Бернард Корнуэлл - 1356
— Хотя один чёрт. Драка была, что надо, — он хохотнул, — Один балбес уцелил ногу мне топором оттяпать, а я взял и подпрыгнул! И клинок ему в пасть воткнул. Он зёнки вылупил до того потешно, умора! Пялится, а вякнуть ничего не может. Сталь Дугласов за здорово живёшь не прожевать. Да, подрались хорошо, но за англичан?
Скалли скривился, а Робби поправил:
— Не за англичан. За Женевьеву, а она — француженка.
— Это та тощая штучка, да? Миленькая, только я люблю мясо, а не кости. И в постели, и в тарелке. Куда мы теперь? К вшивым рыбакам?
Робби фыркнул:
— Не думаю, что отец Маршан будет рад нас увидеть снова.
— Хорошо, что так. Надоело: трепотня дурацкая, поп блажной со своей пташкой…
Скалли сгрёб с пола пук соломы, обтёр лезвие меча. Косточки в волосах мягко стукнулись друг о дружку.
— Когда двинемся? — деловито осведомился верзила.
— Куда?
— Как куда? К лорду.
Робби, который возвращаться к дядюшке желания не испытывал, хмуро уточнил:
— Уверен, что хочешь возвратиться к лорду?
Скалли озадаченно воззрился на Робби:
— Ну да. Мы же во Францию воевать ехали, а не с попами тюти-матюти разводить.
— Я поговорю с томасом дать тебе лошадку получше. И денег, конечно же.
— Ты бы лорду тоже пригодился.
— Не пригодился бы. Я клятву дал, — машинально отрезал Робби и лишь тогда сообразил, что от клятвы-то он Томасом освобождён и может сам решать свою судьбу. И Робби решил, — Я остаюсь, Скалли.
— Остаёшься?
— Езжай к моему дяде, а я остаюсь.
— Если ты остаёшься с этими ребятами, — рассудительно сказал Скалли, — То при следующей нашей встрече с тобой мне придётся тебя убить.
— Получается так.
Скалли сосредоточенно посмотрел на корову, будто ожидая, что бурёнка даст совет, как ему выпутаться из такой щекотливой ситуации. Затем физиономия шотландца просветлела:
— Я тебя, Робби, быстро убью. Ты даже понять ничего не успеешь, — он победно тряхнул лохмами, дробно щёлкнув вплетёнными в них костяшками, и деловито осведомился, — Значит, поговоришь насчёт лошади?
— И насчёт лошади, и насчёт денег.
Скалли удовлетворённо кивнул:
— Звучит неплохо. Ты остаёшься, я уезжаю. Встретимся — убью. Но быстро.
— Точно, — улыбнулся Робби.
Он был вольным, как ветер.
Отец Ливонн, к своему крайнему изумлению, действительно отыскал на хуторе для де Веррека пару сапог. Они обнаружились в сундуке под лестницей.
— Хозяин хутора сбежал, — объяснял священник, пока Роланд примерял обувь, — Мы оставим ему деньги в уплату. Подходят?
— Как на меня шиты. Только… — Роланд замялся, — Только если я их возьму, не будет ли это выглядеть кражей?
— Мы оставим хозяину деньги за сапоги, я же говорю, — повторил отец Ливонн, — Он будет счастлив. Поверьте мне, французский крестьянин сапоги видит чаще, чем золото.
— У меня нет денег, — болезненно поморщился Роланд, — Точнее, есть, но остались в замке.
— А кто говорит о вас? Томас платит.
— Платит?
— Всегда.
— То есть?
Священник недоверчиво уставился на Роланда, но, наткнувшись на полный недоумения взгляд рыцаря, крякнул и растолковал тому очевидные для самого отца Ливонна вещи:
— Ле Батар обитает на границе английской Гаскони. Он нуждается в зерне, сыре, мясе, рыбе, нуждается в вине и соломе. Будет отбирать силой — настроит местных крестьян против себя, и они легко сдадут его Бера, Лабрюилладу или любому другому барону, мечтающего прибить голову знаменитого Ле Батара в холле среди других трофеев. Томас честно расплачивается за то, что берёт, в отличие от других владетельных господ, и как по-вашему, кого больше любят простолюдины?
— Но… — Роланд запнулся, подбирая слова, — Ле Батар, он же эллекин?
— Дьявольский запроданец, да? — отец Ливонн засмеялся, — Томас — христианин, и, смею заметить, весьма крепкий в вере.
— Он же отлучён?
— За то же, в чём и вы грешны. За спасение Женевьевы. Вас, что, тоже следует отлучить? — видя ужас, промелькнувший во взоре Роланда, священник постарался смягчить резче, чем нужно, прозвучавшую фразу, — Есть две церкви, сын мой. Сомневаюсь, что Господь примет всерьёз рассыпаемые одной из них, как горох из худого мешка, отлучения.
— Две? Церковь одна, — Роланд не верил своим ушам, — Credo unam, sanctam, catholicam et apostolicam Ecclesiam…
— Ещё один воин, владеющий латынью! Вот это да! В пару Томасу. Не смотри на меня так, сын мой. Я тоже верую в единую святую католическую апостольскую церковь. Одна церковь, одна. Только ликов у неё, как у языческого Януса, два. Ты же служил отцу Маршану?
— Да, — смущённо признал Роланд.
— А кому служит он? Кардиналу Бессьеру. Луи Бессьеру, архиепископу Ливорно, папскому легату при французском дворе. Что тебе о нём известно?
— Он кардинал, — изрёк Роланд и осознал, что ничего более о Бессьере не ведает.
— Его отец торговал салом в Лимузене. Сызмальства Луи отличался смышлёностью. У родителя хватало средств дать отпрыску любое образование, но на самый верх сыну торговца путь был заказан. Светский путь, но ведь есть и путь церковный. Для святой-католической-апостольской не важны происхождение, лишь ум и хватка. Сыновья торговцев, обладающие умом, легко становятся князьями церкви. Увы, у многих из них, как, например, у Луи Бессьера, к уму прилагаются амбиции, жестокость, жадность и безжалостность. Одно лицо нашей матери-церкви — нынешний римский понтифик. Добрый, немного вялый, при этом честно исполняющий долг наместника Христова на грешной земле. Второе — Луи Бессьер, злой человек, стремящийся любой ценой занять папский престол.
— Потому он ищет «Ла Малис», — тихо молвил Роланд.
— Да.
— А я по наивности надоумил отца Маршана, где её искать…
— А вам известно, где меч?
— Где он может быть. Я не всеведущ. Может, «Ла Малис» там и нет.
— Думаю, вам стоило бы рассказать то, что знаете, Томасу.
— Вам расскажу, отче, а вы уж передадите ему.
— А почему не вы, сын мой?
Роланд пожал плечами:
— Меня зовёт долг, отче.
— Какой долг?
— Провозглашён общий сбор. Арьер-бан. Я должен повиноваться.
Отец Ливонн сдвинул брови:
— Вы намерены присоединиться к армии короля Франции?
— Конечно.
— В которой у вас достаточно могущественных врагов, начиная с Лабрюиллада и заканчивая отцом Маршаном с его покровителем?
— С отцом Маршаном я попробую объясниться.
— Думаете, человек, без зазрения совести готовый лишить глаз беззащитную женщину, способен внять доводам разума?
