Иван Дроздов - Горячая верста
Когда он закончил, Михаил Лаврентьевич вскочил и стал пожимать ему руку: старик благодарил за теплые слова, за то, видимо, что главный специалист не высказался против его проекта. Совсем по–другому реагировал академик Фомин. Он несколько минут сидел неподвижно, потом медленно поднялся, подошел к столу главного специалиста и, наклонившись над ним низко и тихо, как бы продолжая свои мысли, сказал:
— Вы, молодой человек, порядочный трус. И, как таковой, на этом вот вашем месте, представляете для государства большую опасность.
С минуту постоял, склонившись над столом, затем, ни к кому не обращаясь, добавил: — Да-с, господа. Опасность!..
Повернулся, тяжелой походкой старого больного человека направился к двери.
2Павел Лаптев давно звал Егора на рыбалку; наконец Егор согласился, и они двинулись под выходной за город, к деревушке, возле которой уснула подо льдом небольшая речка. Подошли к ней затемно, поставили ящики на снег. Оба были хорошими рыбаками, и потому делали все без суеты. Молча просверлили лунки, закинули удочки. Егор оглядел небо, деревню, задержал взгляд на церквушке. Она сиротливо стояла на холме в двухстах метрах от деревни и, казалось, падала в сторону речки. Не сразу сообразил Егор, что такое впечатление создают облака, низко летящие над землей. Восточный край облаков был светлее, да и вся восточная сторона озарилась синим трепетным сиянием; снег и небо отливали льдистой холодной голубизной, и редкие звезды на небе казались синими.
Егор подошел к отцу, присел с ним на угол ящика.
— Чего не ловишь? — спросил отец.
— Ночью не клюет, — авторитетно заявил Егор и привалился к отцу в надежде подремать у него на плече.
Скоро он пригрелся, и ему стало хорошо, покойно; он даже как будто задремал, и ему грезился теплый день, и солнце над рекой, и они с отцом идут по берегу в белых рубашках, с удилищами на плечах.
Егор ещё в детстве полюбил рыбалку; и, конечно, виной тому отец; может быть, рыбалка была для Павла Лаптева лучшим поводом побыть наедине со своим первенцем, забыться от житейских тревог, и здесь, в тиши природы, предаться воспоминаниям молодости, — тех лет, когда он сразу после войны женился и когда все впереди казалось таким бесконечным и безоблачным.
Жена умерла от родов. От нее остался Егор.
Павел мучился сознанием, что сын его не знает материнской ласки. Как мог, старался заменить ему мать. Ни упрека, ни грубого слова не слышал от него Егор.
Павел, пригревшись, тоже задремал над лункой.
Неожиданно удилище в его руке дернулось. Дрему как ветром сдуло. Сбросив рукавицу, Лаптев пальцами коснулся лески. Тянуть не торопился — может, рыба пробует насадку?.. Но нет — лесу повело к одному краю, к другому. Павел резко подсек и стал выбирать невидимую нить. Из лунки вылетел окунь. На снегу он трепыхнулся два–три раза и затих, скованный морозом.
— Началось! — поднялся Егор. И пошел к своей лунке.
Ловили часа четыре. Возле каждого на снегу, поблескивая заиндевелой чешуей, лежали окуньки, ерши, лещики и подлещики. Но по мере того, как неяркое солнце выкатывалось над горизонтом, и мороз под его лучами сдавал, и снег искрился веселее — царство рыбье подо льдом затихло, клев прекратился.
Егор проголодался. Поглядывал в сторону отца, ждал сигнала.
Павел не спеша поднялся с ящика, смотал удочку.
Егору крикнул:
— Не замерз?
Егор демонстративно кинул на снег рукавицы, выбрал из лунки леску.
Раскинули на снегу походную скатерку.
Разлили горячий чай из термоса. К ним подошел рыбак с деревянным ящиком за спиной.
— Как ловится? Приятного аппетита! Павел налил и ему чаю, предложил сесть.
— Да вы, никак, Павел Иванович Лаптев? — заговорил рыбак, сбрасывая с плеча ящик и усаживаясь на него.
— Извините, я вас вроде бы не знаю, — сказал Лаптев.
— Неважно. Я из министерства. Вас на трибуне видел. На совещании металлургов выступали.
— Было дело, — признался Лаптев, — Как там в министерстве? Здорово нас ругают?
— За что?
— Листа мало даем. Стан никак не отладим.
— А-а… За стан ничего не скажу. Не слышал, а вот новый проект Фомина забодали. Говорят, вы статью в стенгазету написали. Фоминский стан критиковали. Ну… будто бы это… сыграло роль. Словом, ваше мнение учли.
— Стенгазета?.. — Павел вопросительно посмотрел на сына. Тот густо покраснел, признался: — Я писал… в «Молнии».
— Сын, что ли? — спросил рыбак. — Говорят, Лаптев. А какой — не знаю. Будто бы о вас шла речь.
Академик Фомин крепко осерчал. И слег, бедняга. Видно, от горя.
Павел Лаптев свесил над коленями голову, задумался. В истории со статьей чувствовал что–то неладное. Глухим спокойным голосом спросил Егора:
— Что ты писал… в «Молнии»?
— Феликс писал. Каюсь, отец, не читал статью.
— Как же подписывал?
— Сказал Феликс: «Подпишем твою фамилию». Я что ж, доверился. Подписывай, говорю. Мне и в голову не могло прийти, что против Фомина… могут использовать.
Павел поднялся решительно, сказал:
— Сматывай удочки, Егор. Хватит, половили!
3Едва ли ни первая электричка, распахивая дремотную рань зимней предрассветной поры, несла Павла Лаптева в Москву, в город, в котором он никогда не жил, но который для него с детства был таким же родным и желанным, как и тот деревянный городишко, где впервые он увидел мир и повел счет своим беспокойным годам.
Тревожно на душе у Павла. Беда ему представлялась огромной и непоправимой. «… Новый проект Фомина забодали». Сказал, как обухом ударил. И о Фомине: «…слег, бедняга».
В истории с «Молнией» подозревал Вадима. «Организовал… Отснял… Использовал на коллегии против Фомина».
Коллегия министерства назначена на канун Нового года. Обещали и меня пригласить. Сам министр, Василий Васильевич, обещал. Раза три повторил: «Ты это, Паша, на коллегии расскажи. Мы тебя пригласим…»
«Забыл, Василий Васильевич, — думал Павел о министре. — Дел у него хватает. Не мудрено и забыть».
Много раз приезжал министр в нынешнем году на «Молот», трижды поднимался к нему на пост. Без провожатых, один. Первый–то раз встал за спиной у Павла, смотрит. А Лаптев хоть и не имеет глаз на затылке, а всегда чувствует сзади себя человека.
— Идите сюда, вы мне не помешаете, — сказал стоявшему за спиной. А когда тот подошел, поздоровался, подумал: «Корреспондент какой–нибудь или по научной части».
Когда стан остановился, гость протянул руку Павлу, назвал свою фамилию. И, видя, что фамилия не все сказала оператору, добавил: «Из министерства. Может, слышали?» Алый флажок на лацкане пиджака с коротким словом «СССР» разъяснил остальное. Лаптев смутился, но не оробел. Пододвинул стульчик: «Садитесь, товарищ министр». Потом рассказал: «Я слышу человека за спиной. Видно, с войны такая способность выработалась». — «В каких войсках воевали?» — спросил министр. И, услышав, «авиация», привстал от радости, всплеснул руками: «И я тоже. Инженером эскадрильи был. Истребительной».
