Сергей Спасский - Земное время

— Под сенью ив укромный дом,
Склонились низко ивы.
Живет невеста в доме том,
А я — жених счастливый.

То пела комната. Вдоль стен
Слова кружились эти.
То ночь тревожила антенн
Невидимые сети,
То отблеск умерших годов
Чуть брезжил, бестелесен,
Вздох затонувших городов,
Не песни — пепел песен.

— Ударил в берег мой челнок.
Склонились низко ивы.
Под звездами светляк зажег
Фонарик боязливый.
В тенистых ивах дремлет дом…

И нет его на свете.
И небо пушечным жерлом
Висит. И прах. И ветер.

Массивным шумом вея,
Машины мчат вокруг.
И прыгает конвейер
Сухой рекой из рук.
Меня хватает рокот
За шиворот. В поту
Я должен гайки трогать
Рывками на лету.
Валов многоэтажна,
Громоздка кутерьма.
Я тороплюсь. Мне страшно.
И я схожу с ума.
К бетону липнут шины.
Я окнам шлю поклон.
Вползают крыш вершины,
Как дымы, в небосклон.
Свистки! Смятенье! Свалка.
Несутся зданья вскачь.
Резиновая палка
Порхает, будто мяч.
Вывертываюсь. Где там!
Сумятицей влеком,
Напрасно я с приветом
Киваю котелком.
Для своры безработной
Надежный кров — тюрьма.
Мне в камеру? — Охотно.
Но я схожу с ума.
О Мэри, что такое?
У нас из досок дом.
Как нужно нам в покое
Пожить простым трудом.
Ведь я веселый парень,
Я кроток, словно вздох,
Я в стольких водах варен,
На стольких ветрах сох.
Сравнительно немного
Нам надобно еды,
Клочок цветка земного
Да искорку звезды.
Неужто грабить, Мэри?
Ну посуди сама.
Я ворох стран измерил,
И я схожу с ума.
И снова мотоциклы
За нами гонит власть,
И нас почти настигли,
И нам совсем пропасть.
Земного шара корка
Нас отряхает прочь.
Опять ногами дергать,
Подошвой пыль толочь.
Вновь под мостом, на дне ты,
Вниз, в мусор кувырком.
И по лицу планеты
Я стукну котелком.
И выпрыгну с экрана,
И крикну в темный зал:
— Ты, зритель, слишком рано
Мне гибнуть приказал.
Ещё усилье, Мэри,
Дороги даль пряма.
Откроет утро двери.
Не смей сходить с ума.

Посмертная слава приходит по праву,
Как после рассвета сияние дня,
Всю жизнь заключив в лучевую оправу,
Все мысли до самого дна разъясня.
И ровненько, как в огороде по грядкам,
Расставлены строки по плотным листам
И, радуя глаз непривычным порядком,
Безмолвно и чинно колышутся там.
Темнеют портреты, нахмурены бюсты,
К домам приколочено имя его.
И так и должно быть… Но все же как пусто,
Что нету при этом его самого,
Что крупный, размашистый, с легкой усмешкой,
Воткнув папиросу в разорванный рот,
По улицам, полным московскою спешкой,
По собственной площади он не пройдет.
Он, верно, сказал бы, похлопав по книжкам,
Где славят его: «Что ж, признателен я,
Но предупреждаю, вы все же не слишком
Почтеньем меня украшайте, друзья.
Я полон был болью, любовью и злобой,
Я жил, человеческой страстью горя.
Я — классик, но классик породы особой,
Боев современник и брат Октября.
И труд мой кузнечный был звонок и весел,
Когда я вставал над провалами зал,
Мой голос гранатами рвался меж кресел,
Прибоем развертываясь, наползал.
Я видел коммуны простор небывалый,
Как видят любимой лицо наяву.
И если по правде сказать, то, пожалуй,
Я вовсе не умер. Я с вами живу».
И слыша рокочущий голос поэта,
Я думаю: «Славой его окружив,
Мы правы, твердя и про то, и про это,
Но главное в том, что он молод и жив».

