Бернард Корнуэлл - 1356
— Сходишь туда, найдёшь брата Майкла.
Томас надеялся, что, кроме Кина, монаха никто больше в связи с эллекинами не заподозрил, и медик-недоучка располагает более точными сведениями о судьбе Женевьевы и остальных.
— Если я заявлюсь в таверну и буду вести расспросы, ничего не покупая, — вызову подозрение.
— А ты не вызывай, — Томас дал ему монету. Эх, самому бы пойти, — Купишь вина, послушаешь разговоры. Монаха найди обязательно. Выясни, знает он что-нибудь о Женевьеве.
— Жена твоя, да? — полюбопытствовал Кин, затем нахмурился, — Как, по-твоему, святая Люция, правда, выколола себе глаза из-за того, что какой-то мужик их похвалил? Иисусе! Это она здорово дурака сваляла. Спасибо, у того недоноска о сиськах хватило ума помалкивать. Не стань Люция святой, могла бы выйти кому-то хорошая жена.
Томас удивился:
— Хорошая жена? Почему?
— Мой папаша любит говаривать, что лучше нет супружеской четы, где жена слепая, а муж глухой. Где мне тебя искать по возвращении из «Сисек»?
Томас указал на узкий проулок у обители:
— Здесь.
— А потом подадимся в золотари, хотя у меня всё свербит от того, что я, наконец, избавлюсь от этой чёртовой рясы и надену кольчугу. Брата Майкла твоего сюда привести?
— Не надо. Скажешь, пусть доучивается лекарскому делу.
— Фу! — передёрнул плечами Кин, — Мочу лизать всяких заразных… Бедолага.
— Дуй давай, — устало приказал Томас.
Ирландец ушёл. Томас укрылся в переулке, где царила тьма, чёрная, как сутана. Копошились в мусоре крысы. Из домов по соседству доносился чей-то молодецкий храп и детское хныканье. Мимо монастыря прошли двое ночных сторожей, светя фонарями. В переулок они не заглянули. Томас привалился спиной к стене и, смежив веки, стал молиться о Женевьеве. Роланд де Веррек мог передать её церкви, но, вероятнее всего, «рыцарь-недотрога», как метко окрестил его Кин, придержит Женевьеву, чтобы обменять на Бертилью, графиню Лабрюиллад. Ладно, меч святого Петра никуда не денется. Сейчас главное — Женевьеву спасти.
Кин вернулся перед рассветом.
— Монаха на постоялом дворе не нашёл, — бойко отчитался ирландец, — Угостил их конюха. Осведомлённый парень! Плохи твои дела — стражу предупредили, что у беглого еретика изуродованы пальцы на руках. Увечье боевое?
— Нет, привет от доминиканцев.
Кин поёжился, пытаясь рассмотреть руки Томаса:
— Господь на небесах! Чем это?
— Винтовым прессом.
— Ну да, «без пролития крови» же.
— Брата Майкла на постоялом дворе нет?
— А чёрт его знает. Во всяком случае, мой новый приятель — конюх, очень подозреваю, даже не понял, о ком я ему толкую.
— Что ж, будем надеяться, брат Майкл сделал из случившегося правильные выводы и решил продолжить обучение.
— Пустая трата времени, — фыркнул Кин, — А конюх рассказал мне, что другой твой знакомец вчера смылся из города.
— Уж не Роланд ли де Веррек?
— Он самый. С твоим чадом и женой помчался на запад.
— Точно на запад?
— Конюх готов был землю есть. На запад, в Тулузу.
Значит, де Веррек отправился в Тулузу. Разумно, в общем-то. Поймает стража Монпелье Томаса или прохлопает, де Верреку в любом случае есть на кого выменять Бертилью.
— Где там твои золотари? Веди.
Город помалу просыпался. Растворялись ставни. Навстречу попадались хозяйки, несущие от колодцев воду. На перекрёстке рослая девица продавала козье молоко. Кин вёл Томаса, уверенно ориентируясь в лабиринте узких улочек. Пробили колокола многочисленных церквей, возвещая благочестивым горожанам час первой молитвы. Брусчатка закончилась, под ногами стало попадаться больше мусора, грязи и дерьма. Томас с Кином прошли мимо бойни. Дорожная пыль около неё была густо замешана на кровище. Поворот-другой, и впереди открылась грязная смердящая площадь, посреди которой стояли три золотарные телеги, уставленные зловонными бочками и запряжённые парой быков каждая.
