Льюис Кэрролл - Фантасмагория и другие стихотворения

Сидел я как-то на песке
    Перед морской волной,
Стремясь в безудержной тоске
    Перекричать прибой,
Когда послышалось мне вдруг:
«Из-за чего такой испуг?»

Я отвечал: «Нахальный Джонс,
    Едва меня узнав,
Сюда, я в этом убежден,
    Заявится стремглав
И скажет мне, что я толстяк,
Хотя я думаю не так».

Беда мне! Вот он среди скал!
    Судьбу молю я, чтоб
Он из подвала не достал
    Свой мерзкий телескоп,
Иначе мне спасенья нет,
Он мой везде отыщет след.

Как только за обедом из
    Изысканнейших блюд
Я жду хорошенькую мисс,
    Соперник тут как тут,
И мне (он тонок, я толстяк)
Не превзойти его никак.

Когда спросил я напрямик:
    «Чем Джонс, эсквайр, хорош?» —
Услышал я девичий крик:
    «Он строен и пригож!
Он нас изяществом пленил
И тем, что статен, гибок, мил».

Едва девичий крик умолк,
    Поднадоевший мне,
Я резкий ощутил толчок
    На собственной спине:
«Ба! Это Браун! Ты, никак,
Опять поправился, толстяк?»

«Мой вес — не ваше дело, сэр!»
    «Твое? Ты знаешь толк
В своих делах, и их размер
    Внушает мне восторг!
Тот, у кого такой размах,
Удачлив должен быть в делах.

С тобой стоять опасно здесь,
    Ушел бы ты, дружок,
Иначе весь твой тяжкий вес
    Со мной уйдет в песок…»
Дуэль обиду смоет… Как
Он смел сказать, что я толстяк!

    Это давней весной
        Все случилось. Сначала
    Аталанта со мной,
        Помню я, не скучала,
И на нежные речи мои благосклонно она отвечала.

    Ожерелье и брошь
        Я дарил чаровнице,
    Уповая, что все ж
        Сердце милой пленится,
А прическу носила она в стиле правящей Императрицы.

    Я в театр приглашал
        Мою юную Пери,
    Но в ответ я внимал:
        «Я вам больше не верю.
Я устала уже от жары и толпы в ожиданье Дандрери».

    «Это только каприз! —
        Я внушал себе. — Это
    Значит просто, что мисс
        Благосклонна к тебе так!» —
И вскричал: «Просто блеск!» — это был клич ловцов девонширских креветок

    Я твердил: «Ерунда!
        Скажут все непременно:
    — Ты счастливчик! — когда
        Будет в бледную пену
Превращаться наш свадебный торт и желтеть флердоранж постепенно».

    Как зевала она
        В неге томной и сладкой!
    Я был пьян без вина
        Той блестящей догадкой!
Бурей вздохов я был поражен, уязвлен этим взглядом украдкой!

    Я шептал: «Это так —
        Не тоска, а томленье!
    Остается на брак
        Получить Разрешенье!
Только дорого это, и нам надо бы предпочесть Оглашенье.

    Будь Геро моей! Свет
        Маяка предо мною».
    Но услышал в ответ,
        Чтоб оставил в покое.
Я сквозь уличный грохот и шум разобрать не сумел остальное.

Залезла на решетку Леди,
  И лает пес у ножек,
Следить, что делают соседи
  И как идут прохожие.

Один у двери встав, давай
  Звонить и дверь трясти:
«Ответь-скажи мне, попугай,
  Могу ли я войти?»

Затем взлетел с забора попка
  И говорит девице:
«Коль не торчит из звона кнопка,
  То он пришел жениться»
Вошел он в зал — Пол Маркетри.
  Ах, как же жалок он!
«Не стар ли для тебя? — Смотри!
  Действительно ль влюблен?»

«Как знать — вы вправду влюблены?
  Вас вижу со спины.
Как знать — вы вправду влюблены?
  Вы немы иль больны?»

И вот соленая слеза
  Скатилась со щеки:
«Давно дары шлю, — он сказал, —
  Ищу твоей руки!»

«Не получали ль вы колец?
  Колец из злата — дюжих!
Их вам доставил мой гонец —
  Почти что восемь дюжин»

«Подарки ваши, — с укоризной
  Сказала, — хрупки очень,
Моя собака их изгрызла —
  Колечки от цепочек!»