О, нельзя быть неприметнее
Этих речек и скромней.
В них лежат порою летнею
Слитки солнечных огней.
В недрах леса иль под дачею
Вдруг заблещет иногда
Отражающая, зрячая,
Складчатая их вода.
Над краснеющими глинами
Станет связкой, словно йод,
Двинет лилиями длинными,
Камни обхватив, поет.
Облаками населенная,
Дремлет, и от влаги той
Вся земля вокруг зеленая —
Луг цветистый, лес густой.
Мне неведомы названия
Этих рек, но вспомню вдруг,
Как дрожат они, позванивая,
И тебя я вспомню, друг.
И в небесном теплом омуте
Вспомню светлую луну.
И в моей безлюдной комнате
Улыбнусь я и вздохну.

Запели птицы. Как гремит их щебет!
Каким восторгом рвутся их тела.
И я боюсь, всю душу мне расщепит
Та нестерпимо звучная хвала.

Преграды нет сверкающим балладам,
Наперегонку, бурны и чисты,
Они рассыпались по всем палатам,
И в той слышны, где умираешь ты.

Ты утомилась за ночь в поединке
С удушьем. Солнца розоватый луч
Влетел в окно. Две слабеньких слезинки
Скользят из глаз. И скоро щелкнет ключ…

Вздох. И еще. Теперь совсем последний…
— И после смерти будь ко мне добра! —
О, гомон птиц. О, солнца трепет летний.
Мы все дожили вместе до утра.

Что ж, надо пожить нам в разлуке,
Ведь это случалось и в годы,
Когда по земле ты ступала,
Наш воздух вдыхая сырой.
Бывало, завертишься в круге, —
Отказы, сомненья, заботы, —
И видимся скучно и мало,
Совсем расстаемся порой.

Бывало, уеду и даже
Не предупрежу ни открыткой,
Ни по проводам телефонным
Коротенькой вести не дам.
О, счастье невидное наше,
Его я воспитывал пыткой,
Вершил над ним суд беззаконный,
Босым проводил по гвоздям.

И все ж терпеливо-живучей
И неподдающейся смерти, —
Сквозь камни струящимся светом, —
Любовь пребывала твоя.
И словно споткнешься о случай —
Вдруг в театре столкнемся, в концерте,
И снова все мысли об этом,
И гибну, и радуюсь я.

И улицы той коридором
Бреду и следы твои чую
На ветхом асфальте. И стоя
В коробке двора, одинок,
Окно выбираю, в котором
Свет лампы, мне душу врачуя,
Известие дарит простое,
Что выбежишь ты на звонок.

И будто бы Моцарта сети
Опутают звуками тело,
Иль ринутся струны Россини,
Связав на бегу голоса,
Лишь ты улыбнись, как на свете
Одна улыбаться умела,
И по-рафаэлевски сини
В душе заблестят небеса.

Нет, мы не разлюбим в разлуке.
О, как бы сказать это проще, —
Мы радостью общей владели,
И я тебя слышу во всем,
Твои драгоценные руки
Лицо мое ищут на ощупь.
Мы вынесли жизнь. Неужели
Мы смерти не перенесем?

И все-таки сойти с ума
Так просто, так легко.
Ни телефона, ни письма,
Ты страшно далеко.

Нет сил угомонить тоску,
Хоть смейся, хоть заплачь.
Ты здесь ступала по песку,
Шла мимо этих дач.

И тот же шелестит залив,
И сладостно-покат,
Все те же краски повторив,
Такой же спит закат.

Но как же, как же мне извлечь
Из этой тишины
Твои глаза, улыбку, речь,
Что так душе нужны?

Меж сосен спрятались дома.
Жила ты в доме том.
И тихо я схожу с ума,
Смотря на темный дом.