Тайна Моря - Стокер Брэм

Он тут же просиял:

— Ладно, тогда мы можем продолжить. Как я понимаю, с нашей последней встречи… — Она состоялась пару минут назад, но он все-таки был прежде всего дипломатом. — С нашей последней встречи ты больше узнал о мисс Дрейк — или, вернее, о ее истории, положении и значимости?

— Да, — ответил я, не сдержав улыбки.

— Тогда в это можно не углубляться. Принимаем факты как есть. Что ж, ее славный поступок — ты знаешь, о чем речь, — навлек на нее неприятности, или еще может навлечь. В Испании есть — или был — кое-кто, Щитомордники [33], кто считает ее воплощением американской вражды к их стране. Это низкие люди; не подумай — хоть мы с ними и воюем, для меня хороший испанец остается хорошим человеком. До властей в Вашингтоне дошли слухи, что существует заговор, цель которого — причинить ей вред. Секретная служба подвела и не добыла всех сведений, ведь, вполне естественно, в таких вопросах испанцы не доверяют никому, кроме себя. Впрочем, нам известно достаточно, чтобы опасаться за нее, и за ней было установлено тайное наблюдение, чтобы пресечь любой вред на корню. Задачу поручили достойным людям, но тут, к нашему удивлению и немалому смятению, юная леди как сквозь землю провалилась. Мы, конечно, знали, что она уехала по своей воле, она оставила весточку, чтобы о ней не волновались. Но беда в том, что сама она не знала о нависшей над ней угрозе, а раз наши люди не представляли, где она, мы ничего не могли предпринять, чтобы защитить ее или предупредить. Очевидно, наша дама устала от салютов и славы Жанны д’Арк, вот и сбежала. Наверху сочли нужным пока что держать рот на замке. Но в лондонском посольстве нам сообщили, что заговор уже приведен в действие и чтобы мы не сидели сложа руки, если она находится в Англии. Эту задачу доверили мне, и с тех пор я в сплошных разъездах, но о ней не было ни слуху ни духу. Два дня назад нам пришла шифровка, что, судя по полученным данным и прочему, она в Англии или, возможно, в Шотландии; и появились новые свидетельства в пользу того, что заговорщики готовы действовать. Увы, подробностей у нас так и нет, как нет и малейших зацепок. Поэтому я здесь. Чтобы скрыть свою истинную задачу, я приехал с Каткартом, который, кстати, направился на север. В последние дни я места себе не нахожу. Марджори Дрейк слишком важна, чтобы не сделать ради ее спасения все, что в силах сделать американец. Можешь представить мою радость, когда этим вечером я увидел ее с тобой; теперь, найдя ее, я могу по необходимости за ней приглядеть. Вы так быстро укатили, что я потерял вас после моста, но догадался, что рано или поздно вы окажетесь здесь. И вот поспешил сюда как можно быстрее и видел, как вы с пожилой леди выходите с вокзала. Сегодня вечером я не застал мисс Дрейк, но ожидаю найти ее рано с утра.

Новая загвоздка. Мне показалось более вероятным, что Марджори, заметив Адамса и зная о его дипломатическом статусе, заподозрила, что он хочет как-то ограничить ее свободу, и в тот же миг улизнула. Так вот в чем, выходит, причина, почему она просила меня остаться и поужинать одному: я прикрывал ее побег и обеспечивал ей фору длиной в ночь. А значит, я не мог сказать правду о ее передвижениях даже Адамсу. Меня не прельщало его обманывать, и я обошел эту тему.

Взамен я спросил:

— Но скажи мне, старина, как и когда в твою историю вступаю я? Зачем ты мне это рассказываешь?

