Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода
— Что это значит, мессир? — потрясенно спросил я.
Дандоло к тому времени либо догадался, что Папа воспротивился походу, либо ему было все равно. Мессир Бонифаций метал сердитые взгляды на туповатого музыканта, который на секунду расстроился, словно наказанный ребенок, не понимающий, что же плохого он натворил. Но маркиз тут же обрушил весь свой темперамент на меня.
— Действительно, поначалу Иннокентий не одобрил это решение, — заявил он.
— Значит, мы не должны так поступать! — твердо ответил я и начал мысленно извиняться перед одним своим другом.
Мессир Бонифаций, однако, остался спокоен и продолжал:
— Я отписал его святейшеству, сын мой, объяснил, какую выгоду получит церковь, и он передумал. Сейчас он поддерживает отклонение от маршрута. — Маркиз покосился в сторону музыканта. — Это произошло в отсутствие нашего маленького лютниста.
Естественно, мне всем сердцем захотелось поверить его словам.
— Рад это слышать. Позволено ли мне будет взглянуть на его письмо? — сказал я.
— Оно у епископа Суассонского, — ответил Бонифаций. — Полагаю, он уже отослал его в Суассон, на хранение.
Усомнившись в его честности, я сказал:
— Выходит, мне следует полагаться только на ваше слово.
— Разве есть причина, по которой моего слова недостаточно? — спросил мессир Бонифаций.
Я запнулся, ибо не хотел произносить резкости моему покровителю и родственнику в присутствии кого-либо из Венеции. Но мессир требовал ответа, и я неуверенно сказал:
— Один раз вы уже нарушили свое слово, мессир.
— Грегор, — с укором обратился ко мне мессир Бонифаций, сразу превратившись в строгого патриарха, — я его держу на протяжении всей зимы. Каждый день в моей власти схватить твою подругу. Тысячи воинов знают, где она находится и чего она стоит. Каждый день я забочусь о том, чтобы она оставалась на свободе. Моему слову можно верить.
Несколько дней назад, ночью, в дождь, пятьсот воинов со своими слугами погрузились на маленький грузовой корабль и под покровом темноты попытались удрать. Едва выйдя из бухты, корабль налетел на подводные скалы и пошел ко дну; все люди утонули. Мы три дня копали могилы и поминали погибших.
В конце концов дезертирство прекратилось.
В начале апреля, когда солнце светило гораздо жарче, чем обычно ранней весной, мою проклятую шину наконец сняли, а воины начали собирать скарб и грузить его на корабли. Людей к этому времени поуменьшилось, да и кораблей тоже, так как дезертиры на них уходили в море. Первоначально по просьбе Бонифация день отплытия назначили на седьмое, но потом пришлось перенести дату из-за того, что седьмое выпадало на понедельник, а всем известно, что первый понедельник апреля — это день, когда Каин убил Авеля. Он совершенно не подходит для начала морского путешествия. (Мне всегда было в диковину, как это кому-то вообще удается совершить морской переход.)
Когда на борт «Венеры» позвали женщин, я пошел с ними. Но прежде мы трое вместе с Ричардусами полдня готовили дом к возвращению полноправных хозяев. В то время как остальные воины тщательно обыскивали свои зимние жилища, чтобы напоследок еще раз поживиться, Ричардусы вычистили конюшню и застелили ее свежей соломой для будущего возвращения упрямого египетского осла. Мы с Джамилей засеяли огород семенами, заложенными на хранение еще с прошлого осеннего урожая, и я посадил теплолюбивые растения, пока женщины делали уборку и наводили порядок. Мы оставили набор шахмат, вырезанный Ричардусами за длинные зимние вечера, и немного деньжат, что я заработал, играя для Дандоло (Бонифаций не любил расплачиваться звонкой монетой). Еще мы оставили три накидки, аккуратно развесив их на колышках, но забрали с собой лютню — подарок хозяев Джамиле.
Когда в конце концов мы втроем заперли за собой ворота, то за ними остался самый ухоженный и оснащенный дом во всем Задаре. Мы сияли от удовольствия, представляя, как египтяне, пережившие невзгоды, наконец вернутся в родное гнездо. Я повесил за спину чехол с лютней, взял под руки двух красавиц и повел их по улице.
