Новелла Матвеева - Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи
Исповедь «мимозы»
Кто верит, что я «ничего не видала,
От подлинной жизни в отрыве», —
Не знает,
Что я далеко забредала
И видела почки на иве.
Я видела снег, облепивший полозья,
И зелень рассады под градом
И то, как, набычась, мотает предфозье
Цветами, растущими рядом.
Я видела:
На дождевом бездорожье,
Где нет на рябинах коралла,
Неверная почва пружинит, как дрожжи,
А верной — становится мало.
Я видела, как собеседник лукавит —
По холоду глаз его. Эка! —
Я видела даже, как многие фавят
Всю жизнь — одного человека!
«Мимозой тепличной» молва окрестила
Меня. А не в той ли «теплице»
Я видела, как замерзают чернила?
Как пишешь, надев рукавицы?
В стихах моих оранжерейность искали.
Не в этой ли «оранжерее»,
В промёрзлых углах расцветая,
сверкали
Из снега и льда орхидеи?
Что видела я, чтобы хвастать так яро?
Каких-то семьсот ограблений,
Две с лишком войны, единицу пожара
Да несколько штук выселений.
Я видела:
С неба снежинки слетали
На вышвырнутые пожитки…
Помилуйте!
Это ЖИТЬЯ не видали.
А ЖИЗНЬ мы видали. В избытке!
И прописи школьные в глаз мне не суйте,
Её восхваляя суровость.
Ступайте к другим и другим указуйте.
А нам — и диктанты не в новость.
Честертон
Просили его унывать,
Молили его унывать,
Но он стоял на своём
И не хотел унывать.
Золя ему в ухо жужжал,
Что мир отменно блудлив;
Толстой резину тянул
Почти на тот же мотив:
Что мир, конечно, хорош,
Но счастью в нём — не бывать…
А он — стоял на своём
И не хотел унывать!
Просили его унывать,
Молили его унывать.
«Отстаньте!» — он им отвечал
И не желал унывать.
Просил его царь Соломон,
Молил его скальд Оссиан,
Просили — валялись в ногах! —
И Фрейд, и весь его клан.
А там уж и Старость: «Пора
Позиции, — шепчет, — сдавать!»
Но он
Настоял на своём
И не захотел
Унывать.
Жёлудь
Близ дубов я подбираю жёлудь
И в карман кладу, как лазурит,
Потому что жёлудя тяжёлость
Мне о ценном, цельном говорит.
Оттого ли, что, лошадно-гладок,
Ливнями налит, бочарно-бур,
Этот тип с оттенком старых кадок
Кажется тяжёлым чересчур?
Он карман мне тянет; он в подкладку
Укатиться может (ватник рван),
И приходится мне для порядку
Снова лезть за жёлудем в карман.
Помню жест мой в том краю далёком;
Жест, который мог бы ненароком
На безлюдье важности нагнать!
Так часы (с цепочкой и с брелоком)
Из жилетки
под любым предлогом
Извлекает завтрашний магнат…
Жёлуди мои в лесу зелёном!
Все вы (я ищу вас до сих пор!)
Были с репетицией, со звоном;
Все — как серебро и мельхиор!
Где ты, чаща с полукруглым входом?
Где поэт, привыкший год за годом
О серьёзном будущем радеть?
И на каждый жёлудь —
Гесиодом[70]
Техники, — как на часы с заводом,
Как на вещь прекрасную глядеть?
Принято на свете между всеми
На часы глядеть — «Который час?»
Жёлудь, жёлудь!
Покажи мне время,
Навсегда ушедшее от нас.
Святочная фантазия
Пумперникель с Никербокером
Засиделися за покером.
Из окна у них видна была
Крыша противоположная:
Тополь, облетевший наголо,
Нёс ей снежное пирожное.
Пумперникель с Никербокером
Ели каперсы с картофелем.
В это время хлопья выткали
Крышу с дымовыми трубами,
Облицованными плитками,
Точно пряниками грубыми.
Пумперникель с Никербокером
Подрались, как шкипер с докером.
А в окне у них видна была
Та же крыша (в третьем действии),
Переписанная набело
Первой вьюгой Равноденствия.
Никербокер с Пумперникелем,
Баламуты превеликие,
Успокоились и начали
Мыть посуду после ужина.
(А за стёклами маячила
Кровля с лесенкой завьюженной.)
Пумперникель с Никербокером,
Добряки голубоокие,
Чай допили — к синим сумеркам
Под рождественскою ёлкою.
…В окна другу машет с улицы
Никербокер треуголкою.
Никербокер с Пумперникелем
Были выполнены грифелем.
Крыша — чуть была завьюжена:
На ней лесенка студёная
Серебрилась, как жемчужина,
В виде лесенки рождённая.
Пумперникель с Никербокером
Завтра встретятся за покером…
Губернаторство Санчо на острове
Эта притча о том, как Простак не побрезговал жутью
Ненормальности друга. О том, как лукава Мечта…
Эта притча о том, как простилися у перепутья
Полоумие и Простота.
Эта притча о том, как Простак изловился «на мушку»,
Как его наградили смешным деревянным конём
И столкнули — в доспехах картонных — на остров-игрушку.
(И как БЕДНЫЙ ПРОСТАК ЗАМЕЧАТЕЛЬНО ПРАВИЛ НА НЁМ!)
Эта притча о том, как доверчив мужик и незлобен,
И о том, как другие над ним потешаются всласть.
И о том, что никто мужику уступить — не способен
Настоящую власть.
Эта притча о том, что — чем злее ылита и прытче,
Тем труднее поверить в ылитников «герцогский» род.
Эта притча о том, что… сия невесёлая притча
До глухих — не дойдёт.
Родина
Лёд на берёзе подтаял чуток, —
Мшистая тень подо льдом.
Смотрится в пасмурный снежный поток
Наш покосившийся дом.
О золотые родные места!
В том подмосковном лесу
Не в переводе, а прямо с листа
Я прочитала весну…
Сослана к соснам веленьем судьбы,
К листьям берёз молодым,
Я полюбила большие дубы,
Ветер, фиалки и дым…
В сумерках серых опилки красны.
Быстро просохшие вдруг,
Щепочки светятся… Ветер весны
Рвёт медуницу из рук…
Вечер. Черёмухи выход немой.
В воздухе — с гулом — жуки.
Белые платья… Внакид — пиджаки.
Смех под гармонь…
А зимой —
Снег, перевитый на вьюжной юле,
Кровь леденящий мороз,
Толпы молящихся в солнечной мгле,
Бьющих поклоны, берёз;
Их ностальгически-нежный хрусталь,
Как бы нездешний уже! —
Коего, — словно отъехавшей, — жаль
Даже оседлой душе…
Дней протекал несжимаемый круг.
К нам не цеплялись никак
От новолуний — опущенность рук,
От полнолуний — тоска.
Разве бывали «магнитные дни»?
Что мне могло помешать
Складывать песни? Садиться на пни?
Воздухом вольным дышать?
Кольцами в омут закат уходил,
Месяцем падал на дно…
Век (не «магнитный», не «лунный») щадил
Старых и малых — равно.
Так отчего же,
Безумью под стать,
Всё исказилося вдруг?
Знать, не положено людям
Роптать,
Бурю подкармливать,
Жар нагнетать,
Плакать
И рваться за круг.
Такое впечатленье
