Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)
– Она очистила бы меня от вины деда, сделав сыноубийцей. Ты служишь поистине благородной повелительнице.
Я успел окончить свою думу и поднял глаза.
– Забудем об этом, господин. Это развязывает мне руки, и путь теперь прям передо мной.
Медея вихрем обернулась ко мне. Раскосые глаза сузились и блеснули, рот сжался в ниточку и словно бы сделался шире; я невольно отступил назад, действительно ощутив в ней власть.
– О да! – вскричала она. – Твой путь ныне прям, эллин. Следуй, вор, той длинной тенью, которую отбрасываешь перед собой. Твой отец скоро это узнает. Отобрав у тебя тот кубок, он на десять лет оборвал нить собственной жизни.
Позади нее застыли стражи: отвисшие челюсти, напряженные глаза. Отец, побледнев, тем не менее не забывал поглядывать, как она воспринимает случившееся. Но смотрела она на меня – чуть покачиваясь, как змея, завораживающая взглядом свою жертву. Стражники сбились вместе, и я остался один.
– Слушай, Тесей, – негромко проговорила она, присвистывая, словно язык ее и впрямь был раздвоен. – Тесей Афинский. Ты пересечешь воду, чтобы плясать в крови. Ты будешь царем обреченных. Ты пройдешь лабиринтом в огне, ты пройдешь им во мраке. Три быка ожидают тебя, сын Эгея: земной бык, человекобык и морской бык.
Похолодев до глубины души, я ощущал прикосновение ее злой воли и призраков, скрывающих собственные лица. Мне еще никто не желал зла. Неожиданно стало холодно и темно, как бывает, когда змей поглощает солнце. Стражи попятились еще дальше, и отец шагнул вперед, став между мною и ею.
– Хочешь ли ты себе тихой смерти, ведьма? Если хочешь – молчи; ты уже довольно наговорила.
– Не поднимай на меня руку, Эгей, – холодно сказала она, и ведьмина сила ее словно бы росла из тайн их ложа, а не так, как бывает обычно – из ногтей или волос. – Неужели ты думаешь, что вместе со своим ублюдком сумеешь обмануть дочерей Ночи? Он выплатит твой долг, и даже с лихвой. Ты спас сына одной ночи, явившегося к тебе незнакомцем. Но сам он убьет плод своей самой нежной любви, сына своего сердца.
Я был тогда молод. И дети мои росли там и тут, я еще не думал о сыне своего дома, о том, каким хочу его видеть. И все же, подобно мужу, ночью стоящему на краю обрыва и ощущающему под ногами неведомые глубины, я почувствовал прикосновение еще не пришедшего горя – его нельзя осознать, пока оно не явится, а потом не следует вспоминать.
Я стоял потерявшись. Стражи бормотали, отец рукой ограждал меня от зла. Жрица точно рассчитала момент. Петляя как заяц, она проскользнула мимо всех и выбежала на балкон. Сперва я услыхал ее торопливую поступь и шелест широких юбок и только потом – шум непоспевающей стражи.
Я потянулся к мечу, вспомнил, где оставил его, и подхватил. Снаружи пробежал встревоженный шумом часовой, столкнувшийся в двери с выбегающими воинами.
– Куда она побежала?
Он указал, и я выбежал на балкон. С моря задувал ветер. Холодный влажный туман прикоснулся к моему лицу, лег на плиты пола. Луна казалась клубком шерсти. Я вспомнил: говорили, что она умеет вызывать ветер.
Наверху было пусто. Я вбежал в дверь и споткнулся о постель, в которой спал какой-то страж. Под его причитания я поднялся, отыскал меч и увидел узкий дверной проем, прикрытый занавеской, она как раз шевельнулась. Позади оказалась освещенная факелом узкая лестница. Я бросился было вниз и тут за поворотом стены увидел тень женщины, поднявшей руку.
Без сомнения, это была колдунья, налагавшая на меня чары. Да, так и было. Руки мои вдруг похолодели и покрылись холодным потом. Сила разом оставила мои колени, я ощутил, как они дрогнули. Сердце заметалось в груди, дыхание участилось; я едва не задохнулся. Мурашки поползли по моей плоти, волосы зашевелились, вставая дыбом. Но ноги буквально приросли к полу, не желая нести меня вперед.
Заклинание приковало меня к месту, нутро мое выворачивала дурнота. Тень шевельнулась и исчезла со стены, ослабив связывающие меня чары, которые тут же отступили от меня. Я хотел было сбежать по лестнице, но мешали крутые ступени. Они привели меня в коридор, в свой черед закончившийся во дворе. Его заполнял темный и липкий туман, скрывающий любое движение.
Я повернул назад и услышал шум у себя над головой. Старик, о которого я споткнулся, поднял на ноги весь дворец своими воплями, он кричал, что из царских покоев только что выбежал огромный воин с обнаженным мечом в руке. Поднялся настоящий переполох. Навстречу валила толпа знатных мужей, скрывавших свою наготу щитами. Они закололи бы меня, если бы не своевременное появление отца. Только что зажженные факелы чадили в густом тумане; старики кашляли, визжали женщины, плакали дети, мужи обменивались известиями через весь двор. Наконец отыскали глашатая, утихомирившего смятение звуками рога. Отец вывел меня на балкон – не для того, чтобы сказать им, кто я такой, а просто чтобы меня случайно не убили. Он успокоил всеобщие страхи и обещал завтра объявить добрые вести; потом сообщил, что Медея сотворила мерзость перед лицом богов и людей и, пока ее не поймают, ворота останутся закрытыми.
Когда все успокоились, он спросил, не видал ли я колдунью, когда побежал следом за ней. Я отвечал отрицанием, что не было ложью; ведь мне удалось увидеть лишь ее тень. Я не хотел рассказывать обо всем, что случилось; она наложила на меня злые чары, и, если говорить о них вслух, зло может обрести над тобой власть. Пеан Аполлон, губитель тьмы, избавь меня в грядущем от подобных испытаний.
Глава 2
Ведьму и ее сыновей так и не нашли, хотя мы обыскали дворец от самой крыши до крипты[72] с колоннами и ниже – до пещеры священного змея. Проверили каждую трещину в скале, каждый колодец. Люди поговаривали, что Мать тьмы[73] прислала за колдуньей крылатого змея. Я молчал, понимая, что она могла наложить на стражу возле ворот то же заклятие, что и на меня.
На следующий день отец созвал народ. Из окошка дворца мы видели, как люди поднимаются вверх по извилистой дороге и рассаживаются на скале. Отец сказал:
– Сегодня они пришли налегке, без скарба и малышей на плечах. Да, они прекрасно знают путь в цитадель. Когда об этом услышат паллантиды, над Гиметтом вновь поднимется дым. Ты только что с войны, готов ли ты к новой?
– Отец, я пришел сюда ради нее. – Он казался человеком, забывшим про отдых. – Лишь ты один, – продолжал я, – не лгал мне. Остальные потчевали меня детскими сказками, но ты оставил мне меч.
– И что же тебе наговорили? – спросил он.
Я рассказывал так, чтобы развеселить его; но он смотрел на меня долгим взором, заставившим меня заподозрить, что он еще скорбит о событиях недавней ночи.