«Не получали ль, — смотрит робко, —
  Мой черный локон вы?
Отправил почтой и в коробке,
  Отправил с головы!»

«Я получила их так много,
  Что сделала подушку,
(Молю, не присылайте стога!)
  Подушку псу под ушко!»

«Не получали ль вы письма,
  Завязанного лентой?
Из дальних стран, где хлад и тьма,
  Письма любви заветной?

«Письмо пришло, — и между прочим, —
  С таким шикарным бантом!
Но фрейлина мне: — Что за почерк!
  Отправь письмо обратно!»

«Письмо, что вывел каллиграф,
  Ушло в глухие веси!
Я жаждал счастья — я не прав,
  Но все мне нужно взвесить!»

Взлетел вдруг попка говорящий,
  Советчик он отменный:
«Ведь миг на редкость подходящий,
  Чтоб встал он на колени!»

Он покраснел, и побледнел,
  И, на коленях стоя,
Сказал: «Ах, нужно, леди, мне
  Вам рассказать историю».

«Пять долгих лет, еще пять лет
  Ухаживал, подмигивал,
Как много было счастья, бед,
  Поведать могут книги вам.

Ах, десять лет — понурых лет
  Вздыхал я по старинке
И слал тебе я лучший цвет,
  Слал игры, валентинки.

Пять долгих лет и снова пять
  Жил в дальней стороне,
Чтоб ум твой смог теплее стать
  К скорбящему — ко мне.

Жил тридцать лет среди сердец
  Холодных и медведей,
Пришел сказать я, наконец,
  О, будь моею, Леди!

Не покраснев, не побледнев,
  Лишь улыбнулась жалостно,
Сказав: «Страсть, много претерпев,
  Скучна мне, а не радостна!»

А попугай мчит на простор,
  Хохочет злобно, едко:
«Выносливый столь ухажер
  Невыносим на редкость!»

А песик лает все свирепей,
  Показывает прыть,
Чтоб с золотой сорвавшись цепи
  Больнее укусить.

О, успокойся, попугай!
  О, успокойся, песик!
Мой долг — сказать, пускай под лай,
  Но слушать — кто ж вас просит.

А леди — громче пса, как будто
  Над псом спешит к победе.
Влюбленные ж всегда орут так,
  Услышали чтоб леди.

Крик попугая — звонче, звонче,
  Сердитей его смех.
Но песьи взвизги, между прочим,
  Звучали громче всех.

Сидели слуги у камина,
  На кухне — ввечеру.
Заслышав дикий вопль в гостиной,
  Дивились: «Что ж орут?»

А паж, хоть он не исхудал,
  Но громче всех заохал:
С чем чай подать в гостиный зал
  И связан этот грохот?
Пажа забросить, чтоб узнал —
  У них платок был крохотный —
С чем чай подать в гостиный зал
  И связан этот грохот.

Когда, подняв ужасный гам,
  Паж съехал с этажей,
Его спросили: «Что же там?
  Скажи, о принц пажей!»

А у влюбленного есть трость
  Побить собаку тучную,
И песик заревел со злости,
  Завыл еще тягучее.

А также у него есть кость,
  И пес угомонился,
И с ней на кухню — спрыгнув просто —
  Он, как и паж, спустился.
Сказала леди, хмурясь строже, —
  Ах, фея красоты! —
«Мой пес мне дюжины дороже
  Таких бродяг, как ты!»

Вздыхать и плакать вам не след,
  И не волнуйтесь больше!
Тот, кто прождал уж тридцать лет,
  Прождать сумеет дольше.

Шагами залу всю измерив,
  Вновь кнопку надавил
И вышел грустным он чрез двери,
  Таким же, как входил.

«А у меня был попугай:
  Век надо мной резвится!
Что скажет — мудро, так и знай,
  И я решил жениться.

Другую б леди ухитриться
  Найти мне, — плачет дед, —
И пусть ухаживанье длится
  Другие тридцать лет.

Найду веселую, хоть сед,
  Ведь вкус с годами тоньше,
Спрошу ее: «Да или нет?»
  Чрез двадцать лет, не больше».