Жуакин Машадо де Ассиз - Избранные произведения
После всего сказанного не думаю, чтобы хоть один из читателей отказался дочитать мой рассказ до конца: пусть начало избитое, зато продолжение будет довольно оригинальным. Однако не подобает выкладывать все одним махом, поэтому я дам читателю время раскурить сигару и тогда уж перейду к главе второй.
IIЕсли ты, мой читатель, любил когда-нибудь, ты поймешь, каково было отчаяние Эрнесто, когда он увидел, что Валентин его соперник. Он прежде всего задал себе такой вопрос:
— А не влюбилась ли и она в него?
И чтобы найти на него ответ, Эрнесто решил проверить, что у девушки на сердце.
Тут было отчего приуныть. Внутренний голос подсказывал молодому человеку, что Валентин во многом его превосходит и, стало быть, вполне может оказаться победителем в их соперничестве. В таком состоянии духа Эрнесто начал осторожно расспрашивать Кларинью. Та в ответ заявила, что к Валентину совершенно равнодушна. Была ли она при этом чистосердечна или немного лукавила? Да простит меня читатель, но мы-то знаем, что совсем уж равнодушной она не оставалась, видя, какую любовь пробудила в сердце Валентина. И Эрнесто не один день мучился сомнениями.
Наконец он все же убедился, что Кларинья любит его по-прежнему, а надежды Валентина тщетны. Эрнесто прибегнул к такой хитрости: заявил, что, мол, покончит с собой.
Бедная девушка чуть не разрыдалась. Тогда Эрнесто, который, хоть и был без памяти влюблен в кузину, но умереть хотел не больше, чем ваш покорный слуга, попросил ее дать клятву, что она никогда не полюбит того, другого. Кларинья поклялась. Эрнесто едва не обезумел от счастья и впервые за много месяцев скрепил их любовь пламенным и долгим, но совершенно невинным поцелуем.
А Валентин меж тем предавался обманчивым надеждам. Всякий знак внимания девушки — продиктованный лишь кокетством, разумеется, — казался бедняге верным залогом счастья. Однако ему никак не удавалось улучить благоприятный момент для решительного объяснения. Кларинья знала, в каких границах ей надлежит держаться, и не преступала их ни на шаг.
В этой тайной, незримой борьбе прошло немало дней. И вот однажды, не знаю почему, Валентину пришло в голову, что сначала надо попросить руки Клариньи у ее отца. Полагая, что любим, он в то же время считал свою избранницу наивной и несведущей в житейских делах; стало быть, все будет зависеть от старика.
Отец Клариньи, который давно уже ждал желанного объяснения, вооружившись благожелательной улыбкой, точно охотник, взявший ружье на изготовку на ягуарьей тропе, как только Валентин объявил, что имеет честь просить руки его дочери, сразу же ответил согласием и, сияя блаженством, заверил претендента в благоприятном исходе сватовства.
Но когда счастливый отец сообщил радостную весть дочери, та, к его великому изумлению, ни минуты не колеблясь, сказала «нет». Разразился семейный скандал. Вмешалась тетка со своими наставлениями и всячески рекомендовала Кларинье принять предложение такого прекрасного молодого человека. Старик, уподобившись владыке Олимпа, метал громы; а убитый горем Эрнесто заявил решительный протест, не пожалев малоприятных эпитетов в адрес главы семьи.
В результате племянника снова выставили за дверь и было принято непоколебимое, твердокаменное решение: Кларинья пойдет замуж за Валентина.
Когда Валентин на следующий день пришел за ответом, старик объявил, что Кларинья согласна стать его женой. Молодой человек тотчас выразил законное желание поговорить с невестой, но та, как сообщил ему будущий тесть, слегка занемогла. Единственной причиной ее недомогания явились, разумеется, бурные сцены, разыгравшиеся после того, как Валентин сделал предложение.
Старик уповал на кроткий нрав Клариньи и не ошибся. Бедная девушка была примерной дочерью, почитала отца, и воля его была для нее непреложным законом. Когда миновало первоначальное смятение, ей пришлось в конце концов покориться и принять предложение Валентина.
Тут читатель, вознамерившийся узнать о хитростях молодого мужа и до сих пор недоумевавший, где же муж и где хитрости, наверняка воскликнет:
— Ну, слава богу! Вот наконец и муж.
А я, опустив описание брачной церемонии и медового месяца, перейду сразу к главе третьей.
IIIМедовый месяц!
