они умрут! Умрут за «Ла Малис»!
По щелчку Бессьера шеренга монахов за престолом раздвинулась. За ними стоял старик в ветхой белой рясе, залитой кровью из расквашенных губ и носа. За его спиной в нише апсиды Томас увидел каменный саркофаг, покрытый резьбой и раскрашенный, покоящийся на двух пьедесталах. Крышка гроба была сдвинута. Из тени апсиды выступил здоровяк в надетом поверх кольчуги пластинчатом нагруднике, о который с щёлканьем бились вплетённые в бороду костяшки. С момента, когда Томас отпустил Скалли к его лорду, костяшек в волосах у шотландца изрядно прибавилось.
— Ты обдурил меня! — пролаял он отрывисто Роберту Дугласу, — Заставил драться за вонючих англичан! Твой дядя сказал, что ты должен сдохнуть! Ты не Дуглас больше, потому что ты кусок собачьей отрыжки! Вот кто ты!
Гордый столь длинной и связной речью, Скалли повернулся к саркофагу и извлёк из его недр меч. Клинок не имел ничего общего с теми, что изображались на фресках в этом соборе и в Авиньоне. Меч походил на фальшион, грубое оружие простолюдинов, годное для резки, как сена, так и глоток. Слегка изогнутый клинок, расширяющийся от рукояти, не был предназначен для колющих ударов, только для рубящих. Лезвие выглядело старым, неухоженным, но Томасу внезапно захотелось пасть перед ним ниц. Иисус смотрел на этот меч, касался его и в ночь ареста запретил спасать себе свободу посредством этого смертоносного куска металла, этого меча рыбака.
— Убейте их! — скомандовал кардинал.
— Проливать кровь в Храме Божьем?! — возмутился седобородый настоятель.
— Убейте! — повторил кардинал и остановил готовых нажать спуск арбалетчиков, — Не болтами!
Он широко ухмыльнулся и изрёк:
— «Ла Малис» — орудие церкви Христовой. Пусть «Ла Малис» и рубит скверну под корень! Вместе с носителями скверны!
Пропела тетива лука, и стрела ударила в цель.
12
Стрела звонко ударила Скалли в нагрудник. Шиловидный наконечник, предназначенный прошивать пластинчатые латы, ковался из стали. Тонкий, крепкий и острый, он надевался на ясеневое древко, утяжелённое у наконечника дубовой вставкой. На острие такой стрелы концентрировалась чудовищная пробивная сила, поэтому и ковали их из лучшей стали. К сожалению, среди кузнецов порой находились ловкачи, ковавшие шиловидные «бодкины» из дешёвого железа, гнувшегося при соприкосновении с доспехом. Согнулся и этот, без вреда щёлкнувший Скалли по кирасе. Хоть стрела не пробила броню, но от удара шотландец попятился и плюхнулся на задницу. Поднял стрелу, пощупал гнутое остриё и счастливо ухмыльнулся.
— Если кто-то кого-то и убьёт в этой убогой церквушке, — донёсся от дверей голос, — то только с моего дозволения. Что здесь у вас, чёрт побери, происходит?
Томас повернулся. Солдаты Лабрюиллада и монахи испуганно жались к стенам, уступая место входящим в собор новым и новым латникам, лучникам, чьи ливреи украшало изображение золотого льва на синем в золотых лилиях фоне, такое же, как то, что с гордостью носил на одежде Бенджамин Раймер. К алтарю, гремя латными башмаками, шагал мужчина, в котором Томас по осанке и надменно вздёрнутой голове угадал нанимателя Раймера — герцога Уорвика. На нём был полный пластинчатый доспех, заляпанный грязью, но не покрытый гербовым жюпоном, зато с шеи, повязанной шёлковым синим шарфом, свешивалась массивная золотая цепь. Чуть старше Томаса, небритый и без шлема (его нёс за ним оруженосец), герцог огляделся по сторонам, кривя губы. А вот со спутником лорда, бывалого вида воином в годах с резкими чертами загорелого лица и в чиненых латах, Томас где-то пересекался. Где?
Кардинал, привлекая к себе внимание, гулко стукнул о пол посохом:
— Кто вы?
Герцог (если это был герцог) бровью в его сторону не повёл:
— Кого тут собрались убивать?
— Это церковное дело, — высокомерно бросил Бессьер, — Вам здесь не место.
— Я решаю, где мне место, а где нет, — снизошёл, наконец, до него вельможа и, обернувшись на шум непонятной возни у входа, добавил, — Будете досаждать мне, вышвырну пинками из монастыря. Хотите ночевать под открытым небом? Ты кто?
Последний вопрос был обращён к Томасу, и тот, надеясь, что не ошибся, предполагая в пришельце герцога, опустился на одно колено:
— Сэр Томас Хуктон, вассал герцога Нортхэмптона.
— Сэр Томас отличился под Креси, — негромко подсказал герцогу седой, — Один из молодцев Уилла Скита.
— Лучник? — уточнил герцог.
— Да, Ваша Милость.
— И пожалован в рыцари? — в голосе лорда отразилось лёгкое неодобрение.
— Да, Ваша Милость.
— Заслуженно пожалован, мой лорд, — твёрдо сказал седой, и Томас вспомнил его.
Сэр Реджинальд Кобхэм, прославленный военачальник.
— Мы дрались с вами плечом к плечу у брода, сэр Реджинальд.
— Бланшетак он звался, брод этот! — припомнил Кобхэм и ухмыльнулся, — Горячая была сеча, скажу я вам! Поп ваш… Лихо он топором сносил французам бошки!
— Отец Хобб, — кивнул Томас.
— Вы, двое, закончили вечер воспоминаний? — осведомился нерцог.
— Ещё и не начали, мой лорд, — скалился Кобхэм, — Сами понимаете, встретились два ветерана…
— Чёрт бы подрал всех ветеранов, вместе взятых, — беззлобно ругнулся Уорвик.
Сам король озаботился приставить неродовитых, однако опытных в военном деле людей ко всем без исключения, знатным полководцам, сознавая, что горячность юности и вельможную спесь лордов следует уравновесить практической мудростью старых рубак. Уорвик не был юнцом, участвовал в сражении под Креси, и всё же не принимал важных решений, не переговорив с Кобхэмом, мнение которого высоко ценил. Сейчас герцог был не в духе, и настроение ему отнюдь не улучшило алое сердце, замеченное на щите Скалли, прислонённом к саркофагу:
— Это не герб ли Дугласов?
— Это кровоточащее сердце Христово, — быстро нашёлся с ответом кардинал.
Разговор вёлся по-французски, и Скалли даже не понял, что речь идёт о его щите. Тем не менее, шотландец, чуя в Уорвике англичанина, сверлил его взглядом так яростно, что Бессьер, опасаясь, как бы Скалли не бросился в драку, плечом оттеснил его за спины всё ещё стоящих истуканами у гроба монахов.
