Бернард Корнуэлл - 1356
— Проклятый дождь, — повторил принц, и небо ответило громовым ударом, столь близким и неожиданным, что все в палатке вздрогнули.
Вспышка молнии скрала на миг цвета. Громовой удар вновь сотряс барабанные перепонки. Дождь усилился, кипятя грязные лужи на грунте. Вода собиралась в ручейки, журча сбегавшие с холма, на котором стояла палатка.
— Иисусе… — пробормотал принц.
— Он вас не слышит, сир. У святого Мартина, вероятно, слух тоньше.
— Причём тут святой Мартин?
— Он — покровитель Тура, сир.
— Он утонул?
— Если мне не изменяет память, сир, мирно скончался в собственной постели.
— Наверняка, изменяет. Если он не утонул, с чего бы мошенник вознамерился утопить нас?
У подножия холма появился всадник. Попона лошади настолько промокла, что разобрать герб не представлялось возможным, а грива прилипла к изогнутой шее, сочась водой. Наездник в кольчуге и бацинете направил животное вверх по раскисшему пологому склону, крикнув:
— Его Величество здесь?[15]
— Здесь! — гаркнул в ответ Эдуард.
Из-за шума дождя им обоим приходилось орать.
— Не спешивайся! — запоздало разрешил принц, но всадник уже плюхнулся в слякоть и, помедлив, воспользовался дозволением на свой лад: вместо того, чтобы пасть на одно колено, просто поклонился:
— Я послан сообщить Вашему Величеству, что мы начинаем очередной штурм.
— Вы что, плыть туда собираетесь? — буркнул принц и махнул гонцу рукой, показывая, что вопрос риторический, — Скажи — я приеду.
Нырнув обратно в шатёр, он щёлкнул пальцами, подзывая слугу:
— Плащ! Шапку! Лошадь!
Молния, змеясь, ударила в руины церкви Сен-Лидуар, камни которой горожане использовали для починки стен цитадели.
— Сир, — обратился к принцу один из игроков, — вам же ехать необязательно.
— Идя на штурм, ребята должны видеть, что я с ними.
— Хотя бы доспехи наденьте, сир.
Принц поморщился, подняв руки, чтобы слуга смог привесить ему к поясу меч. Другой слуга принёс чёрный плащ.
— Не этот, — покачал головой Эдуард, — Красный дай. Тот, что с золотой бахромой.
— Полиняет ведь, сир.
— Пусть линяет. Я должен быть заметен. И шапку неси, ту, маленькую. Конь готов?
— Как всегда, сир.
— Который?
— Фудр, сир.
Принц улыбнулся:
— Имечко подходящее для такой погоды, да?
«Фудр» по-французски означало «молния», а принц в своём кругу разговаривал только по-французски, переходя на английский лишь для общения с простыми солдатами. Поёжившись, Эдуард вышел в дождь. Трава была мокрой, принц поскользнулся и удержался на ногах, успев вцепиться в грума.
— Помоги-ка мне в седло забраться, — приказал ему Эдуард.
Он уже промок насквозь. Взявшись за поводья, принц повернулся к слуге:
— Когда я вернусь, мне надо будет переодеться в сухое.
И пришпорил Фудра.
— Эй! — раздался сзади окрик.
Принц не остановился. Он скакал сквозь дождь, щурясь от заливающих глаза струй. Фудр шарахнулся от колеблемого ветром низковисящего дубового сука. Во вспышке молнии известковые откосы на противоположном берегу реки полыхнули ослепительно-белым, и пару секунд спустя донёсся громовой раскат.
— Вы — дубина, сир! — принца догнал один из приближённых.
— Промокшая до последней щепки дубина! — со смехом уточнил Эдуард..
— Мы не можем идти на штурм в такое ненастье!
— Надеюсь, враг думает так же!
Жеребец принца перебирал копытами по промокшему лугу в направлении ивовой рощи, набитой солдатами. За деревьями виднелась река, поверхность которой была мелко изрыта дождевыми каплями. Слева от принца, ближе к частоколу пригорода, отделённые от него залитым водой полями, мокли лучники. Стрел они не пускали и луков не натягивали.
— Сэр Бартоломью! — крикнул принц, въезжая в рощу.
— Тетивы промокли, дьявол бы их подрал! — отозвался сэр Бартоломью Бургерш, приземистый, смуглый и годами не намного старше Эдуарда.
Сэр Бартоломью Бургерш был знаменит ненавистью ко всему французскому, кроме, разумеется, их вина, золота и женщин.
— Из-за чёртова дождя плевки лучников будут лететь дальше, чем их стрелы! — бурчал сэр Бартоломью, — Выступаем!
Толпа латников подтянулась к лучникам.
— С чего вдруг взбрело на штурм идти? — спросил принц.
— Да перебежчик сообщил, что бойцов с частокола сняли и перебросили в цитадель, — пояснил Бургерш.
Его воины, пешие, с мечами, топорами и щитам, с чваканьем выдирали из грязи ноги, пригибая головы от швыряющего горсти капель в лица ветра. Он был столь силён, что гнал по реке и по укрывшей подтопленные поля воде волны с белыми гребешками. Принц выехал в тыл строящимся воинам и окинул частокол испытующим взором. Неужели правда, что защищать пригород некому? Хотелось бы надеяться. Воинство Эдуарда лагерь разбило там, где повыше и, соответственно, посуше. Везучие заняли немногие хижины, запасливые поставили палатки, остальные довольствовались кое-как сляпанными из веток и листьев шалашами. Взять предместье означало получить сухие и тёплые убежища, в которых нестрашна непогода.
Сэр Бартоломью подъехал на отличном дестриере к Эдуарду:
— Кое-кто из лучников сможет стрелять, сир. Наверное.
— Перебежчик ничего не перепутал? Солдат за частоколом точно нет?
— Он клялся-божился, что нет. Якобы граф Пуату приказал всем отступить в цитадель.
— Чарли-сосунок здесь? — поднял бровь Эдуард.
Под «Чарли-сосунком» он подразумевал дофина Карла, наследника Иоанна II.
— Успел-таки из Буржа, гадёныш. Что-то не верится мне, чтобы он вот так запросто сдал нам предместье, — Знамёна его всё ещё на частоколе.
На убогой ограде пригорода тяжело полоскались флаги. Они напитались влагой и потемнели, но можно было разобрать на некоторых изображения угодников и королевские лилии. Наличие стягов предполагало и наличие за деревянным забором его защитников.
— Хотят, чтобы мы думали, что они всё ещё там, сир, — предположил Бургерш.
— Все мы чего-то хотим. Я вот город этот хочу, — сказал принц.
Он вёл из Гаскони шесть тысяч солдат, и они жгли города, брали замки, разоряли деревни, резали скот. Они захватывали богатых пленников, выкупы за которых оправдывали половину военных расходов, и нагребали столько добычи, что не могли всё унести. Только из сокровищницы Сен-Бенуа-дю-Со вывезли больше четырнадцати тысяч золотых экю, каждое из которых равнялось трём серебряным английским шиллингам. Сопротивления почти не встречали. Замок Роморантен продержался пару дней, пока зажигательные стрелы не выкурили обороняющихся из пылающей костром твердыни. Духовник принца подсчитал, что войско проделало путь в двести пятьдесят километров, двести пятьдесят километров разорённой, обезлюдевшей, выжженной земли, с которой французскому королю долго ещё не выжать ломаного гроша.
