Давид Самойлов - Стихи
Такие “романы” вообще я считаю явлением нормальным и ничего плохого собой не представляющим (не говоря, конечно, о личностях совершенно испорченных, вступающих в нездоровые отношения).
Интересно, что физические отношения вызывают сейчас во мне отвращение. Чувство гадливости охватывает после объятия или поцелуя, и не только они сами, но даже представление о них противно. Наша любовь есть как бы дружба и такой она должна быть.
Главной чертой наших отношений, насколько я мог наблюдать их у моих товарищей и у себя, является непостоянство их. Я объясняю это тем, что чувства в нашем возрасте не имеют особого характера целеустремленности. Иногда можно чувствовать влечение не к одному объекту, не предпочитая никого друг другу.
У многих завоевание расположения переходит в своеобразную игру, в поиски постоянного напряжения. Я считаю, что уходить или прятаться от этих чувств нечего, но давать им особую волю и возводить в степень настоящей любви тоже нельзя. Нечего распускаться. Если дашь сейчас себе волю, то окончательно истаскаешься, сделаешься фатом, и, когда придет время настоящей любви, потеряешь вкус к жизни.
Я стараюсь держать себя в известных рамках. Единственно, чего я боюсь, это, как бы все это не перешло у меня в спорт, т. к. все объекты очень скоро надоедают мне или по глупости, или по уму, или по ограниченности. Я ищу сейчас долгой и большой любви-дружбы, ищу простых и близких духовно отношений, ищу одинаковых интересов.
Думаю, что найдя их, я покончу с дон-жуанством и обрету полнейший душевный покой.
(NN подходила бы для этого, но она слишком томна и недостаточно открыта для дружбы. Признаться, мне скучно стало с ней.)
(…)
30. IX. Сегодня день визитов. Меня как “болящего” навестило очень много человек. Беспрерывно звонили по телефону. Утром явились Жорка, Зигель и Зотик. Зигель поверял мне свои сердечные тайны: влюблен в какую-то очаровательную девушку, с которой у него установились чистые дружеские отношения. Эта девушка находится в весьма незавидном материальном положении, и мой великий идеалист, преисполненный нежной жалостью, рисует в своем воображении трогательные картины любви т. д. Обожаю я этого Зигеля! Это хороший, искренний и настоящий друг. Он очень честен, горяч, влюбчив, вспыльчив, большой фантазер, добряк и идеалист, способен глубоко увлекаться и верить, благороден и открыт. Занимается он астрономией и глубоко ей интересуется. Несмотря на свои пятнадцать лет, занимает почетное место в астрономическом обществе и имеет в своем ведении целую обсерваторию, на которой готов просиживать дни и ночи. В пылу своего увлечения он думает, что все обязаны интересоваться тем, чем интересуется он, и таскает меня и бедного Джоржа на обсерваторию (особенно достается последнему). Кроме всего, он очень начитан в философии, и часто мы устраиваем с ним споры (он отчаянный идеалист). Мне нравится его искренность. Он верит в бога и, хотя это теперь не принято и может даже иметь для него неблагоприятные последствия, не отрицает этого.
Совсем другого типа Жоржик или, как я его зову — Джорж. Он очень рассудителен, очень замкнут, не поддается никаким юношеским увлечениям, романов боится и не имеет, весьма умен и принципиален. Слово свое он сдерживает всегда, очень уступчив в мелочах, но в большом деле непоколебим. Вообще парень довольно веселый и благодаря своему уму пользуется большим уважением. Его я люблю как надежного хранителя душевных тайн и мудрого советчика. Занимается шахматами и интересуется философией.
Мы втроем составляем трио неразрывной дружбы. Жорж есть наш центр, а мы — полюса. Эти двое мои лучшие и единственные друзья. В нашем обществе Джорж отчасти становится более открытым и то, что он говорит нам, он не скажет никому.
О Зотике, который пришел сегодня с ними, сказать особенно нечего. Личность очень серенькая и бесцветная. Роста маленького, голосочек тоненький, черты лица мелкие, в общем весь похож на небольшого воробья. Неплохо играет в шахматы, неплохо рисует (но таланта нет), аккуратно чертит, все делает неплохо, но ничем не выделяется.
После пришли Наташа, Люська, Сережка, Боренька Курбатов и NN.
NN очень понравилась моей мамаше. Весьма доволен этим. Завтра пойду в школу.
