Бернард Корнуэлл - 1356
Томас в десятый раз спросил:
— Что вам сказали?
— Возвращаться с первыми лучами солнца, — терпеливо повторил в десятый раз Кин.
Миновала полночь. Что могут сотворить с Женевьевой до рассвета? Вопрос этот мучил Томаса, а воображение подсовывало ответы один страшнее другого. Хуже всего было то, что спасти жену Томас не мог. Не мог преодолеть ров, не мог взобраться на стену. Не имел ни войска, ни времени.
— Поспите, — обратился он к соратникам, бдящим вместе с ним на опушке, — Сколько в замке может быть бойцов?
— Под Виллоном у жирдяя было человек сто, — прикинул Сэм.
— Вряд ли все они в замке, — скривился Томас.
— Ну, замок здоровенный, — возразил Кин.
— У нас тридцать четыре лучника, — сказал Томас.
Карл дополнил:
— И латники.
— Арбалетчиков у жирного было четыре десятка, — вспомнил Сэм.
— Так сейчас обменивать женщин они отказались? — в который раз уточнил Томас.
— Утром, — произнёс Кин, — Я бы поболтал с ними, только нам намекнули из арбалета, что не склонны к беседам, и мы с отцом Ливонном сочли невежливым настаивать.
Томас сжал и разжал кулаки. Если Женевьеву хоть пальцем тронут, он забудет о «Ла Малис», о принце Уэльском, обо всём на свете до тех пор, пока не привяжет жирную тушу Лабрюиллада к столу и не обкорнает так, как толстяк обкорнал несчастного Виллона.
— На рассвете, — процедил Томас сквозь зубы, — мне понадобится каждый стрелок и каждый латник. Покажетесь, только так, чтобы вас из арбалета не достали.
Пусть видят, думал Томас зло. Пусть боятся.
— Сделаем, — кивнул Сэм.
Как и остальные стрелки, он не расставался с луком, с которого сейчас тетива, чтобы не промокла от росы, была снята и спрятана в шапку.
— Вам надо поспать, — приказал Томас, — Всем, кроме дозорных, спать.
— Спать, так спать.
До рассвета.
Отец Маршан положил на плечо Роланду руку:
— Ты прав, сын мой. Она — твоя пленница, и твой долг защищать её. Однако тебе следовало бы быть осмотрительнее.
— В чём?
— Здесь властвует граф. Здесь он устанавливает правила, — священник улыбнулся, — Впрочем, Господь с ним. Ты же понимаешь, что пленницу тебе должно передать нам?
— Пленницу? Она заложница, отче.
Отец Маршан поколебался несколько секунд:
— Что ты знаешь о ней, сын мой?
Роланд нахмурился:
— Ну, она низкого происхождения и замужем за Ле Батаром. Пожалуй, всё.
— Тебе она по душе, не правда ли?
Роланд замялся, затем вспомнил, что обязался говорить правду:
— Поначалу она мне не понравилась, отче, но потом… В ней есть стержень, да и ума не занимать. Да, по душе, отче.
— Она околдовала тебя, — твёрдо заявил отец Маршан, — и вины твоей в том нет. Она отлучена от церкви и приговорена к костру за ересь. Её сожгли бы. Помешал Ле Батар. Оказавшись на свободе, она, подстрекаемая сатаной, убила доброго пастыря, изобличившего её мерзостные связи с нечистым. Ты понимаешь, сын мой, что нельзя позволить ей разгуливать на воле, смущая умы и распространяя заразу ереси. Церковь приговорила её.
— Я поклялся защищать её, — мрачно произнёс Роланд.
— Вступление в Орден освободило тебя от любых клятв.
— Она кажется вполне честной женщиной.
— Кажется, сын мой. Именно кажется. Дьявол всегда рядит порок в белые одежды и прячет злобу за медоточивыми речами. Эта женщина запродалась сатане, как и её муж. Они оба еретики, оба отлучены.
Зеленоглазый повернулся к слуге, вынырнувшему из прохода, принял у него ястреба. Натянув кожаную перчатку, посадил птицу на руку:
— Тебе известно, Роланд, зачем еретики наведывались в Монпелье?
— Женщина говорила, что они сопровождали английского монаха, направленного в Монпелье закончить обучение.
Улыбка зазмеилась на тонких губах отца Маршана:
— Она солгала тебе, сын мой.
— Солгала?
— Да. Её муж ищет «Ла Малис».
— Не может быть!
— По моим предположениям, до них, видимо, дошли какие-то слухи, что святое оружие может быть в Монпелье.
Роланд покачал головой:
— Глупость какая… В Монпелье «Ла Малис» никак не может оказаться.
Отец Маршан напрягся:
— Не может? Почему?
— С другой стороны, — задумчиво продолжал Роланд, — У них могут быть более свежие, более полные сведения, чем те, которыми обладаю я…
— Нам стало известно, что «Ла Малис» в Матаме. К сожалению, мы не нашли там ни меча, ни следа, который бы мог к нему привести.
— В Монпелье-то вряд ли, — неуверенно заметил Роланд, — Её бы вернули на положенное место.
— Положенное место? — осторожно повторил священник, поглаживая пальцами мягкую кожу колпачка на головке ястреба.
Роланд скромно улыбнулся:
— Моя матушка, благослови её Господь, происходит из старинного рода графов Комбре. Они были великими воинами, но один из них избрал духовную стезю, пойдя в монахи. Жюньен, так его звали. Семейное предание говорит, что ему явился святой Пётр и вручил меч, сказав, что только человек, соединивший в себе качества святого и воина, может стать хранителем «Ла Малис».
— Святой Жюньен?
— Да. О явлении ему святого Петра упоминают редко. Шире известен другой эпизод жития: Жюньен сладко спал в голом поле, а вокруг бушевала метель без вреда для подвижника…
Отец Маршан до боли стиснул его плечо и прерывисто спросил:
— Где… где он похоронен?
— В Нуайе, в бенедиктинской обители, отче.
— Нуайе? Где это?
— Это под Пуатье, отче.
— Благослови тебя, Господь, сын мой!
Роланд расслышал радость в голосе зеленоглазого и забеспокоился:
— Я не уверен, отче, что «Ла Малис» там.
— Но может быть, сын мой. Может быть!
Отец Маршан умолк, пропуская слугу с ночным горшком.
— Такой след лучше, чем ничего, ведь мы понятия не имеем, где её искать, вот в чём дело. Есть надежда, что проклятый Ле Батар знает местонахождение реликвии, — заговорил он вновь, когда служка скрылся в боковом коридоре, — Поэтому надо точно выяснить, что привело еретиков в Монпелье.
Он погладил ястреба и, приподняв руку с сидящей на ней птицей, ласково сказал:
— Скоро, дорогуша. Скоро мы снимем с тебя колпачок.
— Зачем? — полюбопытствовал Роланд.
Глухая ночь, замок, для охоты с ястребом как будто не время и не место?
— Птица — калад, — ответил отец Маршан.
— Калад?
— Не просто калад. Обычные калады зрят хворь в человеке, — с затаённой гордостью поведал зеленоглазый, — А эту птицу Господь одарил талантом различать правду и ложь.
