Тайна Моря - Стокер Брэм

В это время мне послышался какой-то звук, то ли совсем близкий и приглушенный, то ли далекий — я не сумел различить. Если бы меня обнаружили, дело приняло бы крутой оборот, и я вынул револьвер. Сердце колотилось так, что временами я принимал его за внешний шум. Я выжидал, весь превратившись в слух.

Все было, как я и подозревал: звук доносился из туннеля подо мной. Я не знал, остаться или уйти. Если бы остался, увидел бы, кто выйдет из туннеля, но, с другой стороны, тут же станет известно, что секрет раскрыт. Камень мог сдвинуться в любую секунду, и требовалось выбрать — уйти или остаться. Я решил попытать удачу и остаться ради немедленного разоблачения. Поймав похитителя или хотя бы раскрыв целиком или частично его личность, я бы способствовал безопасности Марджори. Поэтому я нацелил револьвер и, отойдя, чтобы не сразу броситься в глаза, стал ждать.

Никого не было, но я по-прежнему слышал тихий звук. Переполняясь растущим беспокойством, я решил сделать первый шаг и сам двинулся к камню. На моих глазах он задрожал, а потом начал медленно отодвигаться. Пока он тихо откатывался, я держался за ним, чтобы меня не заметили, и ждал с револьвером наготове и последними каплями терпения.

Последовала мертвая тишина, а затем на краю отверстия показалась рука с револьвером.

Я знал эту руку, знал револьвер и знал прыткость их обоих. Потому не издал ни звука, когда Марджори чуть ли не выскочила из проема и крутанулась с пистолетом в руке, словно ожидая врагов со всех сторон.

Марджори была вся в пыли, с белыми, как снег, щеками, так что грязные кляксы лежали на них копотью, с расширенными зрачками после долгого пути в темноте. Несколько секунд она меня будто не узнавала, но, узнав, радостно бросилась в мои объятья.

— О! Арчи, я так рада тебя видеть. В потемках было ужасно и одиноко. Я уже было испугалась, что никогда не найду выход!

В потемках! Заволновавшись, я спросил:

— Но, дорогая моя, как же ты пришла? И зачем? Разве тебе нечем было посветить? Не могла же ты пойти в пещеру неподготовленной!

И тогда она на одном дыхании выложила всю историю. Как перед рассветом ее разбудила упавшая книга, как она поспешила на крышу замка, чтобы взглянуть на камень. Скоро в подзорную трубу она увидела, как тот сдвигается. Тем самым удостоверившись, что наблюдатели ушли, она решилась на собственное приключение.

— Я надела серое твидовое платье и, прихватив револьвер и велосипедный фонарь, прокралась из замка к старой часовне. Запалив фонарь, я откатила камень и отправилась в туннель. Там проследовала по твоим описаниям до развилки и решила исследовать ответвление, ведущее к водоему. Нашла я его с легкостью — глубокий и темный, вырезанный в скале и, похоже, питающийся источниками, которые бьют в мелком песке — те, что годами стесывали камень. Когда я попыталась заглянуть в глубину, подняв велосипедный фонарь и посветив вниз, я заметила на дне что-то белое. Как только фонарь в перевернутом положении начал чадить, я, бросив последний взгляд в кристально чистую воду, узнала в белом предмете череп. От внезапного потрясения я выронила фонарь, и тот скрылся под водой, шипя и булькая.

Когда она это рассказывала, я взял ее за руку, опасаясь, что воспоминание о таком страшном мгновении ее растревожит, но, к моему удивлению, ее выдержка была не хуже моей. Руку она не высвободила, но, очевидно, поняла ход моих мыслей, потому как добавила:

— О! Все уже прошло, Арчи. Пожалуй, на миг-другой я и впрямь пришла в ужас. Можешь посмеяться надо мной, если хочешь! Но потом на выручку пришел здравый смысл. Я оказалась в опасном положении, и, чтобы выбраться, потребовалась бы вся моя смекалка. Я как можно спокойнее подумала, и, представь себе, если постараться, то спокойствие как будто растет само собой! Я была в темноте, глубоко под землей, в пещере, проход куда никому не известен; у меня не было способа получить свет даже на миг, ведь, хоть я и прихватила восковые спички, все они лежали в фонаре. Оставалось лишь одно: выбираться на ощупь. Я запомнила путь, которым пришла, но стоило двинуться к выходу из пещеры с колодцем, и я по себе узнала, как мало стоят умозрительные воспоминания, когда каждую секунду находишь новую деталь. Открыла я для себя и поразительную разницу между зрением и осязанием: запомнила я глазами, а не пальцами. Пришлось беречься со всех сторон: голову, ноги, бока. Уму непостижимо, сколько ошибок и расчетов я умудрилась вместить всего в несколько ярдов. Кажется, к развилке я шла ужасно долго. Там я взвесила, вернуться ли к старой часовне или подняться по другому проходу к памятнику, о котором ты рассказывал. Почему-то последнее представилось более достижимым. Должно быть, тебе я верила больше, чем себе. Ты не побоялся войти в этот проход, а я бы не побоялась из него выйти.

