"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Эй, кияне! – Из двери децкой избы выглянул тиун-словенин, Берегота. – Есть будете? Проболтаете – до утра больше вам караваев не поднесут.

– Берегота, не будешь ли ты так добр – прикажи покормить нашего товарища, – изо всех сил стараясь казаться любезным, попросил Красен. – Он проделал долгий путь и очень голоден. Если будет твоя воля, он останется с нами и будет рад наняться к господину в работники.

– Еще один киянин? – Берегота, уперев руки в бока, окинул Градимира взглядом. Был он ниже на целую голову, но, коренастый и уверенный, умел смотреть сверху вниз. – Ну, не знаю. Работников у нас теперь достаточно. Спрошу у господина. Пока делитесь с ним своей кашей, если хотите, а там пусть госпожа решает, кормить ли его.

В децкой избе усталые работники сидели за длинным столом; посередине стояли несколько широких больших горшков каши, и близсидящие с двух сторон проворно таскали ее ложками. Четверо киян уселись на краю, возле дальнего горшка, где оставалось уже не более половины, и достали ложки. Ели молча, не тратя времени на болтовню. Когда каша закончилась и девки понесли горшки мыть, четверо киян вышли снова на двор и уселись на бревнах, поодаль от прочих, уставились на багряный закат. Лица не слишком повеселели: эти люди привыкли к пище более обильной и вкусной, чем простая каша из толченого ячменя.

– Перунов день, говоришь, – обронил Красен. – Как ты так быстро добрался?

– Повезло. Меня поначалу один тамошний мужик на челне повез. Один день вез, потом говорит, дальше сам пробирайся, а я домой. Смотрю – оттуда же, сверху, другой челнок идет, в нем двое – старик и девка. Пристали к нам, попросились к костру. Вот, говорят, плывем к родне, да вдвоем несподручно, нам бы спутника. Возьмите меня, говорю. Старик говорит, возьмем, ты мужик крепкий, грести будешь, а мы тебя за это будем кормить. Так ехали: я на веслах, старик правит, девка еду готовит.

– Че за девка? – Самый молодой из троих, Добровой, подтолкнул Градимира локтем.

– Да ничего такая, коса светлая, глаза голубые, почти прозрачные, а как зыркнет – мороз пробирает. Молчала все. Старик ее Лебедью звал. Вроде сказал, дочь, но она молоденькая, зим пятнадцати, а он-то старый, седой, один глаз не видит – как такую родил-то?

– Помог кто! – ухмыльнулся Добровой.

– Прямо досюда доехал с ними, а они дальше вниз тронулись, сказали, теперь недалеко. Кормили хорошо. У старика в мешке и хлеб, и сало, и мясо вяленое, и крупа всякая, и рыба копченая. Мешок вроде небольшой, а на весь путь хватило. И ехали как-то быстро. Я не знал, что здесь река такая быстрая. Дней пять на дорогу ушло. Как-то не считал особо.

– Ладно вам про девок, – оборвал их Красен. – Не до девок нынче, не на вечернице! Рассказывай толком, как все вышло.

Градимир начал, но рассказ складывался с трудом, и по мере его на лицах троих слушателей все яснее проступали недоверчивые ухмылки.

– Так ты что – сам его не видел? – спросил Игмор. – Девяту? Только слышал, что, мол, убили?

– Я хотел пойти посмотреть, но пришла та девка и сказала – теперь убьют тебя! – с досадой пояснил Градимир. – Стал бы разглядывать – сам бы рядом с ним лежал.

– И бабкиного внука с его людьми ты тоже не видел?

– Нет, но та девка сказала…

– Все у тебя одна девка сказала! Ты сам-то не девка?

– Но потом приходила Эскилева дочь и тоже сказала…

– Вот и я про то! – Игмор пихнул его в плечо. – Одни девки у тебя кругом! Наболтали, а ты и уши развесил!

– Сам ни шиша не видел, а бежать! – презрительно бросил Красен. – Может, там и не было ничего!

– Ничего? – Градимир стал злиться. – Девята убит! Это ничего?

– А ты видел? Нет?

– Ты думаешь, мне все померещилось, а он там сидит сейчас, в Видимире, меды распивает?

– Может, и померещилось! Я ж не знаю, чем вас там поили во славу Перуна! А ты бежать пустился, головой треснулся с перепугу, у каких-то баб отлеживался, потом еще какие-то бабы тебя в челнок посадили и увезли! Тьфу! Бегал, как петух с отрубленной головой, а сам толком не знаешь ничего!

