Бернард Корнуэлл - 1356
— Какие?
— Мы делим добычу, не бросаем друг друга и не насилуем женщин.
— Ага, сплетни об этом ходят. Эй, ты слышал?
— Что?
— Собаки лают. Две. Похоже.
Путники давно оставили реку за спиной и шли по краю леса, скрывавшего их от чужих глаз. Томас остановился и прислушался. Шумел ветер в листве, ухо различило отдалённую дробь дятла и… брёх. Собачий брёх.
— Может, просто охотники? — предположил Хуктон, не веря в свои слова.
Он выбрался на опушку к сухой канаве, разделявшей лес и обширный виноградник, террасами уходящий вдаль и вниз, к речной долине, откуда и слышался лай. Томас перешагнул канаву, встал у штабеля ореховых колышков, заготовленных для подвязки виноградных лоз, вгляделся. Три всадника, два пса. Просто охотники, но не на зайца, не на лису. На лучника. У двоих конных Томас рассмотрел копья. Собаки, нюхая землю, явно вели хозяев к лесу.
— О собаках я не подумал, — с досадой произнёс Томас, вернувшись к Кину.
— Собаки — это не страшно, — пожал плечами ирландец.
— Ну да. Их хозяева не за твоей рукой охотятся. Псы взяли наш след. Если всё же решил сделать ноги — самое время.
— Нет уж! — возмутился Кин, — Я ведь один из твоих людей, забыл? А мы не бросаем друг друга. Такое у нас правило.
— Смотри сам. Постарайся псов не злить.
— Собаки меня любят, — самодовольно заявил ирландец.
— Надеюсь, их успеют отозвать прежде, чем псы тебя не только полюбят, но и распробуют.
— Да не укусят они меня, вот увидишь.
— Стой здесь, — приказал Томас, — и не дёргайся. Пусть считают, что ты один.
Хуктон вцепился в нижнюю ветку ореха, подтянулся и сел на корточках, скрывшись в густой сочной кроне. Теперь всё зависело от того, куда подъедут и где расположатся всадники. Топот копыт был всё громче, а лай всё ближе. Кин, к удивлению Томаса, опустился на колени и молитвенно сложил ладони. Весьма благоразумно, одобрил Томас мысленно, и тут в поле его зрения влетели два волкодава, роняя капли слюны с оскаленных клыков. Кин простёр навстречу собакам руки, щёлкнул пальцами:
— Хорошие пёсики!
С округлившимися глазами Томас наблюдал, как здоровенные зверюги, скуля, подползли к ирландцу. Одна привалилась к его коленям, вторая принялась лизать руку.
— Умные ребята… — приговаривал Кин, чухая псов между ушей, — Отличное утречко поохотиться на англичанина, да?
Подъехали всадники. Лошадей они пустили шагом, пригибались, подныривали под низкие ветки.
— Тупые псины! — вытаращился один при виде ластящихся к ирландцу собак, — Ты кто такой?
— Христианин, — доброжелательно ответствовал Кин, — Доброго утра вам, господа.
— Христианин?
— Господь осенил меня светом своим, — продолжал Кин, — И я чувствую единение с Ним сильнее, молясь ранним утром в тени деревьев. Благослови вас Создатель, господа, а что сподвигло вас подняться ни свет, ни заря?
Простодушный лучистый взгляд, мантия из дерюги, — Кин вполне соответствовал избранному им образу набожного чудака.
— Охота, что ж ещё? — сказал второй всадник.
Третий подозрительно заметил:
— А ты не француз.
— Я из Ирландии, господа. Из земли святого Патрика. Вознёс ему мольбу укротить гнев ваших собачек, и вот они милы и дружелюбны.
— Элоиза! Абеляр! — сердито рявкнул псам хозяин.
Те не обратили на него внимания.
— На кого охотитесь? — невинно осведомился ирландец.
— На англичанина.
— Вы не там ищете. Он же в городе?
— Может быть, может быть.
Всадники находились справа от Кина; соответственно, от Томаса — слева, но далековато для прыжка. Молодые, роскошно одетые, в высоких сапогах, с перьями на шапках. Двое держали копья: рогатины на вепря с поперечными выступами позади острия; все трое были вооружены мечами.
— …А может и нет, — многозначительно поднял бровь второй конник, подъезжая к Кину ближе, — Ты, значит, молиться сюда пришёл?
— Я, по-моему, так и сказал.
— Ирландия, кажется, рядом с Англией?
— Да, — печально согласился Кин, — Англия под боком — вечное проклятие Ирландии.
— Нищий приметил двух подозрительных личностей около кабака вдовы. Один залез в телегу к золотарям, а второй был обряжен в мантию.
— Ну, по-видимому, я не единственный студент, поднимающийся до света.
— Элоиза! Абеляр! — вновь гаркнул собственник псов и вновь безрезультатно.
— Нищий побежал донести об увиденном в магистрат, — продолжил всадник.
— А встретил нас, — ухмыльнулся его приятель, — И наверняка, уже получил свою награду.
— В лучшем мире. С нашей помощью. Можем и тебе помочь поправить память.
— От чистосердечной помощи я никогда не отказываюсь. Затем и молюсь, — доброжелательно кивнул ирландец.
— Наши собаки взяли след.
— Умницы, — Кин потрепал псов по лохматым загривкам.
— И привёл нас след сюда.
— А, они учуяли меня? Неудивительно, что так мчались.
— А на речном берегу отпечатки двух человек.
— Что скажешь, святоша?
Томас чуть выглянул и смог лучше рассмотреть троицу. Дорогая упряжь и сёдла, сапоги начищены до блеска. Купеческие сынки? Богатенькие юнцы, привыкшие прятаться за папашины спины, прожигатели жизни, уверенные, что им дозволено всё. Разнузданные сопляки, убившие попрошайку, чтобы не делиться наградой.
— Святоша… — с презрением процедил первый юнец.
Второй подхватил:
— Настоящему мужчине не к лицу набожность!
— Если он, конечно, мужчина.
— А мы сейчас посмотрим, мужчина он или нет! Раздевайся, живо!
Всадники подъехали к Кину ближе, тесня его конями, как раз под ветку, на которой расположился Томас. И лучник бросился вниз.
Он обрушился на заднего, обхватив сзади за шею, второй рукой хапнув рогатину. Конник потерял равновесие. Лошадь захрапела, попятилась. Оба мужчины свалились на землю, Томас снизу, юнец сверху. Конь дёрнулся и поволок застрявшего ногой в стремени седока прочь. Томас пружинисто вскочил и наконечником трофейного копья плашмя ударил что есть силы второго всадника по макушке. Рогатина у того выпала, и он обмяк в седле. Томас повернулся к последнему, судорожно лапающему рукоять меча. Кин вцепился в его предплечье, повиснув всем телом. Конь юнца гарцевал, собаки, считая происходящее весёлой игрой, прыгали вокруг. Томас, развернув рогатину, врезал всаднику под рёбра. Сопляк задохнулся от боли, и Кин, сдёрнув его с седла, шарахнул ему между глаз коленом. Юнец потерял сознание. Первый тем временем успел выпутаться из стремени и начал подниматься, когда Томас жёстким пинком в горло опрокинул его на спину. Оставшийся в седле, припав к лошадиной шее, открывал и закрывал рот, как вытащенная на берег рыба.
