Амеде Ашар - В огонь и в воду
— Правда, — вздохнул маркиз, — но я хочу забыть эту гордую принцессу. Я заплачу ей равнодушием за неблагодарность. Я соединю свою судьбу с твоей, я не разлучусь уже с тобой никогда. Мы вместе станем искать приключений. Мы добьемся того, что о наших подвигах затрубят все сто труб славы, и я хочу, чтобы, ослепленная блеском моих геройских дел, когда-нибудь она сама, с глазами, полными слез, упала передо мной на колени, умоляя располагать ею… Едем же!
— Куда это?
— Право, не знаю, но все-таки едем скорее!
— Согласен, но с условием, что ты пойдешь прежде со мной к графу де Колиньи, у которого я поселился после той ночной схватки.
Когда оба друга вышли на улицу, маркиз взял Гуго под руку и продолжал:
— Принцесса была вся в черном, приняла меня в молельне — она, дышавшая прежде только радостью и весельем… а из слов ее я догадался, что она поражена прямо в сердце каким-то большим горем, похожим на обманутую надежду, на исчезнувший сон, в котором заключалось все счастье ее жизни… Не знаешь ли, что произошло?
— Нет, — ответил Гуго, не глядя на маркиза.
— Ведь не может же это быть любовное горе! Какой грубиян, замеченный принцессой, не упал бы к ее ногам, целуя складки ее платья? Если бы я мог подумать, что подобное животное существует где-нибудь на свете, я отправился бы искать его повсюду и вонзил бы ему шпагу в сердце. Она хочет удалиться от света, эта милая, очаровательная принцесса, украшение вселенной, запереться в своем замке где-то за горами и даже намекнула мне, что втайне питает страшную мысль — похоронить свои прелести во мраке монастыря. Вот до какой крайности довело ее несчастье! Клянусь тебе, друг мой, я не переживу ее отъезда…
— Что это? Если ты не убиваешь ближнего, то приносишь самого себя в жертву; не лучше ли заставить твое милое божество изменить мысли, не лучше ли внушить ей другие планы?
— Могу я рассчитывать на твою помощь при случае?
— Разумеется!
Гуго и маркиз наконец пришли к графу де Колиньи и застали его сидящим с опущенной на руки головой перед тем же самым столом с картами и планами, за которым нашел его Монтестрюк в первый раз. Гуго представил маркиза де Сент-Эллиса, и граф принял его как старого знакомого; он сделал знак обоим, чтобы они сели возле него, и сказал:
— Ах! Я оказался в очень затруднительном положении. Вы, верно, слышали оба, что император Леопольд обратился недавно к королю с просьбой о помощи?
— Против турок, — ответил маркиз, — которые снова угрожают Вене, Германии и всему христианскому миру? Да, я слышал.
— Вы знаете также, может быть, что совет короля решил послать как можно скорее войско в Венгрию, чтобы отразить это вторжение?
— Я что-то слышал и об этом, — ответил маркиз.
— Ну так вот, — продолжал Колиньи, — мне очень хотелось бы получить начальство над этой экспедицией, и вот я изучаю внимательно все эти карты и планы; но не так-то легко мне будет устранить соперников!
— Разве это не зависит от самого короля? — спросил маркиз.
— Разумеется!
— Ну так что же? Разве вы не на самом лучшем счету у его величества?.. Я-то хорошо это знаю… — произнес Гуго.
— Согласен… но рядом с королем есть и посторонние, тайные влияния.
— Да, эти милые влияния, которые назывались Эгерия — в Риме, при царе Нуме, и Габриэль — в Париже при короле Генрихе Четвертом.
— А теперь зовутся герцогиней де Лавальер или Олимпией Манчини — в Лувре, при Людовике Четырнадцатом.
— А герцогиня де Лавальер поддерживает, говорят, герцога де ла Фельяда.
— Не считая того, что против меня еще принц Конде со своей партией.
— Гм! Фаворитка и принц крови — этого уже слишком много за один раз!
— О! Принц крови не тревожил бы меня, если бы он был один… Король его не любит… Между ними лежат воспоминания Фронды; но вот Олимпию Манчини надо бы привлечь на свою сторону…
— Почему бы вам к ней не поехать? — воскликнул Гуго. — Почему бы не сказать ей: «Графиня! Опасность грозит великой империи, даже больше — всему христианству, а его величество король Франции — старший сын церкви. Он посылает свое войско, чтобы отразить неверных и обеспечить спокойствие Европы… Этой армии нужен начальник храбрый, решительный, преданный, который посвятил бы всю жизнь торжеству правого дела… Меня хорошо знают, и вся кровь моя принадлежит королю. Устройте так, графиня, чтобы честь командовать этой армией была предоставлена мне, и я клянусь вам, что употреблю все свое мужество, все усердие, всю свою бдительность, чтобы покрыть новой славой королевскую корону его величества. Я встречу там победу или смерть! И в благодарность за доставленный мне случай я благословлю руку, которая вручит мне шпагу».
— Браво, Монтестрюк, браво! — вскричал Колиньи. — Но чтобы говорить так с фавориткой, надо иметь ваше лицо, ваш пламенный взор, восторженные жесты, звучный, проникающий прямо в душу голос, вашу уверенность, вашу молодость, наконец… Если бы у меня было все это, я бы, вероятно, решился попытать счастья и, может быть, добился бы успеха… но мой лоб покрыт морщинами, на лице моем — печать забот и борьбы, в волосах пробилась седина. Как же я могу надеяться на то, что блестящая графиня де Суассон примет во мне участие?
— Да не в уединенной же башне очарованного замка живет эта славная графиня, обладающая, как говорят, грацией ангела и умом дьявола! — воскликнул Монтестрюк. — Не сидит же она в пещере под стражей дракона! Она занимает, если не ошибаюсь, должность при дворе: есть, значит, возможность добраться до нее, познакомиться с ней, поговорить с ней.
— Если дело только в том, чтобы тебя представить, — сказал маркиз де Сент-Эллис, — я к твоим услугам.
— Ты, милый маркиз?..
— Я. Ведь говорил же я тебе, что приехал в Париж именно для того, чтобы выручать тебя, ночью на улице, а днем во дворце! Я помог тебе вырваться из когтей шайки бездельников, а теперь берусь толкнуть тебя в когти хорошенькой женщины.
— Да как же ты возьмешься за это?
— Очень просто. Есть какое-то дальнее родство между нами и графом де Суассоном, мужем прекрасной Олимпии. Я никогда не пользовался этим родством, но теперь отправлюсь к графине и добьюсь позволения представить тебя ей.
— Не думайте, однако, что это будет так легко… Войти к той, кто была, есть или будет фавориткой, — труднее, чем к самой королеве. В ее приемных залах всегда целая толпа.
— Возьму приступом, говорю вам; но с условием, что мы с моим другом Гуго тоже примем участие в вашей экспедиции. Мы оба хотим отведать Венгрии, и я надеюсь покрыть себя там лаврами и отнять у турок с полдюжины султанш, которых подарю одной принцессе, не имеющей соперниц по красоте в целом мире!
