Новелла Матвеева - Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Кто умён — не хитёр. Кто хитёр — не умён.
От начала времён до скончанья времён
Неизменным останется вечный закон:
Кто умён — не хитёр. Кто хитёр — не умён.

Скупой берёт за всё: за чувство раздраженья,
С каким он грабит вас (в порядке одолженья),
За кукиш, каковой он сам же вам подносит…
Ведь кукиш тратится в процессе подношенья!

И плагиатор ценит тон любезности.
Зови ж его не хищником словесности,
А… сборщиком фольклора безымянного
В среде поэтов мировой известности.

Мудрец вопросы миру задаёт.
Дурак ответы скорбные даёт.
(К тебе, глупец, как раз не обращались;
Ведь ты и есть причина всех невзгод!)

С холодностью снегов мы чистоту связуем,
Но «жизненным теплом» блудливость именуем.
Скажи: нельзя ли быть и чистым и живым?
Трагический исход — неужто неминуем?

Сто тысяч лет подряд погонщик бил осла.
Сто тысяч лет подряд из раны кровь текла.
Но кто дерзнёт сказать, что в мире не хватало
При этом «трепетности, ласки и тепла»?

Шалуны Языка, ослепительные пустомели!
А видать, не напрасно вы так в Языке нашумели:
Это бунт обычайности, скрипку ломающей с треском,
Чтоб никто не узнал, что играть вы на ней не умели.

«Что есть Истина?» — голос раздался в ночных небесах,
Обратись к Языку (что всегда как солдат на часах).
А Язык — промолчал. Потому что «решительной ломке»
Подвергался как раз… И стоял в это время в «лесах».

Есть, есть разрыв — ручаюсь головой! —
Меж сущностью и формой стиховой:
От формы — пляшешь, носишься, летаешь…
От сути — ковыляешь, чуть живой…

— Чего тебе, тоскливое созданье?
— Мне дайте форму. Но — без содержанья.
Я формалистка. Ибо только форма
Ещё не причиняла мне страданья.

За что седой Восток так долго и упрямо
Хайяма избегал? А тут была программа:
«Коран или Хайям», — сказали мусульмане
И так естественно избрали… не Хайяма!

Какие ни имей жестянщик недостатки,
Не отразиться им на мировом порядке.
Философ и халиф! На мягком воске мира
Лишь ваших слабостей застынут отпечатки.

Поэт не о себе скорбит. Как ни тяжка
Зависимость певца от черствого куска,
Стократ ему больней, что от куска зависят
Умы, характеры, народы и века.

В дыму интриг, убийств и зуботычин
Лишь Летописец сдержан и приличен.
Держись, не падай! Ибо в целом мире
Один за всех ты должен быть логичен.

Когда заносчивость припишут вам лукаво,
Но и на равенство у вас отнимут право
И каждой курице дозволят клюнуть вас,—
Ловите этот час и знайте: это — слава.

Не верь, что постоянство приедается.
Такая мысль ничем не подтверждается:
Когда ж успело б нам приесться качество,
Которое так редко попадается?

Поскольку в историческом потоке —
Не вдруг поймешь — где доблести, где склоки,—
Давай не на историю молиться,
А на ее отменные уроки!

Вбежал и уязвлённо заявил:
«Сальери никого не отравил!»
Возможно. Но спустя два века после странной
Кончины Моцарта — откуда этот пыл?

Бесчинства объясняются войной.
Зловредный нрав — природою дурной.
И только честь ничем не объяснима.
Но верить можно только ей одной.

Они усы и бороды носили, —
Гремящий трагик, романист, поэт…
Но в общем парни — женщинами были;
Ведь женственней души французской — нет!

Весь мир беспечностью они пленили,
Изяществом очаровали свет
И с томной красотой соединили
Девичьей грусти ливневый расцвет.

Одна вспылит, другая прослезится…
Та — ворковать, та — с перстнями возиться,
Подымет эта ближнего на смех…

Учтив, спокоен, храбр, великодушен,
Не столь плаксив, не всем ветрам послушен,
Один Жорж Санд — мужчина среди всех.

Когда выходишь из кино
        В мерцанье вечера сырое,
Лишь краем зренья замечая,
        Что землю снегом замело,
То существуешь за двоих:
        И за себя, и за героя.
Или совсем не существуешь:
        Ни за себя, ни за него.

Ознобом воздух напоён,
        Тоской по Куперу и Грину.
Приторможёнными ручьями
        Бесшумного снегодождя…
Кинематограф, как сова,
        Тебе глядит упорно в спину,
Зелёнолунными очами
        Над городами поводя.

…Как тень жаровни по стене,
        Текли виденья в тёмном зале:
Был полон счастья и печали
        Старинной песенки напев,
Пока не гас на полотне,
        Перерождаясь в ропот устный,
Картины оборотень грустный,
        От превращений побледнев…

Нет! Место низости не тут!
Иллюзион — страна титанов!
Момент — и хоры великанов
Подхватят клич передовой…

Но и случайный в пятке зуд
Здесь облик обретает плотный.
И огонек встаёт болотный —
До колокольни головой!

…То не борцы-тяжеловесы,
То мыслей тёмные процессы!
Мне представали в ходе пьесы
И страхи в латах Жанны д’Арк,
И низкой прозы интересы
В обличье сказочной принцессы…
Искусства дальние экспрессы,
Вы поворачивали в парк!

Угадывалось: близок час,
Как за Джульеттою Мазиной
Пойдут эскортом, цепью длинной
«Блаженных» новые сорта:
Придут бой-золушки, пай-жанны…
Гибрид из бокса и нирваны.
Вся та святая простота,
Что не проносит мимо рта.

…Но зал, как донор-пеликан,
Питал детей своих фантазий;
Стоял, как лекарь, с банкой мазей
Для новых Золушкиных ран…
Устроить Золушку на бал
Толпой пытались персонажи…
А мне от Золушкиной сажи
Хотелось выстирать экран.

(В чём счастье зрителя? Молчать
При хохоте единодушном
Или хихикать одиноко
В молчанье зала гробовом?)
…Как жаль, что Золушка теперь,
Когда на бал бежать ей нужно,
Уж не проходит через стены,
А прошибает стены лбом!

Так, значит, снова — в добрый час?
Съедим горчайшей соли гору,
И выпьем Стикс,
И много сносим
Железом кованных сапог,
Пока простейшее поймём:
Что, подготовленной к отпору,
Железной Золушке —
Не впору
Хрустальный башмачок!

А как растроган был экран,
Что не свята Святая Жанна
(Хотя придумал это сам)!
Она сгорала на костре,
А в промежутках, как на грех
(Что не в пример для Жанны странно!),
Держалась Жанна хуже всех.
А в лучшем случае — как все.

Она Руанов не брала,
Не колыхала знаменами,
Ан воевала — за себя!
Не поджигай, палач, постой:
Здесь просто нечему гореть.
И если молвить между нами,
Она согласна и с ханжами,
И с инквизицией «святой».

Ей, разорительнице гнёзд,
Галчиных бедных гнёзд семейных,—
Смешно доспехами греметь,
Мечом размахивать грешно!

…Об оклеветанных тенях,
О чувствах к ним благоговейных
Ты по-старинному грустишь,
Когда выходишь из кино.

Искусство ищет новых троп.
Искусство смешивает жанры.
Но, даже смешивая жанры,
Мешать понятья ни к чему.

…И неуклонно в эту ночь
Стучит мне в сердце пепел Жанны,
Стучит мне в сердце пепел Жанны,
И трудно сердцу моему.