1. Х. Хреновое настроение. Не знаю, что делать. Чувствую себя подлецом и негодяем. С какой стати сказал я ей, что люблю ее, когда не был в этом как следует уверен? Что я скажу ей теперь? За кого она меня примет? Если я буду молчать, то это гадко и подло с моей стороны, если я скажу, это будет честнее, но с какой стороны покажу я себя! Если это была бы другая, более ветреная и легкомысленная, то и дело другое. Но она любит меня серьезно. А молчать больше нельзя. Настроение гадкое. Предложить ей дружбу? Но она это примет за насмешку. Я подлый эгоист. Мелкий честолюбец. Хотел видеть ее у своих ног, не любя, только потому, что ее любят многие. И я мог находить в этом удовольствие. Я решил завтра спросить ее серьезно: любит ли она меня или колеблется в своих чувствах. Если первое, я глубоко несчастен, если второе, я счастлив. Никогда я не желал больше, чтобы ко мне относились безразлично. Комедию играть больше не могу. Из-за тягостного настроения писать не могу.
Сегодня был первый французский урок. Начинается зимняя волынка. В этом году придется приналечь на языки. Надо будет освоить технику и приняться за французские романы. Сейчас страстно желаю, чтобы наступила зима. Зима… Каток… Морозы. Я люблю зиму. Люблю зимний город. Город летом отвратителен, город зимой прекрасен. Особенно хороши солнечные зимние дни. Стальное морозное небо. Причудливый иней на ветвях, блестящие окна домов, а кругом белое-белое… Хорошо!.. А еще люблю коньки. Вечером лед блещет разноцветными огнями — отражает качающиеся фонари. Кругом пестрые пары… музыка. Приятно нестись, включившись в общее течение, подлаживаясь под ритм музыки или ехать вдвоем, согласуя движение тел и ног… Ехать молча, изредка перекидываясь словами. Скорей бы!
Так всегда! Человек, несмотря на краткость его жизни, ждет, чтобы время шло быстрей. Зимой жаждут лета, осенью зимы. В детстве жаждут юности, в юности ждут зрелости и лишь бесплодная старость не стремится вперед, ибо ее будущее есть смерть, а, оборотившись назад, смотрит на прошедшую жизнь. Смотрит и испытывает удовлетворение, если он создал, или скорбь, если он не мог создать.
5. Х. Писал я недавно, что люблю только великое: великую подлость и великую добродетель, а вместе с тем я совершил самую мелкую и гадкую подлость. Подлость из-за ничтожного тщеславия. Я был так себе противен из-за нее, что не мог даже писать в дневник. Подлость эта со стороны покажется совсем незначительной и другие, возможно, даже и не примут это за подлость, но я обдумал и решил, что больше никогда, никогда этого не будет. Пусть я буду тысячу раз честолюбив, никогда мной не будет совершено ничего подобного. Из-за этого я потерял даже удовольствие после избрания меня председателем отряда, несмотря на явное нежелание вожатых, голосовавших против. В 19-ой школе меня проводили вожатые, а теперь за один месяц я добился огромного авторитета. Расскажу, как это было. Меня выбирали председателем отряда. Признаться, я хотел этого. И меня спросили: “Ты вел эту работу в 19-ой школе?” Я сказал: “Да, я был председателем отряда”, когда я им никогда не был. Я взглянул на Уеду. Он улыбался. Я был всегда на более высоких должностях, но я соврал, чтобы меня избрали, когда был бы выбран и без этого. Черт знает, как противен я себе. Подлости преследуют меня. (…)
9. Х. Я покончил с NN. Сверх ожидания она не называла меня негодяем. Видно, я сам ей надоел.
Но это все позади. (Мы любим забывать неприятное. Это в человеческой природе. 5.I.36).
Сегодняшний день был днем решительного моего сближения с Пуцилло. Мучимый гадкой меланхолией, я обратился к нему и нашел в нем неоценимого и чуткого товарища. Не время, не характер сближают людей, сближает их взаимное понимание. Только сегодня я увидел всю глубину и справедливость его натуры, только сегодня понял, как тонко он умеет понимать.
Мы говорили о многом. О чем? Обо всем. Мы изливали друг другу самые сокровенные мысли и движения души. Он увлекается толстовством, и его взгляды мне очень нравятся.
“Обдумывай! — сказал он мне. — Люби, но обдумывай”. Да, он прав. Только это спасет меня от легкомыслия. Пуцилло старается анализировать свою натуру и склонен недооценивать себя. “Я очень многое, очень мучительно переживаю, — говорил мне он. — Как мучительно хотеть что-нибудь делать и не иметь возможности это исполнить!” Он вообще называл себя неспособным и глупым и мне большого труда стоило переубедить его в этом.
Цель жизни, по его, работа. Он желает своей жизнью вложить небольшую лепту в работу всего человечества.
Я вижу, что нашел неоценимого друга.
Он понимает гораздо тоньше, чем Жорка или Зигель, и ему можно поверить больше.
