Тайна Моря - Стокер Брэм

Вначале я отвел Марджори по туннелю в глубь суши, чтобы она освоилась с расположением пещерной системы. Однако вода еще недостаточно спáла, чтобы показать более глубокое отверстие, ведущее, по моему предположению, в другие пещеры — возможно, затопленные всегда. Затем мы вернулись и дошли до обломков от взрыва в устье пещеры. Я заметил, какое впечатление произвела на Марджори здешняя тишина. Вода, просачиваясь в бесчисленные щелки и расколы в груде камней, в пути утрачивала весь свой напор. Здесь подъем и спад волн нельзя было ощутить: вода поддерживала свой уровень безмолвно, не считая непрестанного журчания, присущего любым течениям, и такого постоянного, что оно и не кажется звуком. Мы осознали, что здесь, в недрах земли, мы не заметим и самого бешеного шторма, а с этим — следствие неизбежное — пришла и удручающая мысль о нашей беспомощности в том случае, если в сем природном узилище что-то пойдет не так.

Марджори скакала по скользким камням, словно юная лань, а когда мы миновали природную арку в следующую пещеру, ее восторгу не было предела. Она так спешила, что я нашел нужным попросить ее замедлиться, чтобы запоминать окружение. Надо было смотреть не только вперед, но и назад, чтобы не заблудиться на обратном пути. Я напомнил об осторожности, показав большую бухту прочной веревки, конец которой был привязан к канату на лебедке в подвале.

— Помни, дорогая, — сказал я, — ты должна быть готова ко всему, а если придется, то и вернуться одна, в полной темноте.

Она чуть содрогнулась и приблизилась ко мне — я почувствовал, что это было больше от желания меня защитить, нежели от страха.

В проходе, где я в первый раз обнаружил воду, доходившую почти до потолка, пришлось подождать: перед нами, где пещера опускалась ниже всего, вода еще касалась сводов. Мы запаслись терпением, насколько могли, и примерно через полчаса сумели пройти. Впрочем, мы промокли до нитки, ведь над водой оставались только наши лица да лампы — и, конечно же, жестяной ящик со свечами, спичками и провизией, который я старался не замочить.

Удовольствия Марджори при виде большой красной пещеры было не передать словами. Когда я зажег красную шашку, все заполнило ослепительное сияние, обнажая все щелки и закоулки и разбрасывая тени, похожие на черный бархат. Природный цвет гранита совпадал с цветом шашки, невероятно усиливая эффект. Мы словно оказались во сне о сказочной стране, и в порыве восторга Марджори обняла меня. Затем, когда шашка погасла и последние искры упали в естественную тьму, казалось, словно и нас, и все вокруг залил мрак. Слабые пятна света от ламп в наших ослепленных глазах лишь углубляли окружающую тьму.

Марджори предложила прежде всего исследовать пещеру. Я уступил, поскольку было важно тщательно ознакомиться со всевозможными выходами. Я еще отнюдь не был уверен, что мы сразу же доберемся до пещеры с сокровищами. Здесь, вокруг нас, все было красным: мы находились в слое сиенита. Побывав здесь впервые, я не видел пещеру освещенной — лишь там, где падал хилый луч моего велосипедного фонаря. Конечно, только что сожженная красная шашка могла сбить меня с толку, затопив все слишком ярким светом. И в этот раз я достал из ящика и зажег белую шашку. Ее эффект был мрачнее и неприятнее. В обнажающем сиянии все углы торчали столь твердо и холодно, столь отталкивающе, что Марджори инстинктивно прильнула ко мне. Впрочем, пока свет горел, я удостоверился хотя бы в одном: вокруг нас был сплошь красный гранит. Цвет, формы и текстура говорили об одном и том же: мы уже миновали страту гнейса и вошли в страту сиенита. Я призадумался, хотя и не признался в этом Марджори. Одной из путеводных звезд в повести дона было описание пещеры: «Черный камень — ошую и красный — одесную». В Широкой гавани гнейс и красный сиенит встречаются, и кое-где их страты сплавлены друг с другом, словно огнем. На утесе тут и там можно найти места, когда и не поймешь, где начинается одна порода и кончается другая. Однако в центральном заливе, к северу от моего дома, в утесе есть низина, заполненная толстым слоем глины, яркая от травы и диких цветов. Здесь в сырую погоду по крутому склону бежит небольшой ручеек, еле сочась всухую. Там-то и проходит природный, или главный, раздел геологических формаций, по обе стороны которого находятся разные породы, — и где-то там я ожидал найти пещеру. Конечно, хоть я и взял с собой компас, определить местоположение низины было невозможно. Однако я знал, что в целом направление нашего движения должно вести направо, а следовательно, мы уже миновали пещеру сокровищ и забрались глубоко в край красного гранита. У меня появилась идея — или зачатки идеи, — что попозже нам стоит вернуться по своим следам. Поскольку мой дом стоит на гнейсе, нужно найти, где в туннеле встречаются красные и черные скалы. Оттуда мы бы добрались и к сокровищу. А пока я был не прочь провести время в этой большой каверне. Очевидно, Марджори ее полюбила и пребывала в вихре чувств. А поскольку Марджори — весь мой мир, ее счастье для меня — солнце. В сладостную пору нашей дружбы я осознал истинность молитвы возлюбленного из прелестных стихов Геррика:

Каждый день и каждый час словно открывали моим глазам новые красоты характера и натуры моей жены. А она уже свыкалась с нашими новыми отношениями, и при ее уверенности в собственном счастье и в доверии к мужу с новой силой проявлялись игривые и нежные ее стороны. Временами я не мог не чувствовать, что все к лучшему: что сама сдержанность в начале нашей супружеской жизни пойдет нам обоим лишь на пользу в будущем. Если бы все молодые супруги понимали истинное предназначение старомодного медового месяца, тех подробных знаний о характере, что являются в мгновения бессознательного откровения, мы бы видели больше отрицательных ответов на большой философский вопрос XIX века: «Неужели брак — это крах?» Было, однако, очевидно, что Марджори не торопится покидать пещеру. Она все тянула и тянула; наконец, покорившись ее порыву, донесенному — ибо вслух она ничего не говорила — теми тонкими женскими способами, каким я, хоть и не понимая их устройства, уже привык подчиняться, я зажег факел. Подняв его повыше и с удовольствием отметив, как свет пляшет в прелестных глазах моей жены, когда она восторженно хлопает в ладоши с несдержанной радостью ребенка, я сказал:

— Ее величество желает осмотреть свои новые владения. Раб слушается и повинуется!

— Веди же! — объявила она. — Ее величество довольно сообразительностью консорта и беспромедлительным следованием ее пожеланиям. И ох, Арчи, как же здесь чудно!

Мы оба рассмеялись от перепада в стиле речи и, взявшись за руки, словно дети, обошли пещеру кругом. В ее верхнем конце, почти противоположном от нашего входного туннеля, мы нашли место, где из ровного пола под нависающей над головой, как балдахин, красной стеной торчал большой валун. Это был какой-то центр особой твердости, не истершийся в перемалывании воды и перекатывании гальки, которые некогда, несомненно, и сгладили пол. В мерцающем сиянии факела, слабом в такой просторной пещере, одинокий камень под каменным пологом, отражавший свет поблескивающей поверхностью, виделся подлинным троном.

Нам обоим одновременно пришла идея. Еще не договорив, я увидел, как Марджори сдвинулась с места:

— Соизволит ли ее величество занять престол, что ей приготовила сама наша повелительница Природа?

Она взяла палку, с помощью которой поддерживала равновесие в глубокой воде, и, воздев как скипетр, заговорила — ее нежный голос звучал музыкой, отражаясь от всех закоулков пещеры:

— Ее величество, взойдя на трон, а значит, формально приняв власть над королевством, оглашает свой первый указ: удостоить ее первого и дражайшего подданного рыцарским званием. Преклони колено пред королевой. Отвечай согласно своей любви и преданности. Клянешься ли подчиняться пожеланиям своей королевы? Будешь ли любить ее верно, истинно и чисто? Готов ли хранить ее в глубине души, уступая всем ее истинным велениям сердца, впредь и во веки веков? Ты… меня… любишь?..