Я с силой сжал ее руки — я уже держал обе. Она покрылась легким румянцем, с любовью посмотрела на меня и продолжила:

— Отчего-то подъем внушал больше надежд, чем спуск. Я словно всплывала к воздуху и свету и уже скоро уперлась в тупик, потому что не могла нащупать вокруг ничего, кроме твердого камня. На миг у меня снова упало сердце, но я взяла себя в руки. Я знала, что выход должен быть, и нашла железные скобы, о которых ты рассказывал. И тогда — слава Богу за Его милость! Когда камень сдвинулся, я увидела свет и вновь вдохнула свежий воздух. Они словно вернули мне смелость и осторожность. До сих пор я не волновалась о похитителях — голова была забита тем, как бы пройти по туннелю. Но теперь я пришла в себя и решила не рисковать. Как же я обрадовалась, увидев, что это ты целишься в меня!

Глава XXXII. Потерянное послание

Всё взвесив, мы решили, что лучше будет вернуться туннелем в старую часовню. Час был очень ранний — такой ранний, что, вероятнее всего, в доме еще никто не проснулся; если Марджори попадет к себе незамеченной, она не возбудит любопытства, а то уж очень пыльный и всклокоченный у нее был вид. Ее тяжелый путь во тьме по длинному коридору не обошелся без множества трудностей. Платье порвалось в нескольких местах, от шляпки почти ничего не осталось, даже волосы растрепались, отчего их приходилось вновь и вновь убирать пыльными пальцами.

Она заметила мою улыбку — и думаю, это слегка ее уязвило, поскольку она вдруг заявила:

— Идем же скорей! Ужасно стоять среди бела дня в таком премерзком состоянии. В темноте и то лучше!

Без дальнейших промедлений я зажег свою лампу, и мы — закрыв, конечно, за собой проем — вернулись в пещеру.

Поначалу прогулка по туннелю не казалась долгой или трудной. Возможно, ее упростило предварительное знакомство: уж точно сгладились все местные ужасы. А возможно, страх и тяготы развеялись из-за того, что мы были вместе.

Так или иначе, мы даже удивились, как быстро очутились в грубо вырубленной камере, ступени из которой вели в старую часовню. Прежде чем покинуть ее, мы бегло осмотрелись, освещая лампой стены, пол и потолок, поскольку меня не покидало ощущение, что проход из замка — а я был уверен, что его не может не быть, — ведет сюда. Однако мы не нашли внешних признаков прохода: стены были сложены без раствора, из массивных валунов и выглядели незыблемыми, как сама скала.

Поднявшись в часовню, мы порадовались предусмотрительности Марджори. В углу дожидалась ее корзинка с мылом, полотенцем, кувшином и щеткой; вместе мы вернули облику Марджори видимость приличия. Затем она отправилась в замок и вошла незамеченной, насколько я видел из своего убежища среди деревьев. Я же вернулся через туннель, а затем направился в лес, где был спрятан мой велосипед. Я вымыл руки в ручье и, улегшись в густых зарослях орешника, проспал до завтрака. Подъехав к замку, я нашел Марджори на прогулке с кодаком — она снимала виды с разных сторон.

Утро выдалось ужасно жарким, а уж здесь, в низине посреди леса, воздух стоял спертый и солнце нещадно пекло. Мы накрыли стол под сенью деревьев и позавтракали на природе.

Затем, оставшись с Марджори наедине в ее будуаре, мы договорись о попытке поискать сокровище в полночь, когда начнется отлив. Для подготовки мы спустились в библиотеку, чтобы перечитать повесть дона де Эскобана, подмечая каждое слово и каждый знак тайнописи в надежде, что мы наткнемся на новый секрет или скрытое послание.