Джамиля не покидала дома с того дня, как мы переселились в него в прошлом ноябре. Она занервничала, подходя к ближайшей открытой площади, поэтому Лилиана стянула с себя покрывало и набросила ей на голову. Мы стали так, что Джамиля оказалась между нами, где она чувствовала себя более защищенной, и были ее поводырями, так как теперь она ничего не видела. Чтобы отвлечь Джамилю, а заодно и себя от того, что ее тело то и дело ударялось о мое, я прикинулся дурачком и специально вел всю компанию на стены, через лужи, кругами, пока обе мои спутницы не начали хохотать. Их смех был для меня лучшей наградой: Лилиана впервые смеялась так свободно, а Джамиля раньше почти не смеялась. Задохнувшись от веселья, мы добрались до бухты, где принялись ждать, пока нас не доставят на весельной лодке к «Венере». Надеялись, что через несколько часов уже будем в открытом море.
Но время шло, а мы не двигались с места. Со стороны города начали подниматься десятки черных столбов дыма. Джамиля показала на военные галеры: огромные катапульты, которым один раз не удалось разбить городские стены, были вновь установлены в гавани по приказу венецианцев. На этот раз никакого сопротивления со стороны крепостных стен не будет, и они падут точно так же, как дома за этими стенами разрушатся от пламени.
За несколько дней город Задар был разрушен до основания.
27
Первое мая! Ни лавровый листок, ни птичья
трель, ни яркий цветок
Не отвлекут меня, о веселая дама, от того,
чтобы внимать каждому твоему слову.
Прекрасная дама, молю тебя.
Люби меня всегда.
Я за тебя готов сразиться с любым
противником и поразить его, поверь.
Лишь бы остаться рядом с тобой навсегда.
Первые несколько недель на острове Керкира, западной окраине Византийской империи, многие из нас будут вспоминать с чувством, близким к ностальгии. Это был период обманчивого спокойствия перед наступлением самых длинных и тяжелых испытаний в нашей жизни.
Несмотря на мелководье, путь вдоль побережья мы преодолели легко. Горы к востоку от нас приблизились к самому краю суши, и вскоре уже казалось, будто они вырастают прямо из моря. Знакомые запахи и звуки и физические трудности пребывания на борту корабля послужили приятным разнообразием на фоне последних мрачных дней, когда на наших глазах разгневанная Венеция уничтожала Задар. Вода не переставала поражать нас своими оттенками — зеленым на отмелях и бархатисто-синим на глубине. Они были такими насыщенными, что хоть ложкой черпай. На горных склонах росли сосны — ярко-зеленые пятна на фоне белого известняка — совсем как весенняя поросль у меня на родине. Путешествие морем было малоприятным, но во второй раз оно проходило легче. Почти все время я обучал Джамилю игре смычком (трудно запомнить, что нужно дышать, пока проводишь смычком по струнам, — так и тянет задержать дыхание до конца «полного прохода»). Для меня это был прекрасный предлог касаться ее запястий.
Поначалу никто не знал, почему мы сделали здесь остановку и куда затем направимся. Бонифаций, дож и высокородные особы остались на берегу, подальше от дымящихся руин Задара, и ждали прибытия царевича Алексея из Германии.
Остров Керкира, который иначе называется Корфу, представляет собой длинный участок суши, широкий на севере, сужающийся к юго-востоку. Этакий итальянский полуостров в миниатюре. На некоторых картах он похож на баранью отбивную. Большая полукруглая бухта с городом-крепостью, примостившимся на нижней губе, расположена на восточной стороне, в виду греческого материка. Добрые жители этого города, прослышав о судьбе Задара, встретили нас яростным градом камней, так что пришлось спасаться бегством после первой попытки бросить в бухте якорь. На самом деле этот прием объяснялся не только нашей репутацией. Всемирно известный генуэзский пират Леон Ветрано (да, я тоже о нем никогда не слышал) завоевал остров несколько лет назад и использовал его для совершения набегов на некое место под названием Пелопоннес. В конце концов он исчез где-то в тумане, но местные жители до сих пор не любят неожиданных визитеров. Мы попытались приблизиться к острову снова, на этот раз с севера, вне зоны действия мощных катапульт крепости. Место здесь было коварное из-за песчаных отмелей, но в конце концов весь флот вошел в безопасную гавань. Как только венецианцы захватили несколько близлежащих деревень и запугали восточную половину острова, добившись капитуляции, нам позволено было высадиться на берег, и мы разбили лагерь на равнине.