– Сам ты… – огрызнулся Градимир, но по существу возразить не мог.

О появлении на волоке Бера с дружиной он знал от той загадочной девки, что дала ему лошадь, и от Вефрид. Если все это какая-то ошибка и Девята сейчас мирно ужинает в Видимире – доказательств обратного не имелось. Но зачем той девке и Эскилевой дочери понадобилось бы его морочить?

– Откуда бы Эскилева дочь мое имя узнала и почему я там оказался? – немного подумав, сказал Градимир. – Никто не мог им сказать, кроме Берислава. Она называла имя Алдана и еще какого-то хрена. Валь…

– Вальгарда? – Игмор нахмурился. – Асмундов сынок на нас исполчился?

– Хорош друг! – хмыкнул Добровой.

– Нет, другое какое-то. Но откуда ей знать Алдана – он раньше там не бывал, сидел в Киеве, потом в Выбутах.

– Может, ты сам проболтался, пока в неуме был? – сказал Красен.

– Прямо все рассказал? Но она меня в головниках [740] числила, а я ведь при том деле не был. Нет, не померещилось мне. А что сам их не видел – это меня боги уберегли. Что делать будем?

– Что? – Игмор повел плечом. – Мы здесь до зимы нанялись – жать, снопы возить, молотить. Зимой на промысел пойдем, я с одним мужиком сговорился бывалым. А летом, может, в Булгар. Отсюда в Булгар летом обозы уходят, но рано, по высокой воде. На этот раз опоздали мы.

– Доживи еще до лета! А ну как они сюда придут?

– Да не свисти! – Игмор сморщил свое мясистое, красное от солнца лицо. – Полезут они в такую даль, как же.

– А у них и люди, и припасы, и все. Найдут нас здесь.

– Не найдут! – Добровой похлопал Градимира по плечу. – Расслабься. Бабы тебя заморочили, вот ты и «теплого» в порты пустил. Здесь же, считай, край света. Самый Утгард. Ни один хрен здесь не сыщет.

– Уходить надо, я вам говорю! Это место – на самой дороге. Если Берислав сюда доберется – первым делом к боярину пойдет да вас и увидит. А не увидит – ему скажут, мол, да, есть тут трое таких… добрых людей. Убираться надо дальше. В глушь прятаться. Охотничью заимку какую… Что у тебя за мужик-то? Надежный?

– А жить чем – в глуши-то? – возразил Игмор. – Сейчас только жатва началась, не молотили еще, хлеба мало. У нас и выменять не на что, видишь, – он показал пустые руки, – все, что было из серебра, уж спустили по дороге. Боярин нас до зимы обещал кормить, а к зиме для промысла припасов дать, кожухов и еще каких пожитков. У нас же по одной рубашке на спине было, как приехали. Вот, эту мне от боярыни дали. – Он потыкал себя в грудь, прикрытую рубахой из небеленой, но плотной и добротной конопляной холстины. – Ты уж коли прибежал, оставайся с нами. Что там было – забудем. В одном челне мы теперь, покуда живы. – Он еще раз похлопал Градимира по плечу. – Коли правда Девяту того… на жало насадили, жаль парня, да будем сами друг друга держаться – авось и справимся.

– Пока не стемнело, пойдем, к боярину тебя отведем. – Красен встал. – Если он не велит, этот шишок, Берегота, тебя кормить не станет. Будешь с нами работать. Ты хоть косить-то умеешь?

– Я тебе что – смерд? Может, отроком, у бабки в селе… Но то было двадцать лет тому когда!

– Научишься, – буркнул Красен, который сам без охоты осваивал это искусство.

– Я здесь не останусь! – Градимир тоже встал. – Пока будете косить, вас тут и накроют. Станете косами отбиваться?

– А что делать-то, гля! – Игмор тоже встал и хлопнул себя по бедру. – Здесь мы уж прижились, хоть кормят! Оружники тут никому не нужны, боярин ни с кем не воюет!

– А конунг? Есть же тут конунг, в Мерянии этой?

– Есть, но до него еще дней пять добираться. – Игмор махнул в сторону реки Огды, что текла от озера Мерон [741]. Наш боярин ему родич, первый стрыйный брат [742].

– Мы спрашивали, – добавил Красен, – им тут оружные отроки нужны только летом, когда обоз на Булгар собирают. На этот раз мы опоздали. А до следующего дожить надо.