Дмитрий Воденников - Обещание
Тема
И то, что о себе не знаешь,
и то, что вглубь себя глядишь,
и то, чем никогда не станешь, —
все перепрыгнешь,
все оставишь,
все – победишь.
Рема
Я падаю в объятья, словно плод,
в котором через кожицу темнеет
тупая косточка —
но как она поет,
но как зудит она,
о, как болит,
болеет,
теряет речь,
не хочет жить, твердеет
и больше – никого – не узнает.
Голос
О, как бы я хотел,
чтоб кто-нибудь
все это мог себе, себе присвоить —
а самого меня перечеркнуть,
перебелить, преодолеть,
удвоить,
как долг – забыть,
как дом – переустроить,
как шов, как жизнь, как шкаф – перевернуть...
Но —
личной – жаждой,
собственным – покоем,
одной (всего одной!) —
попыткой —
чьей-нибудь.
ПЕРВОЕ – И ПОСЛЕДНЕЕ – СТИХОТВОРЕНИЕ С АВТОЭПИГРАФОМ, ОТ КОТОРОГО БЫ Я С УДОВОЛЬСТВИЕМ ОТКАЗАЛСЯ
(НО НЕ МОГУ)
Вот такие
пришли – продувные – дни,
вот такой – синячок – подкожный,
так что ты не стесняйся,
давай, рискни.
Это раньше со мною –
нельзя, ни-ни.
А теперь со мной – можно, можно.
Средь мародеров, трусов и стыда,
среди осин, уже пропахших местью, —
я буду жить (и проживу) всегда —
образчиком позора и бесчестья,
защитником свободы и добра.
Но – в мельтешенье лиц, имен и зим,
но – в сем дрожанье – из листвы и света:
что будем делать —
с одиночеством моим?
что – с одиночеством своим – я – буду делать?
Все обостряется – в период катастроф,
и вот теперь – средь клеветы и трусов:
будь, будь готов – да я всегда готов —
к твоим, о Господи, ударам и укусам.
Но – в трепыханье света и еще
каких-то листьев —
быстрых, желтых, белых —
мне холодно (как никогда еще),
и с этим – ничего – нельзя поделать.
СПИСОК ПОСВЯЩЕНИЙ
Николаю Охотину, Валерию Ненашеву, Татьяне Райт, за то, что – любили меня.
Светлане Ивановой, Владимиру Губайловскому, Александру Уланову, за то, что учили меня насчёт этого – не обольщаться.
Владимиру Путину, Джорджу Бушу и бен Ладену, за то, что меняли мою жизнь (и не всегда к лучшему) а также всем остальным – ОТСЮДА с нежностью и благодарностью – ПОСВЯЩАЕТСЯ...
Как я – газеты и людей – листаю,
вот так и ты меня
посмотришь на просвет:
и счастье – есть,
и пошлости – хватает.
Пощады – нет.
ИНФОРМАЦИОННЫЙ ПОВОД
Но ты имей в виду: когда пожар в крови,
когда вокруг – такая благодать,
а листопад – такой – что аж в глазах темно,
с кем быть (а с кем не быть),
кому принадлежать –
мне ВСЁ РАВНО.
Как шрам – любовь – под бровью от стакана,
как след – любовь – на пальце от ожога,
всегда всего мне было мало, мало,
а оказалось – слишком много, много.
Но я клянусь, что в жизни листопада
я не искал любви (я даже сил не тратил),
но я искал – защиты и пощады,
а находил – еще – одно – объятье.
Жизнь, ты – которая так часто пахнет кровью,
жизнь, ты, которая со мной пила украдкой,
ну, не было – с тобой нам – больно, больно,
а было нам с тобой – так сладко, сладко.
Все начиналось – зябко и проточно,
а продолжалось – грубо и наглядно,
а кончилось – так яростно, так мощно,
так беспощадно.
Из разговоров – лицом к лицу
Меня спрашивают:
Почему вы – так часто – пишете о сексе?
Я отвечаю (почти потрясенный):
Я – не пишу – о сексе...
Кто-то улыбается. Кто-то пожимает плечьми.
А многие – верят.
На тех, кто хочет меня [здравствуйте саша] –
я смотрю с изумленьем.
На тех, кто не хочет меня [............] –
я смотрю с интересом.
И лишь на тебя
(ты-то знаешь,
какой я на самом деле:
утренний, глупый, горячий,
почти никудышный) –
так вот на тебя я смотрю
совсем по-другому.
А тело пело и хотело жить,
и вот болит – как может – только тело.
Я научу мужчин о жизни говорить —
бессмысленно, бесстыдно, откровенно.
И ржа, и золото, летящее с ветвей,
и хриплый голос мой, ушибленный любовью, —
все станет – индульгенцией твоей,
твоим ущербом и твоим здоровьем.
И ты поймешь – что все на свете есть,
что даже в этой каше, в круговерти —
есть жизнь, есть жар, есть честь – и жженье есть,
и этот жар, и жизнь,
и честь – сильнее смерти.
Но также ты поймешь,
как трудно – говорить
с самим собой – без лести и обмана,
что тело пело и хотело жить —
не-постоянно.
Как – к самому себе – теряя интерес,
оно лишь корчилось – от лжи, любви и жженья,
как – сразу – сбросило – любовь,
как лишний вес —
без сожаленья.
И – в эту яркость, в эту круговерть —
как в сотый раз,
как в первый раз! – запело
и – захотело сбросить – жар и смерть.
Но не успело.
НО Я ЕЩЕ ПРИЖМУСЬ К ТЕБЕ – СПИНОЙ
Но я еще прижмусь к тебе – спиной,
и в этой – белой, смуглой – колыбели —
я, тот, который – всех сильней – с тобой,
я – стану – всех печальней и слабее...
А ты гордись, что в наши времена —
горчайших яблок, поздних подозрений —
тебе достался целый мир, и я,
и густо-розовый
безвременник осенний.
Я развернусь лицом к тебе – опять,
и – полный нежности, тревоги и печали —
скажу: «Не знали мы,
что значит – погибать,
не знали мы, а вот теперь – узнали».
И я скажу: «За эти времена,
за гулкость яблок и за вкус утраты —
не как любовника —
(как мать, как дочь, сестра!) —
как современника – утешь меня, как брата».
И я скажу тебе,
что я тебя – люблю,
и я скажу тебе, что ты – мое спасенье,
что мы погибли (я понятно – говорю?),
но – сдерживали – гибель – как умели.
ЗАРЕКАЛАСЬ СВИНЬЯ – ГОВНО ЕСТЬ
Из разговоров за спиной.
– Господи, какие же они все несчастные люди. Они обязаны – рассказать о себе все. Иначе их усилия напрасны.
– Но ведь это уже обыкновенный стриптиз! Снимаются покровы, один, второй, третий. Нетерпеливый зритель ждет. Ждет и боится, что занавес упадет раньше, чем стриптизер разденется.
И это – понятно.
Непонятно только – бывает ли им когда-нибудь стыдно?
(Бывает.)
Один мой знакомый сказал мне,
что формулы отрицанья —
в моей речи похожи – на формулы утвержденья.
Другой мой знакомый сказал мне,
что на все предложенья —
я всегда отвечаю – категоричным отказом...
Не уверен.
Не знаю.
Никогда не думал – об этом.
Однако – с тех пор —
на все предложенья и просьбы
(вольныя
и невольныя,
личные и не очень) —
ДА, – отвечаю я, – ДА, ДА, ДА, ДА!
ДА!
НЕТ!
(Не – царское это – дело.)
КАК ИЗВЕСТНО – Я ЧАСТО ВИЖУ ВО СНЕ КАТАСТРОФЫ
Пронзенный оскорбительным страхом, я хватаю предметы, детей (часто чужих), а про многих родных – забываю...
Когда-нибудь – кто-нибудь – пронзенный этим же страхом, схватит (чтоб вынести) кого-то другого, но не меня.
Все справедливо.
Кричи – как шапка,
бывшая куницей,
скрипи во тьме – как полинялый шкаф, –
а что ты думал:
можно – сохраниться? –
себя на божий промысел отдав...
Ты ласкаешь меня – как скаковую лошадь,
я же ласкаю тебя – как весенние гроздья
(мну, как осенние гроздья —
ртом, животом
и руками).
Ты же – нас – забиваешь,
как теплые, мягкие гвозди.
Спасибо еще —
что гвозди.
...Сапогами бы,
сапогами...
Без названия