Этот изначальный блаженный период бывает у всех молодоженов, но у Валентина его не было. Будучи женихом, он приписывал сдержанность Клариньи естественному смущению девушки на пороге посвящения в таинство брака; однако, когда по прошествии нескольких дней Кларинья нисколько не изменила своего отношения к нему, Валентин понял, что нет дыма без огня.
Автору этого рассказа не приходилось попадать в такое положение, равно как и падать стремглав в холодную воду, но, должно быть, ощущения в том и другом случае весьма сходны между собой.
Валентин рассудил так:
— Раз Кларинья не любит меня, значит, любит кого-то другого; этот другой, может, меня и не стоит, но его несомненное преимущество в том, что он меня опередил. Но кто же это?
С той минуты муки Отелло вошли в душу Валентина и прочно угнездились в ней. Быть иль не быть любимым — вот какой вопрос встал перед молодым мужем.
Любить молодую, красивую, достойную обожания женщину, назвать ее своей перед богом и людьми всего неделю назад, жить ею и для нее и в то же время чуять сердцем, что перед тобой лишь холодная, бесчувственная плоть, а душа твоей возлюбленной рвется к кому-то другому, и ты, горячо любящий муж, — не более чем предмет обихода, всего-навсего официальный супруг и повелитель, но в сердце той, кого ты боготворишь, нет ни капельки любви к тебе — вот в каком горестном и тяжком положении оказался Валентин.
Будучи человеком разумным и мужественным, он трезво оценил обстановку. Глупо было бы закрывать глаза на истинное положение дел, уж лучше честно признать свою неудачу и поискать выхода. Валентин не стал тратить время на бесплодные предположения, а решил выяснить вопрос до конца, узнать всю правду.
Но как это сделать? Спросить Кларинью напрямик означало бы оскорбить жену подозрением в самом начале супружеской жизни, а Валентин, какими бы законными ни были его притязания на сердце Клариньи, не хотел унизить ее даже в собственных глазах. Оставалось одно — разузнать стороной. Но как? Среди гостей, посещавших его дом, молодых людей не было; скорей всего эта любовь, если она действительно существовала, началась в доме отца Клариньи. Однако спросить об этом тестя было бы бестактностью. И Валентин, отказавшись копаться в прошлом, принялся внимательно изучать настоящее.
Сдержанность Клариньи сочеталась с кротостью и покорностью, в ней не ощущалось безысходного отчаяния. Но это обстоятельство лишь усугубляло досаду Валентина, ранило его самолюбие. Смирение его молодой жены походило на отрешенность приговоренного к смерти. В ее самоотречении Валентину чудился немой протест против его супружеских прав, каждый взгляд Клариньи казался безмолвным укором.
Как-то под вечер…
Возможно, читателю показалось странным, что я не обозначил места, где происходили описываемые события. Но я поступил так преднамеренно: сказал о том, что действие происходило в Рио-де-Жанейро, а улицы и дома пусть читатель выбирает по своему усмотрению.
Как-то под вечер Валентин и Кларинья сидели в саду. Если бы любовь была взаимной, час был самый подходящий для райского блаженства; солнце как будто приберегло на этот вечер свой самый роскошный закат. Но молодые супруги походили скорей на двух знакомых, случайно повстречавшихся в гостинице; она — благодаря сдержанности, проистекавшей из любви к Эрнесто, а его пылкие чувства изрядно охлаждались досадой и ревностью.
Солнце умирало во всем великолепии красок, свежий ветерок чуть шевелил кусты, вечер благоухал ароматом акаций и магнолий. Молодожены сидели в плетенных из камыша креслах на лужайке, у живой изгороди из вьющихся растений, служившей декорацией сцены. Поблизости журчал ручей. Шагах в десяти ворковали голубок и горлица.
Обстановка, как видите, располагала к разговору о любви, надеждах, мечтах — словом, обо всем, что не имеет никакого отношения к прозе жизни.
О чем же говорили эти двое? Описание обстановки помешало нам уловить первые фразы, и мы начнем с вопроса, который задал Валентин.
— Скажи, ты счастлива? — спросил он.
— Да, — ответила молодая женщина.
— Но, боже мой, каким замогильным тоном ты отвечаешь мне!
Губы Клариньи дрогнули в грустной улыбке.
Некоторое время оба молчали, Валентин разглядывал носки ботинок, Кларинья изучала оборки своего платья.
— Послушай, мне очень хочется… — говорит Валентин.
— Чего?
— Сделать тебя счастливой.
— О!
— Только за этим я и взял тебя из отчего дома.
