Бернард Корнуэлл - 1356
Армии встретились.
— Монастырь святого Жюньена? — переспросил селянин, — Конечно, Ваша Милость, знаю. Там, в конце долины.
Он ткнул заскорузлым пальцем на север:
— Недалеко, Ваша Милость. На бычьей упряжке к утру можно обернуться туда и назад к утру.
Когда эллекины въехали в село, мужик молотил зерно и не подозревал о чужаках, пока их тени не легли перед ним. Крестьянин повернулся, секунду бессмысленно пялился на вооружённых людей, затем бухнулся на колени, мудро отпихнув от себя цеп, чтобы незнакомцы не сочли, что он задумал сопротивляться. Томас, как обычно, начал расспросы с привычных заверений в том, что селянину не причинят вреда. Заданный же в тысячный, наверное, за время поездки раз вопрос о монастыре святого Жюньена; вопрос, на который Томас уже не чаял услышать ответ, — заставил мужика с готовностью закивать.
— Там монахи, в конце долины, — тараторил крестьянин, стреляя глазами в сторону халупы, где, вероятно, отсиживалась семья.
— Кто твой господин?
— Монастырь, Ваша Милость.
— Чей монастырь-то?
Мужик неуверенно ответил:
— Чёрных монахов, Ваша Милость.
— Бенедиктинцев?
— Наверно, Ваша Милость.
— Солдат здесь когда видел последний раз?
Мужик задумался, шевеля губами:
— Э-э… На святую Перпетую, Ваша Милость. Да, точно, на Перпетую. Через нашу деревню шли.
— С тех пор никого?
— Никого, Ваша Милость.
День святой Перпетуи праздновался полгода назад. Томас бросил крестьянину серебряную монету и эллекины двинулись в указанном направлении.
Сгущались сумерки. Пора было искать ночлег. По дну долины вилась речушка, у которой в тени дубовой рощицы виднелись две лачуги. На северном краю долины за леском поднимались дымы то ли села, то ли городка. Там же, должно было быть, если крестьянин не врал, аббатство. Над рекой летали вороны, чернильно-чёрные на фоне блекнущего закатного неба. Звонил колокол, созывая прихожан на вечернюю молитву.
— Город, там, что ли, не пойму? — догнал Томаса Раймер.
— Возможно, но скорее, как обычно, под боком монастыря — деревня.
— Монастыря? — удивился Раймер.
— Туда-то я и еду.
— Молиться? — фыркнул командир латников герцога Уорвика.
— Да, — коротко подтвердил Томас.
Раймер смешался.
Эллекины нахлёстывали коней, и впереди, за рекой, густо поросшей ивами, открылась деревня, над которой возвышались внушительные стены монастыря с торчащим из них шпилем церкви. Дорога, следуя изгибу реки, уходила вбок.
— Мы в деревне подождём, — уведомил Томаса Раймер.
— В трактире?
— Если он там есть.
— Должен быть. В монастырь-то я со всем отрядом не попрусь.
Аббатство больше походило на крепость.
— Это то место? — с сомнением уточнил Томас у Роланда.
— Мне откуда знать? Я там не был ни разу.
— Стены высоковаты для монашеской обители.
Рыцарь-девственник нахмурился:
— Святой Жюньен пообещал святому Петру, что его меч будет в безопасности. Вот и монастырь на замок похож.
— Если это, вообще, монастырь святого Жюньена.
Подъехав ближе, Томас рассмотрел, что массивные ворота обители распахнуты настежь. Очевидно, здесь было принято, как и в некоторых других аббатствах, закрывать ворота лишь с последним лучом светила.
— Святой Жюньен покоится здесь, да? — спросил Роланда Томас.
— Если это — аббатство святого Жюньена, то да.
— Значит, «Ла Малис» может находиться здесь?
— Где, возможно, её и стоит оставить, а?
— Я бы оставил. Но Бессьер не оставит. Мало того, он воспользуется ею не для возвеличивания церкви Христовой, а для возвеличивания себя, любимого.
— А ты нет?
Томас вздохнул:
— Я уже говорил тебе, как намерен распорядиться с «Ла Малис», — он повернулся в седле, — Люк! Гастар! Арнальдус! Со мной. Остальным ждать в деревне. И платить за взятое!
Он выбрал трёх гасконцев в спутники, чтобы не обнаруживать перед монахами своей принадлежности к англичанам. Сопровождать Томаса также вызвались Кин, Робби и де Веррек. Не удалось отделаться от Бертильи с Женевьевой, хотя Хью мать согласилась на время доверить Сэму.
— Почему ты не берёшь лучников? — осведомилась у Томаса Женевьева.
— Я хочу расспросить настоятеля, а не пугать его до смерти. Заехать, перемолвиться словечком и убраться прочь.
— В Монпелье ты тоже так говорил, — едко заметила жена.
— Это — монастырь, — буркнул Томас, — В нём — монахи, не солдаты. Пара вопросов, и мы уедем.
— С «Ла Малис»?
— Если она существует, если она здесь, если-если-если, — Томас ударил коня шпорами и помчался к воротам, чтобы успеть до того, как солнце окончательно скроется за горизонтом. Справа от дороги мальчонка с большим псом пас коз. За выпасом через реку был переброшен каменный мост, от которого дорога разветвлялась. Левое ответвление вело в деревню, правое — к монастырю, окружённому чем-то вроде рва, заполненного по каналу водой из реки. К воротам, не спеша, шагали две облачённые в рясы фигуры. Оглянувшись на догоняющих их всадников, монахи приветливо поздоровались, и один из них спросил:
— Вы за паломниками?
Первым порывом Томаса было отрицательно помотать головой, но, мгновенно взвесив в уме все за и против, он решил иначе и кивнул.
— Они прибыли с час назад. Будут рады охране, ведь болтают, что англичане близко.
— Мы англичан не видели, — заверил Томас.
— Всё равно пилигримы будут рады вас видеть. Для паломничества сейчас не лучшие времена.
— А когда они были лучшими? — философски осведомился Томас, въезжая под арку. Стук копыт эхом отдавался под сводами, — Паломники где?
— В обители, — крикнул вслед монах.
— Нас, что, поджидают? — встревожилась Женевьева.
— Не нас, — успокоил жену Томас.
— И кто не нас поджидает?
— Какие-то паломники.
— Послал бы ты всё же за лучниками.
Томас указал ей на трёх гасконцев, Робби и Роланда:
— Не думаю, что нам страшна горстка богомольцев.
Лошади плотно заполнили тесное пространство между стеной и церковью. Соскочив с коня, Томас привычно проверил, легко ли выходит из ножен клинок. Позади со скрипом захлопнулись ворота, и лёг в пазы засов. На фоне слабо подсвеченного небосклона с яркими точками первых звёзд здания монастыря казались чёрными. На подставках между двух каменных домов, очевидно, монашеских спален — дормиториев, горели факелы. Мощёная дорога шла через монастырь к воротам на противоположном конце обители (открытым, как ни странно), у которых тоже было не протолкнуться от осёдланных и вьючных коней. Томас направился к освещённому двумя факелами входу в собор и решительно вошёл в двери. Внутреннее убранство храма внушало трепет и благоговение: яркие фрески на стенах; резные колонны, поддерживающие ажурные своды; золото алтарей. Монахи в чёрных рясах выводили стройно и строго латинские слова псалма:
