Бернард Корнуэлл - 1356
Роланд вздохнул:
— Есть ещё долг вассала. Пообещав графу Лабрюилладу возвратить неверную жену, я поклялся ему в верности.
— Вассальная клятва обоюдна, и ваш сеньор освободил вас от любых обязательств перед ним, наплевав на ваше обещание неприкосновенности Женевьеве.
Роланд упрямо потряс головой:
— Пусть. Но остаться я не могу. Лабрюиллад — животное, тем не менее, его жена — грешница, осквернительница брачного ложа!
— Да пять из десяти христиан виновны в том же грехе!
— Остаться, отче, значит, запятнать себя её грехом.
— Боже правый, — отец Ливонн взирал на Роланда, как на диво заморское.
— Разве плохо блюсти чистоту во всём? — почти умоляюще спросил де Веррек.
— Прости, сын мой, но на мой взгляд, сохранять верность предавшему тебя сеньору, вопрос не чистоты, а трезвости рассудка.
— В любом случае, — устало сказал Роланд, — я не могу оставаться с человеком, воюющим против моей родины и укрывающим чужую жену-изменницу.
— Вы же, по-моему, не француз? Гасконью же владеют англичане, и никто не оспаривает их прав.
— Некоторые гасконцы оспаривают, — Роланда утомил спор со священником, и он хотел закончить разговор как можно скорее, — Я хочу биться, зная, что боюсь за правое дело.
— Достойно уважения, — признал отец Ливонн, — Только прошу: не уезжайте украдкой. Попрощайтесь с Томасом. Полагаю, он пожелает ещё раз поблагодарить вас.
Рассвет прочертил серым щели в ставнях. Священник и рыцарь спустились в кухню. В углу спал Хью. Женевьева с перевязанной левой глазницей прикорнула на коленях мужа. Томас при звуке шагов вскинул голову:
— Отче?
— Твой гость уезжает, — сообщил отец Ливонн, — Ради чести сражаться под знамёнами короля Иоанна. Переубедить его мне не удалось.
Священник махнул рукой, как бы предоставляя Роланду возможность самому объяснить всё, если ему будет угодно. Де Верреку угодно не было. Он, вообще, едва ли слышал, что сказал отец Ливонн, и не был способен в этот миг ни слышать, ни видеть никого на свете, кроме Прекрасной Дамы, сидящей за столом. Прелестного видения, воскрешавшего в памяти вызубренные с детства строки великих трубадуров об устах, подобных лепесткам розы; о волосах цвета воронова крыла; о ланитах, нежных, как голубиный пух. Роланд открыл рот, но дар связной речи тоже покинул его.
— Знакомьтесь, графиня Лабрюиллад, — произнёс Томас, — Сударыня, позвольте представить вам сэра Роланда де Веррека…
Он помедлил и ехидно добавил:
— Поклявшегося непременно доставить вас законному супругу.
Его ирония пропала втуне. Бертилья, графиня Лабрюиллад, смотрела на Роланда, и в её широко распахнутых очах де Веррек видел отражение тех же чувств, что обуревали его самого. Мир для этих двоих перестал существовать.
Рыцарь-девственник нашёл любовь с первого взгляда.
Часть третья
Пуатье
10
Две кости прокатились по столу. Стол был орехового дерева, со столешницей, украшенной изображениями единорогов, выложенными серебром и слоновой костью. Покрывала стол тёмно-синяя бархатная скатерть с золотой бахромой. Бархат глушил стук кубиков, за движением которых напряжённо следили пятеро мужчин.
— Кишки Господни! — охнул младший из них, когда кости замерли.
— Опорожнённые в аккурат вам на макушку, сир! — хохотнул второй игрок, склоняясь над столом, — Причём, в третий раз подряд!
Ему пришлось нагнуться, потому что точки на грани кубиков из слоновой кости были нанесены золотом, и в сумраке палатки, куда тусклый свет проникал сквозь полотняные, в жёлто-красную полоску, стены, разглядеть, что выпало, представлялось непростой задачей в ясную погоду, а уж тем более сегодня, когда небеса затянула свинцовая пелена туч. Игрок вопросительно посмотрел на того, кого назвал «сир». Тот махнул рукой, и его партнёр сгрёб оба кубика со стола:
— Два и один, сир, в сумме образуют три, увеличивая, что характерно, ваш долг мне ровно до трёх сотен!
— Твоя радость выходит за рамки приличий, — беззлобно урезонил его принц.
— Но это не делает её меньше, сир, — ухмыльнулся его собеседник.
— Боже, нет! — простонал принц, возводя очи горе, к потолку шатра, по которому тяжело забарабанили капли дождя.
Накрапывало помалу всё утро, но теперь хляби небесные разверзлись, и полило, как из ведра.
— Господь ко мне явно не расположен!
— Зато, сир, расположен к моей мошне!
Принц хмыкнул. Он был молод, двадцати шести лет отроду. Белокурые волосы его казались в полумраке палатки темнее. Глубоко посаженные на сухощавом лице глаза были непроницаемы, как пуговицы из чёрного янтаря, украшавшие ворот его синего жакета, короткого, модно приталенного. Обшитые жемчугом фестоны подола, подбитые жёлтым шёлком, оканчивались золотыми кисточками. На ремне красовались вышитые серебром эмблемы принца — три белых пёрышка. Не пристёгнутый к поясу меч в ножнах лежал на кресле у входа. Принц отодвинул полог палатки и выглянул наружу:
— Чёрт, прекратится этот дождь когда-нибудь?
— Стройте ковчег, сир.
— И какими тварями его набивать по паре? Женщинами? Пара блондинок, пара брюнеток, рыжих парочка для разнообразия…
— Женщины лучше животных, сир.
— Откуда такая уверенность? Из личного опыта?
Присутствующие дружно засмеялись. Люди всегда смеялись шуткам принца, и смеялись искренне, ибо Эдуард Вудсток, принц Уэльский, герцог Корнуэлла и Честера, господин Бог ведает скольких ещё земель был человеком прямым, весёлым и щедрым. Высокий и симпатичный, он покорял бы женские сердца даже не будучи наследником английского трона. Кроме английского, если верить стряпчим его отца, Эдуард являлся наследником трона французского, с чем, естественно, не мог примириться король Иоанн II Французский. Его несогласием, собственно, и было вызвано присутствие английских войск во Франции. Назло Иоанну II в личный герб принц добавил к трём английским золотым леопардам на красном две четверти французских королевских лилий в лазурном поле. По верху получившееся четверочастное изображение перечёркивала серебряная полоса — ламбель с тремя идущими к низу выступами — знак старшего сына и наследника. В бою, впрочем, принц чаще пользовался щитом с личной эмблемой — тремя белыми перьями на чёрном фоне.
Принц кисло оглядел прохудившийся небосклон:
— Проклятый дождь…
— Всё когда-нибудь кончается, сир.
Никак не реагируя на реплику, Эдуард перевёл взгляд вперёд, где между двух дубков, стерёгших, словно часовые, вход в шатёр, слабо виднелся сквозь пелену дождя город Тур. На неприступную твердыню он не тянул. С цитаделью, конечно, придётся повозиться — каменные стены, башни; зато бурж, средоточие городских богатств, защищал лишь ров и проломленный кое-где частокол. Закалённым годами войны бойцам принца эти укрепления — тьфу, если бы не чёртовы дожди. Из-за них Луара вышла из берегов, превратив окрестные поля в непроходимые болота.