Ответил он с крайне серьезным видом:

— Потому что мне нужна твоя помощь. Мисс Дрейк грозит — или может грозить — нешуточная опасность. Наше правительство поручило дело моему начальнику, а он отрядил меня. Это вопрос такого деликатного и конфиденциального свойства, что довериться я осмелюсь немногим, да и сам не привык доверяться кому-то, кроме джентльмена. К тому же мисс Дрейк — девушка с норовом. Она совершенно независима, себе на уме и отважней многих. Узнай она о заговоре, велика вероятность, что она бы только поощрила его из чистой безрассудности, еще и предприняла бы ответные меры в одиночку. О чем ее врагам хорошо известно — и они воспользуются любой оказией или любой ее оплошностью, а значит, она сама может навлечь на себя несчастье. Этого допустить никак нельзя; и я вполне уверен, что и ты, ее друг, в этом со мной согласен. Итак, если желаешь знать, чем именно можешь мне помочь, я тебе расскажу; и, уверен, ты меня простишь, если я открою слишком много или слишком мало. Знай она сама, что вопрос ее безопасности имеет государственное значение, ни за что бы не согласилась с нами сотрудничать. Но если бы об этом заговорил… э-э, друг, кого она… кого она ценит, она бы наверняка поступила иначе. Все-таки она женщина сердцем и душой. Если обращаться с ней правильно, ее можно вести за собой на ниточке, но силой — не потащишь и на канате. Судя по увиденному вчера, я склонен думать, что ты имеешь на нее гораздо больше влияния, чем любой другой, кого бы я ни нашел.

На это я не мог ничего ответить, ни в подтверждение, ни в опровержение, и потому промолчал.

Он продолжил:

— Есть и другая причина, почему я прошу тебя о помощи, но, поверь, она вторична, и об этом я говорю только вдобавок к первой. Я прошу тебя, как старого друга, помочь в деле огромной важности для моей дипломатической карьеры, даже если оно и не касается тебя. Его поручили именно мне, и я не имею права на ошибку. В случае успеха на многое рассчитывать не приходится — разве что моим непосредственным начальникам, не мне, — но в случае провала все обернется против меня. Если от заговора испанцев пострадает Марджори Дрейк — та, кто подняла, можно сказать, свой народ на войну, — меня официально и бесповоротно ждет крах. От Мэна до Калифорнии, от Озер до Залива не найдется никого, кто не посмотрит на меня как на кретина или того хуже!

Он говорил, а я все пытался понять, как же быть мне. Разумеется, я не мог рассказать о наших с Марджори зарождающихся отношениях. Я не был еще готов сообщить и о сокровищах папы. Не мог предать доверие Марджори, просившей скрыть ее побег, — пусть даже просьба была только подразумеваемой. И все же признание Адамса требовало в какой-то мере ответной откровенности. Его воззвание ко мне как к старому другу, способному помочь ему в важном деле, которое в случае неудачи может запятнать его репутацию, прямо-таки обязывало пойти навстречу в чем только возможно.

И тогда я сказал:

— Сэм, я сделаю все, что смогу, но не поступлюсь честью. И поэтому вынужден просить тебя немного подождать и довериться мне. Дело в том, что в настоящий момент я не вправе решать за себя. Я уже связал себя некоторыми обещаниями до нашей с тобой встречи, прежде чем узнал о том, что ты рассказал. Более того, мне неизвестно многое, чего ты и вовсе не представляешь. Я немедля постараюсь сделать все, чтобы иметь возможность говорить с тобой свободно. Твой рассказ, старина, растревожил меня куда больше, чем я могу высказать, и я от всей души благодарен и тебе, и твоему правительству за присмотр за мисс Анитой… мисс Дрейк. Я могу сказать одно: по крайней мере до завтрашнего дня я ничем тебе не поспособствую. Если я что-то предприму до определенного момента, это скорее повредит твоему делу, чем поможет. Поэтому прошу, пойми и ты меня и терпеливо жди.

Он ответил с непривычным сарказмом:

— Понять тебя! Я и пытался, пока у меня голова кругом не пошла. И будь я проклят, если понял хоть слово. Ты накрутил больше узлов, чем фокусник. Какого черта все это значит? Тебя послушать — ты как будто ничего не можешь поделать, даже когда на кону жизнь такой девушки, как Марджори Дрейк. Пресвятые небеса, Хантер, надеюсь, я в тебе не ошибаюсь!

— Не ошибаешься, Сэм, — сказал я тихо, потому что не мог не почувствовать, что его разочарование и даже гнев вполне оправданны. — Как только я буду вправе, расскажу все, что смогу; и тогда ты поймешь, что я поступаю, как в подобных обстоятельствах поступил бы и ты сам. Поверь, друг!

Несколько секунд он молча смотрел на меня, но потом его взгляд смягчился.