Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
— И что ты предлагаешь, Феникс?
Звонкий, спокойный голос Андромахи заставил вздрогнуть всех троих мужчин. Она стояла в дверном проеме, аккуратно расправляя на плече складки белого покрывала. Затем, обнаружив, что застежка приколота криво, сморщилась, отколола ее и стала прикалывать заново, казалось, озабоченная этой застежкой куда больше, чем ответом своего придворного.
— Госпожа?
Феникс изумленно смотрел на нее. «Помешалась?» — мелькнула в его голове испуганная мысль.
— Что мне делать, как вы посоветуете?
Теперь она обращалась ко всем троим.
— Выход, наверное, только один, госпожа, — после нескольких мгновений молчания отозвался Гелен. — Если только… если только царь действительно мертв.
— Ты ведь вопрошал богов! — теперь голос Андромахи прозвучал резко. — Мне не говорили, но я знаю — Феникс тебя просил… И что?
Гелен опустил голову. Его губы вдруг непривычно задрожали, будто прорицатель изо всех сил пытался солгать.
— Он мертв, царица!
Бледное, как воск, лицо Андромахи неожиданно вспыхнуло. И тут же побледнело еще больше.
— Пусть так. Что же я должна сделать теперь?
Неожиданно, вместо Гелена, ей ответил Феникс:
— Царица, как ни страшно сейчас говорить об этом, но… Чтобы Эпир, подобно соседней Итаке, не оказался во власти смуты, ты должна найти себе мужа.
Андромаха повернулась к старику:
— Прямо сейчас, да? Но у меня нет доказательств смерти Неоптолема.
— Разве мало пророчества богов и свидетельства Одиссея?
Она опустила голову, но перед тем старик успел заметить, как странно, мрачно блеснули ее глаза. Феникс невольно вспомнил о кинжале, который она спрятала под хитоном в день своей свадьбы с Неоптолемом. Свадьбы, которой она тогда не хотела…
— Ты тоже так думаешь, Пандион? — царица взглянула на великана-воина с затаенной надеждой.
И не ошиблась.
— Я думаю, что решать тебе, повелительница! — воскликнул Пандион. — А так сразу этого не решить!
— Согласна с тобой.
Она подошла к воину и почти шепотом приказала:
— Ступай к Астианаксу. Постарайся от него не отходить. Он сейчас тревожит меня больше всего.
Потом, уже возвысив голос, царица произнесла:
— Гелен, я благодарна тебе за помощь и за мудрость твоих советов. Прошу тебя не уходить из дворца: мне еще может понадобиться твой дар… А ты, Феникс, ступай за мною. Мне нужно сказать тебе несколько слов.
Она шла быстро — старик едва нагнал ее. Тонкий край покрывала волочился по каменным плитам, и Феникс, нагнувшись, подхватил воздушную ткань.
— Наступишь и споткнешься, госпожа…
Андромаха резко остановилась.
— Послушай, Феникс, ты веришь в это?
— Во что? — растерялся старый придворный.
— В смерть Неоптолема и… в то, что это… Гектор?
— Не знаю.
— Хорошо, — она вздохнула и осторожно обернулась, дабы убедиться, что ни Пандион, ни Гелен не шли за ними следом. — Хорошо, Феникс! Но как ты думаешь: если человек лжет, называя свое имя, если называет себя не тем, кто он на самом деле, то не могут ли оказаться ложью и остальные его слова?
Феникс растерялся. Он уже слишком хорошо знал Андромаху, чтобы не заметить, как неожиданно быстро она пришла в себя после только что пережитого страшного удара.
— Ты говоришь о свидетельстве Одиссея? — быстро спросил старик.
— Я говорю только о том, что он не Одиссей.
Старик остановился так резко, что едва не оступился на совершенно ровных плитах. Они с царицей шли в это время через лестничную площадку, в ее комнаты, куда Фениксу, одному из немногих, был разрешен вход. Да, и у него с самого начала мелькала эта мысль: а что если приезжий не тот, кем он себя называет? Но некоторые из мирмидонцев, что были на войне, будто бы узнали его, об этом уже говорили в толпе. И Гелен прежде не раз и не два видел Одиссея. А самое главное: к чему бы такая ложь? Какой в ней смысл?
— Царица, ты… Ты уверена?
Она посмотрела на него снизу вверх своим особенным, глубоким, спокойным взглядом.
— Уверена. Как в том, что я — Андромаха, а ты — Феникс.
— Но ты ведь видела Одиссея только издали, на поле боя.
— Ничего подобного! Я видела его так же, как сейчас вижу тебя. Он был в Трое, на празднике Аполлона, с Ахиллом и Антилохом. И на стадионе сидел очень близко от нас с Гектором.
Старый придворный чувствовал все большее изумление. Уже не от того, что обнаруживался такой невероятный, по его мнению, бессмысленный обман, но от того, как невероятно твердо держалась, как спокойно и точно рассуждала эта женщина. «Почему бы ей и не царствовать? — мелькнула у него вдруг странная мысль. — Да не у каждого мужчины столько выдержки и разумения… А людям не докажешь!»
— Но прошло пять лет, госпожа! — осторожно возразил он. — Ты точно помнишь облик Одиссея?
— Помню. Этот… приезжий очень на него похож.
Феникс вздохнул.
— Ну тогда… Что-то ты могла позабыть, что-то за эти годы могло в нем измениться.
— Могло, — с тем же почти холодным спокойствием сказала Андромаха. — Но есть приметы, которые не меняются. Цвет глаз у человека всегда один и тот же. У Одиссея глаза серые. А у этого человека они карие. И еще… Эфра! Эфра, ты где?
Они вошли в покои царицы, и рабыня тотчас прибежала на ее зов.
— Ты устроила нашего гостя? — спросила царица, опускаясь в кресло, застеленное светлой шкурой рыси, и указывая Фениксу на другое кресло.
— Я все сделала, как ты велела, госпожа. Сейчас он, кажется, спит.
— А ноги ты ему омыла?
— Само собою.
Андромаха быстро взглянула на Феникса и задала рабыне еще один вопрос:
— Видела, какой у него шрам на левой ноге?
Старуха покачала головой, с выражением недоумения:
— Никакого шрама у него на ноге нет, моя милая госпожа. Ни на левой, ни на правой.
Андромаха сердито пожала плечами:
— Эфра, ты ослепла! У Одиссея на левой ноге, от колена до самой щиколотки — глубокий, рваный шрам. Я его заметила там, на стадионе. А Эней еще спросил базилевса, кто из наших воинов нанес ему такую жестокую рану… На что Одиссей ответил… я даже слова запомнила: «Нет, Эней, никому из троянцев честь этого удара не принадлежит. Это — след от клыков кабана. Я получил рану много лет назад, во время своей самой неудачной охоты!» Так он сказал. Как ты могла не заметить шрама? Он так глубок, что в нем должны были застревать твои пальцы, когда ты омывала ноги гостя!
Рабыня обиделась.
— Ты что-то путаешь, госпожа, либо боги стерли эту отметину с тела базилевса! Нет у него никакого шрама ни на одной из ног. По крайней мере, ниже колена.
