Бернард Корнуэлл - 1356
— А ты кто? — спросила графиня.
— Меня зовут Томас.
— Томас? Ты — англичанин или нормандец, да?
— Англичанин. Отец был французом.
— Обожаю полукровок. От кого бежал?
— Долгая история.
— А я никуда не спешу. Меня заперли здесь, чтобы я не тратила деньги, которые моя невестка считает своей законной добычей, так что поболтать мне не с кем, кроме монахинь, а они женщины любезные, но нудные. На столе, если хочешь, есть немного вина. Вино не очень, но лучше, чем ничего. Мне нравится мешать его с водой, она в испанском кувшине. Кто за тобой гонится?
— Да все.
— Ты — сорвиголова! Как интересно. И что же ты натворил?
— Меня обвиняют в ереси и похищении чужой жены.
— Боже! Будь любезен, передай мне одеяло. То, тёмное. Тут редко бывает холодно, но сыро сегодня. Так ты еретик?
— Нет.
— Тебя же сочли еретиком за что-то. За что? Ты отрицаешь Троицу?
— Дорогу кардиналу перешёл.
— Не очень умно с твоей стороны. Какому кардиналу?
— Бессьеру.
— А-а. Мерзкий человечишка. И опасный.
Она задумалась. За дверью, ведущей в обитель, послышались голоса. Стихли.
— К нам сюда доходят кое-какие вести снаружи. Бессьер, говорят, искал Грааль?
— Искал, да не сыскал.
— Понятно, — хихикнула графиня, — Трудно сыскать то, чего нет и в помине!
— Наверно, — дипломатично согласился с ней Томас.
Уж кто-кто, а он точно знал, что Грааль существует. Вернее, существовал, пока Томас не зашвырнул легендарную чашу в море, дабы она больше никогда и ни на кого не навлекла несчастья. А если найдётся «Ла Малис»? Что, её тоже в море?
— А у кого ты увёл жену?
— У графа Лабрюиллада.
Графиня хлопнула в ладоши:
— Вот это да! Отлично, отлично! Лабрюиллад — скотина. Мне всегда было жаль эту девочку, Бертилью. Такая хорошенькая. Каково ей приходилось в постели с мужем-образиной? Жуть! Будто с сопящим бурдюком прогорклого жира! Ей удалось сбежать к юному Виллону?
— Да. Меня наняли вернуть её мужу, а я вернул и опять увёл.
— Коротковат рассказ для долгой истории. Начни-ка с самого начала, — она вдруг замолкла, сложилась пополам и издала сквозь зубы мучительный стон.
— Вам плохо? — всполошился Томас.
— Я… умираю… — тяжело дыша, сказала она, — Что, дивишься? Полон город врачей, а вылечить некому? Один намеревался меня распанахать, я не далась. Остальные старательно нюхают мою мочу и советуют молиться. Я и молюсь.
— И что, нет какой-нибудь микстуры?
— От восьмидесяти двух прожитых лет? Увы, юноша, старость неизлечима, — старушка откинулась на спинку и перевела дух, — На столе зелёная бутылочка. В ней мандрагоровая настойка, монахини любезно делают её для меня. Боль снимает, но я от неё делаюсь какой-то снулой. Плесни мне в чашку, пожалуйста, только водой не разбавляй, и поведай мне свою историю с самого начала.
Томас налил настойки, передал графине и рассказал, как его наняли отнять Бертилью у Виллона, как Лабрюиллад попытался надуть эллекинов.
— Так Бертилья в твоём замке? — осведомилась старушка, — Из-за того, что твоя жена её пожалела?
— Да.
— Дети у Бертильи от Лабрюиллада есть?
— Нет.
— Слава Богу! Были бы дети, Лабрюиллад воспользовался бы ими, чтобы заставить её вернуться. А так, ты можешь просто убить его и сделать Бертилью вдовой. По-моему, лучший выход для всех. У вдовы возможностей больше.
— Поэтому вы здесь?
— Я здесь потому, что мой сын терпеть меня не может. Невестка тем более, а я уже слишком стара для нового замужества. Поэтому я здесь с моим Николя, — она погладила кота, — Значит, Лабрюиллад хочет твоей смерти? Но в Монпелье же его нет? Кто тогда за тобой гнался?
— Лабрюиллад послал за мной кое-кого. А этот кое-кто студентов на помощь свистнул.
— И кто же этот «кое-кто»?
— Его зовут Роланд де Веррек.
— Боже правый! Юный Роланд? Мы дружили с его бабушкой. Слышала, что мальчик — воитель, хоть куда, жаль, на голову слаб.
— То есть?
— Мозги забиты романтической чепухой. Рыцарские доблести и прочая дребедень. Он в матушку пошёл, та тоже умом не блистала, начиталась дурацких романчиков, всю жизнь грезила о благородных паладинах и терпела мужа-хряка. И у сына под матушкиным влиянием мозги набок сдвинулись. Рыцарь — девственник, надо же! — она издала смешок, — Дуралей великовозрастный. Ты слышал о явлении ему Девы Марии?
— Слышал, как не слышать?
— Сильно подозреваю, что его безумная мамаша подлила ему чего-нибудь в питьё. Делать Богоматери больше нечего, только являться и портить жизнь молодым парням! Уверена, Роланд воображает себя рыцарем Круглого стола, так что тебе, боюсь, придётся отправить его на тот свет.
— Зачем это?
— Чтобы избавиться, зачем же ещё? Иначе он от тебя не отстанет. Ты же для него — злой колдун, захвативший принцессу, а он — рыцарь короля Артура. На край земли за тобой последует.
— На край, не на край, в Монпелье он за мной приволокся, — печально подтвердил Томас.
— Тебя-то в Монпелье что привело?
— С учёными мужами хотел побеседовать, загадку разрешать.
— Учёных мужей в Монпелье, как собак нерезаных. Каких угодно. Днями напролёт они спорят о всякой ерунде, наверно, так и надо? О какой загадке идёт речь?
— Интересует меня один святой…
— Что за святой?
— Видел его на фреске… — Томас в двух словах описал монаха на пятачке зелёной травы посреди снежного поля, — …Ясно, что фреска живописует какую-то легенду, но какую? Что за святой там изображён?
— Очень озябший святой, должно быть. А святой тебе зачем?
Томас, поколебавшись, ответил честно:
— Мой сеньор поручил мне найти одну вещь. Святой, похоже, ниточка к ней.
Старушенция хихикнула:
— Ещё один рыцарь в поиске! Вы, часом, с Роландом не родственники? Среди посуды на столе лежит книга. Подай-ка мне её, дорогуша.
Томас повернулся к столу. В коридоре раздались шаги, и в дверь нерешительно постучали:
— Мадам?
— Чего тебе?
— Вы одна, Ваша Милость?
— Нет, у меня тут мужчина, молодой и симпатичный. Ты была права, сестра Вероника. Если усердно молиться, Господь посылает желаемое.
Монахиня, очевидно, толкнула дверь, однако внутренний засов был задвинут.
— Э-э, мадам? — позвала графиню сестра Вероника.
— Не глупи, сестра! — разозлилась пожилая дама, — Я читала вслух, только и всего!
— А, понятно, мадам…
— Давай книгу сюда, — вполголоса приказала графиня Томасу, едва за дверью стихли шаги.
Фолиант был увесист, хотя и невелик, чуть больше ладони Томаса. Графиня развязала тесёмку и стянула покрывавший томик лоскут мягкой кожи:
