Ринат Валиуллин - Стихи для гурманов

– Зачем же ноги на стол?
– Разве они не прекрасны?
– Кто бы спорил,
они ведь женские.
– Уже нравится?
– Уже привыкаю.
Ноги твои на столе.
Даже кофе не нужен.
Я бы такими позавтракал.

Никому не понравится,
если скажут, что ваше рождение —
это несчастный случай
для всех,
кто населяет эту великую плоскость.
И ей не понравилось.
Ушла из дома.
Поначалу
она себя чувствовала ребенком
со взрослым мужчиной,
который любил её больше родителей.
Любил…
И она его, видимо:
– Я знаю, что у нашей любви
большая разница в возрасте,
но не вздумай меня удочерять,
чтобы не стать противным.

В лапах твоих тепло,
я не знала, что бывает теплей,
до…
До тебя.
Даже того,
с щетиной.
Когда ты приходишь
нетрезвый,
в росе чьих-то взглядов,
в аромате чужих духов.
Мой.

Шваль, падаль, дрянь, —
ругаюсь на простуду погоды.
Некрасивые слова.
Гуляя по парку, разбрасываю,
как деревья, тряпьё последнее.
Им неизвестно ещё,
что их,
даже голых, никто не возьмёт.
Осенью их никто не полюбит,
потому что любовь
хочется завоёвывать.
Шваль, падаль, дрянь.
А они для нас,
как и многие, – деревянные.

Вчера я полночи
собирала цветы на обоях.
Ты сам видишь —
букет из нас никудышный.
Он вянет.
Нам надо расстаться,
пока не дошло до края.
Я потеряла к тебе интерес.
Ты спросишь – как?
Так же, как любую другую вещь.
– Может быть, у тебя кто-то есть?
– Хорошо.
Если тебе будет легче,
считай, что его украли.

– Есть такие слова,
которые созданы, чтобы им не доверять.
– Есть и такие же люди.
– Ты думаешь, когда говоришь?
– Я чувствую.
– Где и когда?
– Может быть, завтра,
в сердцах.
– Ты скажешь?
– Я повторю, что люблю тебя.
– А я?
– Ты выдохнешь: «Я тебя тоже».

– Какую книгу вы ищете?
Люблю читать о себе,
но так мало написано.
– Увы,
и обо мне ничего.
Видите, сколько людей,
и все о себе, о любимом, ищут.
– Теперь понимаю
причину,
по которой
люди стали меньше читать.
О них в книгах всё меньше,
так как писатель каждый
норовит написать о себе.

Разве женщин любят
за то, что они прекрасные суки?
Разве за то, что они изящные бл…?
За то, что кожа нежна,
а прелести лживы?
За то, что красавицы
станут когда-нибудь матерями
или уже стали?
Нет.
Их любят за то, что они умеют переживать
то, что мужчины
вряд ли бы без них пережили.

– Чёрт,
какой у тебя высокий порог.
Так можно все ноги сломать.
– Порог как порок.
Об чужие я сам спотыкаюсь вечно.
– Люди порочны?
Или общество в целом?
– Сам по себе человек,
он хочет быть счастлив,
но ради этого
несчастными готов сделать других.
Мне кажется, что самый большой порок…
– Мне кажется, внушить человеку,
что любишь безумно,
и пользоваться.
– Это та же измена.
– Мне кажется, больший —
без любви заниматься любовью.

– Может, махнуть в Париж?
Говорят, там любовь краше.
– Ты уверена?
– Нет.
– Вот и мне кажется это всё ерундой.
Вылюблю сейчас тебя здесь
безбашенно.

– Как у тебя?
– Одна грусть сменяет другую,
одна тоска третью.
– Видимо, ты давно не радовалась,
подруга.
– Так, чтобы быть счастливой, – нет.
Так, чтобы быть несчастной, —
так ведь это не радость,
это какое-то издевательство
над самим собой.
– А над кем ещё,
если рядом нет близких?

– Бл… как же я соскучился по тебе
– Ты чего материшься?
– Это не я,
это моя похоть.

– Где ты вчера всю ночь шлялась?
– Любила.
– Что,
целую ночь?
– Разве тебе будет легче,
если я скажу – половину?

– Мы год уже встречаемся,
ты ничего ещё мне не дарил.
– Вот и сестра говорит,
что я бездарный.

Долбаные понедельники,
вторники, среды, четверги и пятницы.
Если бы не вы,
мне бы легче было быть самим собой.
Выходные…
Я в них упаковываю
свою глупость.
Выпиваю
и закусываю чьей-то любовью,
потом нажираюсь,
и тогда уже она закусывает мною,
а я блюю.
Затраханные субботы и воскресенья.
Кто кого.
Кто с кем.
Я смотрю на стену.
Жизнь проходит тупо по календарю.
Он отрывной.
Я тоже хотел бы каждый день отрываться,
как это удаётся ему.

Капает дождь,
а может быть, первый снег.
Падает медленно
на поверхности сердца
наледь.
Она погружает любовь
в вечную мерзлоту.
– Я буду скучать.
– Я – помнить.
– Не верю.
– Не верь.
– Я буду.
– Я есть.
– Не надо.
Всё перебесится.
Мы и так отбились от стада
собственных взглядов.

– Я не знал, что вы курите.
– А я не знала, что пьёте.
– Надеюсь, у вас нет
других вредных привычек?
– Откуда?
Мне тоже с одной вечная скука.
– Может, тогда ненадолго махнёмся,
а то у меня во рту уже
от табачного дыма сухо…

– Вышел из себя.
– И как?
– Понравилось.
– Отвел душу?
– Туда же.
Ей понравилось тоже.

– Женщина,
та, что рядом,
какой она должна быть?
Он прикидывал,
жидкость мешая в чашке.
– Нет,
она не должна мешать
быть ему настоящим, —
раздумывал.
Кофе его остыл,
как за прозрачным окном
стекленеющий воздух
стал похожим на осень.
– Так же, как осень,
раздеваться сама.
А как же за ней ухаживать?
Носить на руках.
Она же захочет
любимой быть.
Прежде всего,
она должна быть
без прилагательных,
без глаголов,
такой,
чтобы дать почувствовать
себя
настоящим мужчиной, —
бросил он в кофе
кусок тростникового сахара.
– Сладость —
вот что делает нас капризными.

Женщинам никогда не будет хватать мужчин,
и наоборот,
даже если у них всё схвачено.

Ты мирно сопишь,
и это во мне вызывает восторг.
Печенье, безе, шоколад, эклеры.
Я понимаю, что слаще нет ничего для тебя,
чем сон,
а для меня – то что сейчас лицезрею.

– А вы знаете, что может случиться с женщиной,
если её не любили давно,
давно не ласкали,
хотя бы словами,
давно не трогали её кожи,
к чувствам не прикасались?
– Без любви все женщины вянут.
– Вы знаете,
она может с ума сойти,
сойти на той остановке,
которая называется старость.

– Я чувствую: тебе со мной плохо,
всё хуже и хуже.
Не надо отворачивать голову,
это я должен себя винить.
– Ты не меняешься,
ты остаешься прежним.
Я думала,
что вода моей нежности
расточит тот камень железный,
что показался сердцем.
Но прежнее
обрастает прежним.
– Не надо только среду увлажнять,
я буду тебе иногда звонить.

– У меня пуговица отрывается на пиджаке.
И что здесь смешного?
– Представила пуговицу,
которая уходит в отрыв.
Хорошо, я пришью,
только вдень мне нитку в иголку.
У тебя это получается лучше.
Помнишь, как в ушко моё
вплетал
нить разговора?
– Которую ты постоянно теряла?
– Это понятно.
Была так взволнована…
– Или хотела
пришить меня к себе крепче?
– Тактика,
чтобы не отрывался,
как раньше
позволял себе с незнакомками.

– Мне частенько не хватает любви.
Как ты с этим справляешься?
– Завариваю кофе,
болтаю по телефону,
иду по магазинам, в кино.
– Я поняла.
В общем, тоже страдаешь.

– Чёрт,
чьи-то губы на чашке.
– Это следы прежних ртов.
– Неприятно.
– Прямо как в жизни:
трудно касаться уст,
зная, что их целовал кто-то ещё.
– Помнишь те времена,
когда пили молодое вино
из белых, хрупких,
тонких, одноразовых
пластиковых стаканчиков?

– Что ты жуешь?
– Скуку.
Будешь? —
сломала она надвое вафлю.
– Ну, давай похрустим.
– Были же времена
весёлые.
Не знаешь, куда они делись?
– Может, вафли не те?
– Только не говори, что стареем.
– Не скажу.
Всё дело во времени.
Раньше на мысли подобные
его просто не было.