— Фу-у! — наморщил нос Кин, — Ох и вонюче же гадят эти богатеи!
Возчиков Томас не увидел:
— Ездовые-то где?
— У вдовы винищем наливаются, — кивнул ирландец на корчму, — Вдова — та ещё профура. Мало того, что телеги принадлежат ей, она ещё и золотарям недоплачивает, в счёт оплаты за работу вином поит. Они-то должны вывозить «добро», едва ворота откроются, но сидят, пока вино не допьют, чему я не перестаю изумляться.
— Чему же тут изумляться?
— Вино больно гадкое. Бычья моча, уверен, поприятней на вкус будет.
— Откуда знаешь?
— Вопрос, достойный доктора Люциуса, — уклонился от прямого ответа Кин, — Телеги-то хорошо рассмотрел? Не передумал бежать?
— У меня, что, выбор есть?
— Тогда слушай. Залезешь на воз и ляжешь между бочек посерёдке вдоль телеги. Борта высокие, тебя никто не увидит. Лежи, не шевелись. Я дам знать, когда можно будет выбираться.
— А ты разве со мной не полезешь?
— Не ради меня же стража на ушах стоит. Ты тот парень, которого они мечтают вздёрнуть, не я.
— С чего им мечтать меня вздёрнуть?
— Ну да! С чего им мечтать вздёрнуть разбойника-эллекина Томаса Хуктона, английского еретика? Друг, да на твою казнь поглазеть сбежится больше народу, чем на Шлюхино воскресенье!
— Что это за Шлюхино воскресенье?
— Воскресенье, ближайшее к празднику святого Николая. Девчонки, типа, в этот день никому не отказывают. Враньё. Ты бы поторопился, а?
Ставня одного из окон, скрипя, распахнулась. Выглянул заспанный горожанин, зевнул и спрятался. Пели петухи. Груда тряпья на дальнем конце площади зашевелилась, и Томас сообразил, что это спящий попрошайка.
— Поспеши, — продолжал Кин, — Ворота уже открылись, так что и возчики вот-вот подтянутся.
— Иисус благий, — пробормотал Томас, собираясь с духом.
Он пересёк площадь и забрался на заднюю телегу. Смрад свалил бы и медведя. Бочки были старыми, текли безбожно, и дно возка покрывала жижа слоем в палец толщиной. За спиной хихикнул Кин. Томас задержал дыхание, пропихиваясь между бочками в середину. Внутренне содрогнувшись, лёг, скрытый пузатыми боками. Что-то капнуло на макушку. Мухи облепили лицо и шею. Стараясь дышать ртом, Томас набросил на голову капюшон. Жижа промочила плащ и затекла под кольчугу, напитывая нижнюю рубаху.
Возчики не заставили себя ждать Послышались голоса, телега качнулась, на передке появились две спины. Щёлкнул кнут. Визжа осями, телега двинулась с места. Трясло немилосердно, с каждым толчком выплёскивая на Томаса порцию содержимого бочек. Поездка тянулась бесконечно, но, по крайней мере, Кин оказался прав относительно стражи на воротах: три возка пропустили без досмотра. Городское мельтешение теней над головой сменилось мягким светом поднимающегося солнышка. Кин, насколько мог слышать Томас, шёл рядом с обозом, оживлённо болтая с золотарями. Телега, в которой спрятался Томас, дрогнула и покатилась под откос. Из накренённых бочек вновь плеснуло дерьмом. Томас, которому попало по спине, беззвучно и яростно выругался. Кин весело рассказывал длинную историю о дворняжке, укравшей в монастыре святого Стефана ногу ягнёнка. В журчанье французской речи ирландца вклинился шёпот по-английски: «Слазь скорее!» Томас ужом протиснулся к заднему борту и, перевалившись через него, рухнул в пыль. Телега со скрипом покатилась вниз, а Томас скользнул в придорожную траву. Спустя минуту его нашёл Кин:
