Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Астианакс стоял, прижавшись к стене, слушая, как у него в груди резко и гулко стучит сердце. Мальчик не мог понять смысла происходящего, он понимал только, что этот загадочный разговор невидимого человека и прорицателя каким-то образом связан с Андромахой, Неоптолемом, с ним самим… Что они замышляют?
Астианакс задумался. Два часа. У озера он будет меньше, чем через час. Он-то доберется туда быстро! Но чтобы подслушать, о чем они там станут говорить, лучше прийти раньше. Надо бы сказать кому-то… Маме? Нет, она тогда его не отпустит! Вот Пандион, тот другое дело. Пандион бы сам с ним пошел… Только где он? Ушел проверять посты… Придется идти одному!
Царевич бегом поднялся на второй этаж, влетел в свою комнату, сорвал со стены лук, надел пояс и прицепил свой длинный, почти взрослый кинжал, подарок Неоптолема. Еще недавно он болтался, доставая почти до колена, а сейчас впору…
В соседней комнате Эфра что-то напевала своим хрипловатым голосом, меняя воду в умывальном кувшине. Астианакс дождался, пока рабыня уйдет, и, тихо-тихо ступая, вошел. На небольшом столе возле окна, как обычно, лежали несколько пергаментов, пара тростниковых перьев, стояла круглая глиняная чернильница.
И тут Астианаксу пришла в голову мысль написать маме, куда и для чего он идет. Ведь чужие в ее покои не войдут. Феникс? Ну, ему мама доверяет…
Мальчик обмакнул тростниковое перо, но от волнения его рука задрожала, и первые буквы разъехались и расползлись. Он отбросил запачканный пергамент, взял другой лист и, прикусив кончик языка, старательно вывел: «Мама, может случиться беда». Он задумался. Почему беда? Почему он так написал? Потому что так чувствует… Как объяснить? Не может же он все подробно писать? Это очень долго! Он потряс пером, сгоняя лишние чернила, чтобы снова не испачкать лист, и написал дальше: «Мы в опасности». Мальчик нахмурился. А это и вовсе глупо. Зачем пугать маму? Зачеркнуть? Некогда! Писать ли, куда он пошел? Нельзя! Что, если мама прочитает письмо раньше, чем он услышит разговор Гелена с незнакомцем? Нужно, чтобы она поняла: его, Астианакса нет во дворце из-за важного дела… И мальчик старательно вывел: «Во дворце — враги. Они устроили заговор. Мне нужно пойти за ними».
Шаги Эфры зашуршали в коридоре. Мальчик поспешно встряхнул пергамент и осторожно положил так, чтобы тот был полуприкрыт чернильницей. Пусть не Эфра, а мама или Феникс его найдут. (Он не знал, умеет ли рабыня читать, но все равно, нечего ей видеть это письмо…).
Уже выходя из покоев матери, он вспомнил, что оставил на скамье, возле стола, свои лук и колчан, однако не решился возвращаться: Эфра наверняка уже снова в покоях матери, да и сама Андромаха может вернуться. Лучше не рисковать.
Мальчик прошел террасу. Огляделся. Кажется, никто не видел его. Теперь к озеру. И скорее!
Глава 6
— Ну, ты знаешь мои планы до конца. Но если хочешь от меня помощи, то и я должен знать все: кто ты и чего хочешь. Прежде всего, как твое настоящее имя?
Это были первые слова, которые Астианакс смог расслышать. Он думал, что заговорщики встретятся прямо здесь, возле озера, и спрятался в кустах, на самом берегу, надеясь, что потом сможет незаметно красться за Геленом и незнакомцем, если те пойдут вдоль берега. Однако они, вероятно, встретились на тропе, на подходе к озеру, потому что вышли из зеленого коридора обступающих тропу акаций уже вдвоем, и их разговор начался раньше, чем стал слышен маленькому лазутчику. Зато он сразу узнал этого самого незнакомца — это был не кто иной, как приезжий, назвавший себя Одиссеем и объявивший всем о гибели Гектора и Неоптолема.
Приезжий ничуть не удивился и не возмутился, услыхав вопрос Гелена, стало быть, Гелен знал об его обмане с самого начала.
— Мое имя мало что скажет тебе, — проговорил незнакомец и остановился, дойдя почти до самой воды озера, вернее, до самых кустов, в которых прятался мальчик. — Меня зовут Паламед — я сын Навплия, царя острова Эвбея. Ты должен знать об этом царстве — оно находится по другую сторону полуострова, на берегу Эгейского моря, как раз напротив берегов Троады.
— Знаю я об этом острове, — немного нетерпеливо перебил самозванца Гелен. — Знаю, что он раз в десять больше Итаки, даже, думается мне, больше Эпира, и это не бедная земля. Для чего же ты так рвешься стать царем на Итаке?
Гелен стал напротив собеседника, и край его черного длинного хитона заслонил от Астианакса фигуру и лицо лже-Одиссея. Заговорщики были теперь так близко, что мальчик замер, боясь дышать. Ему даже казалось, что они могут услышать громкое, отчаянное биение его сердца.
Самозванец усмехнулся в ответ на слова Гелена.
— Во-первых, я не старший сын царя Навплия. Отец шесть лет, как умер, и два моих старших брата, перессорившись, до сих пор делят царство между собой и, вероятно, будут его делить, покуда один не убьет другого. Явись я на родину, любезные братья постараются погубить меня — им и прежде не давало покоя то, что я умнее и хитрее, и что отец любит меня больше всех. Они думают, что я погиб, ну и пускай их думают! Однако, дело не в этом, Гелен. Главное, что мне нужно — стать мужем Пенелопы.
Гелен расхохотался и, хохоча, так взмахнул рукой, что задел ветви куста, едва не достав ладонью лица Астианакса. Мальчик отпрянул, ветви хрустнули, но хохот прорицателя заглушил этот звук.
— Ого! — закричал Гелен. — Так, выходит, у наших с тобой поступков одна и та же причина! Ну, ты развеселил меня, дружище! Охо-хо! Я, стало быть, лгу напропалую и плету свою паучью сеть ради того, чтобы заполучить Андромаху, а заодно и Эпир, а ты присвоил себе чужое имя и метишь на чужое царство ради белокурой Пенелопы! Ха-ха-ха! Послушай, а ты хоть видел эту самую Пенелопу в последние годы? Она же почти старуха, у нее — взрослый сын! Андромаха, сам видел, свежа, как яблочко, ей двадцать пять лет, а на вид — не больше двадцати. Но женщина, которой уже чуть ли не сорок, стоит ли того, чтобы ради нее так рисковать? Ты ведь рискуешь не меньше, а больше моего! Я-то, по крайней мере, действительно Гелен и стать царем собираюсь законно, то есть женившись на царице, надеюсь, что и вправду вдовой… А ты? Не лучше ли, раз ты такой хитроумный, как о себе говоришь, извести обоих братцев на Эвбее и заполучить этот жирный кусок, который тогда будет твоим по праву? На что тебе маленькая Итака и ее стареющая царица?
Он снова захохотал, а потому не услышал, как вновь хрустнули ветви куста. Взбешенный его словами об Андромахе, а еще более мерзким тоном, которым эти слова были произнесены, Астианакс едва не выскочил из своего убежища.
Впрочем, Паламеда слова и грубый хохот Гелена, кажется, разозлили почти так же, как царевича. Он прервал собеседника так резко, заговорил с такой злобой в голосе, что Гелен невольно отступил от него на шаг и сразу перестал смеяться.
