Бернард Корнуэлл - 1356
Роланда исповедали, отпустили грехи, и душа его трепетала от восторга. Его принимали в Орден Рыбака! Горели свечи. За ним, склонившим колена у алтаря, стояли его новые товарищи, в числе которых Роланд с радостью обнаружил Робби Дугласа. Второй шотландец, Скалли, вызывал у де Веррека противоречивые чувства. С одной стороны, воин с косточками в волосах удостоился посвящения в рыцари Рыбака, следовательно, обладал рядом неоспоримых достоинств. С другой стороны, шотландец ругался, как сапожник, вонял и больше походил на зверя, чем на человека.
— Он — простая душа, — так сказал Роланду отец Маршан, — Но Господь смог человека создать из простой глины.
«Простая душа» Скалли чесал ногу, бурча что-то о впустую теряемом времени. Другие рыцари хранили молчание, пока отец Маршан сыпал звучными латинскими фразами. Он благословил меч Роланда, возложил на темя рыцаря-девственника длани и повесил ему на шею вышитый ключами святого Петра кушак. Обряд был долгим, свечи догорали одна за другой, как в Страстную пятницу. Потухла последняя свеча, и часовню освещали только луч лунного света, падавший сквозь одинокое стрельчатое окно и лампадка перед серебряным распятием, на которое с обожанием взирал Роланд. Рыцарь-девственник нашёл своё Деяние, подвиг, достойный его чистоты, и Роланд верил, что непременно отыщет «Ла Малис».
И тогда закричала Женевьева. И закричала опять.
Кин с отцом Ливонном подъехали со стороны подъёмного моста. Кин окликнул часового на стене. Тот мельком взглянул на парламентёров и продолжил мерить шагами парапет.
— Эй, ты слышал меня? — проорал Кин, — Передай своему господину, что у нас его женщина. Он же хочет её вернуть, а?
Подождав и не получив ответа, Кин возмутился:
— Иисусе, парень, ты меня слышишь? У нас графиня твоя!
Часовой снова выглянул в щель меж зубцов и снова спрятался.
— Ты, что, глухонемой?
— Сын мой! — подключился отец Ливонн, — Я — священник! Мне нужно побеседовать с твоим господином!
Без толку. Лунный свет заливал замок и серебристо дробился на колеблемой ветром поверхности воды во рву. Кроме часового никого на стенах замка видно не было. Кин чувствовал себя неуютно. Он знал, что Томас и его люди присматривали за парламентёрами из-за деревьев, а кто сейчас взирал на двух всадников около рва из бойниц замка? И хорошо, если просто взирал, а не взводил арбалет. Овчарки, поскуливая, вились вокруг лошади Кина.
— Эй! — надрывался Кин, — Меня слышит хоть кто-нибудь?
Флаг над крепостным донжоном трепыхнулся и опал. Где-то заухала сова, обе собаки насторожились, нюхая воздух. Элоиза тихо зарычала.
— Тише, девочка, — успокаивающе проворковал ей Кин, — Потерпи. Завтра пойдём зайца затравим, а то и оленя.
— Англичанин! — раздался голос со стены.
— Сам ты англичанин! — окрысился Кин.
— Утром приезжай! С первым светом!
— Мне надо поговорить с твоим господином! — закричал отец Ливонн.
— Ты — поп?
— Да!
— Вот ответ лично тебе, отче!
Тренькнула спущенная тетива арбалета, и в десятке шагов от парламентёров в грунт воткнулся болт.
— Похоже, нам, правда, придётся ждать утра, святой отец, — сделал вывод Кин, поворачивая лошадь.
До утра, так до утра.
Граф Лабрюиллад ужинал. Ему подали оленину, жареного гуся, окорок и любимое кушанье — блюдо откормленных на просе пичужек-овсянок. Его повар умел готовить их правильно: топя птичек в вине и быстро поджаривая на открытом огне. Граф поднёс тушку к носу. Ноздри задрожали, втягивая исходящий от птахи аппетитный дух. Голова поплыла, и граф вгрызся в нежное мясо. Жёлтый жир потёк по всем подбородкам Лабрюиллада. Кроме овсянок, повар графа запёк трёх вальдшнепов, вымочив их в соусе из вина и мёда.
Поесть граф любил. Его неприятно задело то, что гости: тощий отец Маршан, сэр Робби Дуглас и придурковатый девственник де Веррек, проявили возмутительное неуважение, занимаясь чепухой вместо того, чтобы разделить с хозяином замка трапезу. Ждать их он не собирался. Иглоклювые вальдшнепы остынут, да и овсянки хороши, пока горячие.
— Де Веррек отлично справился, да? — поинтересовался граф, отрываясь от овсянок.
— Да, Ваше Сиятельство, — ответил управляющий.
— Парнишка привёз жену Ле Батара! Роланд, хоть и дурень, но не бесполезный, — граф хихикнул, — Давай-ка взглянем на неё!
— Сейчас, Ваше Сиятельство?
— Развлечение всяко получше, чем вой этого пса! — граф ткнул полуобглоданным скелетиком в бренчащего на арфе менестреля.
Тот исполнял балладу собственного сочинения прославляющую подвиги Лабрюиллада (также сочинённые трубадуром).
— Наутро всё готово? — спросил, обсасывая костяк птички, граф.
Управляющий, дёрнувшийся было привести Женевьеву, остановился:
— Что подразумевает Ваше Сиятельство под «всё»?
— Оружие, броня, жратва… Чресла Господни, кто из нас двоих управляющий, я или ты?
— Всё готово, Ваше Сиятельство.
Лабрюиллад неопределённо хрюкнул. Герцог Бери призвал его на службу. Надо было ехать в Бурж. Герцог, тоже мне, скривился Лабрюиллад. Сопляк. Граф хотел бы, как и прошлые два раза, игнорировать вызов, а потом отговориться тем, что не получил его, но сопляк был не просто сопляком, а сопляком, в чьих жилах текла кровь короля, к тому же в тексте арьер-бана имелось деликатный намёк на то, что троекратный отказ от исполнения вассального долга может повлечь за собой конфискацию земель. Оканчивалось послание так: «…Мы уверены, что Вам подобные санкции не грозят никоим образом, ибо Вы известны крайней щепетильностью в исполнении взятых на себя обязательств, а посему мы с нетерпением ожидаем в Бурже Вас в сопровождении Ваших латников и мастеров стрельбы из арбалета…»
— «Мастеров стрельбы из арбалета»! — фыркнул граф, — Почему не написать просто «арбалетчиков»? Или «стрелков»?
— Что, Ваше Сиятельство?
— Да герцог, остолоп ты этакий. Он же мальчишка ещё! Сколько ему? Шестнадцать, пятнадцать? Младенец мокроносый. «Мастера стрельбы из арбалета», Боже всеблагий!
В Бурж граф намеревался привести с собой сорок семь «мастеров стрельбы из арбалета» и шестьдесят семь латников; больше, чем он брал с собой в поход против Виллона. Лабрюиллад, которому не улыбалось бить зад в седле, рисковать драгоценной жизнью, ночевать чёрт знает где и есть чёрт знает что на службе мокроносого герцога, почти решился послать вместо себя в Бурж одного из капитанов, оставшись в безопасности и уюте родного замка под защитой двух десятков арбалетчиков и шестнадцати латников, но мало ли как истолкуют в Бурже отсутствие графа… Вотчину же терять Лабрюилладу не хотелось. Он представил завтрашнюю поездку, последующий поход, тяжело вздохнул и, заметив, что управляющий всё ещё ждёт дальнейших распоряжений, вызверился на него:
