Льюис Кэрролл - Фантасмагория и другие стихотворения

Изъели волны брег в мочало,
Она прелестно поучала,
А он молил, как и сначала.

Она смягчала «сладкий» тон,
И монолог был оживлен,
Как трутень неуклюж был он.

«Из мела не удастся нам
Сыр получить», — слова к словам
Аккомпанируют шагам.

Но голос звучен был, бесспорно,
Она спросила вдруг: «Который?» —
То высший миг был разговора.

В тупик поставивший ответ
С пещерным эхом слившись, след
Утратил в волнах — без примет.

Он сам не знал, что отвечал ей,
Как лук, стреляющий случайно,
Но мимо слуха — от отчаянья.

Ответа ей его — не надо,
С опущенным свинцовым взглядом,
Шла, словно нет его с ней рядом —

И били больно, как кулак,
Ее вопросы «Что?» и «Как?»
И силлогизмов дикий мрак.

Когда ж, устав зря, бестолково,
Просил он объяснить два слова,
Она все повторила снова.

Пренебрегая явно Смыслом,
Сказал он, ведь, вскипая, кисли —
В агонии ужасной — мысли:

«Ум — роковая нам награда,
Абстракций, совпадений чадо,
Такое ж, как и мы! Не правда?»

Тут ее щеки запылали
Уста надменно замолчали,
Но даже молча подавляли.

Теперь ответ — её — не нужен,
Взгляд словно камнем перегружен,
Умчаться бы! — Но он недужен.

Она слова его бичует
Без промаха, как кошка, чуя,
Где птичка в темноте ночует.

Его ум бросив на лопатки,
Разоблачив до кости гладкой,
Мысль излагала по порядку:

«Но люди ль люди? И прильнут
К потоку ль дум — взять ту одну,
Росе подобную, вину?

И лихорадочный глаз наш
Сумеет ли узреть сквозь кряж
Тщеты — мучительный мираж?

Услышим ли немые крики,
Им полон воздух, ведь великой
Вновь кровью налились все блики?

Как дышит луг янтарным светом,
И как парит в тьме беспросветной,
В граните ночи — шлейф кометы?

Среди ровесников, став сед,
Ты, человек, сквозь толщу бед
Узришь ли молодости след?

Нам прошлое приносит звук —
То подолов шуршащий круг,
И пальцем в дверь легчайший стук.

Но в час мечты, в полета час
Унылый призрак зрит на нас
Из глубины стеклянных глаз.

То призрак суеты сует,
Ведущий в лес дремучих лет,
И стынет кровь — и жизни нет».

У фактов вырвала из губ, —
С восторгом зверя, а он груб, —
Святую правду, словно зуб.

Круг мельниц встанет, как немой,
Когда всю речку выпьет зной,
Так и она молчит. — Покой.

Так после тряски, шума, гвалта
Шел пассажир, ища прохладу,
Когда домчался, куда надо:

Средь суматохи — сбой моторов
Лишь слышен, но по коридору
Носильщик бархат топчет скоро.

Со взглядом, ищущим преград,
Беззвучно губы мысль твердят,
И вечно хмурен ее взгляд.

Он радостно смотрел: полна
Покоя даль, и спит волна
В молчанье мертвом, а она

Клочок пространства созерцала,
И словно эхо повторяла
Круг мысли стертой — все сначала.

Но он не мог расслышать ухом,
Хоть оно чутко, а не глухо,
Что говорила она сухо,

На береге волны печать,
Как принялась рукой качать, —
Вот все, что он сумел понять.

Он видел зал — как бы сквозь сон —
С гостями в мрак был погружен,
Все ждут… — Кого ждут, знает он.

Они, поникнув, не уснули,
Но каждый съежился на стуле,
Глаза отчаяньем блеснули!

Не разговорчивей креветок,
Мозг сух от скорби беззаветной,
Вы не дождетесь их ответа —

«Ждем три часа! Довольно, Джон! —
Один издал все ж вопль и стон:
Скажи, накроют пусть на стол!»

Виденье, гости, — все пропало,
Одна лишь дама среди зала
Благоговейно причитала.

Ушел он, сев на брег морской
Следить за мчащейся волной
С приливом на берег сухой.

Бродил он возле кромки чистой
Воды, и ветер пел речисто
На ухо, шли валы игристы.

Зачем он слушал ее снова
И замирал над каждым словом:
«Ах, жизнь, увы, абсурд неновый!»

Лишь миг недвижна колесница
Его слезы была — стремится,
Печаль излить его ресница.

А ужас прямо в сердце дышит,
Глас ни вдали, ни рядом — выше —
Казалось, слышен, — но не слышен:

«Но нет в слезах ни утешенья
Ни искры сладкого сомненья,
Все тонет в мрачной тьме томленья».

«От слов ее открылась рана,
Они мудрей, чем океана
Был вой невнятный постоянно, —

Сказал, — мудрее, чем потока
От запада и до востока
Певучий диалект глубокий».

А голос сердца тих, суров,
Словами образов — не слов,
Сказал, как путник, тяжело:

«Ты стал сейчас глупей, чем прежде?
Так почему глас знанья нежный
Не слушаешь, живя надеждой?»

«О, только бы не это! — Ужас!
Уйти к вампиру лучше — глубже
В пещеру, плоть отдав ему же!»

«Будь тверд, ведь мыслей мудрых тьма, —
Безбрежна и теснит сама
Коросту скудного ума».

«Не это! Лишь не одиноким
Остаться. В голосе глубоком
Ее был странный хлад жестокий.

Эпитеты ее чудны,
И не было ведь глубины
В ее словах, что так ясны.

Ответы были величавы,
И я не мог не верить, право,
Что не мудра она на славу.

Не оставлял ее, пока,
Запутав мысли, как шелка,
Она не стала далека».

Но шепот проскользнул дремотно:
«Лишь в правде — правда. Знать охота
Суть дел всем», — подмигнул вдруг кто-то

Благоговейный ужас смерть
Внушает, голову как плеть
Он свесил — жив едва — на треть.

Растаял шепот, — так густою
Ветр поглощается листвою,
Не дав ни тени нам покою.

И с каждым мигом все страшней
Отчаянья пучина — в ней
Он стиснул голову сильней.

Когда узрел, как сведена
Бровь скал, алея от вина
Зари, — спросил: «Так в чем вина?»

Когда же от слепящих гроз
Ослепло небо, как от слез, —
Надела траур роза роз.

Когда в преддверье Рождества
Затмилась солнца голова,
Всплакнул: «Душа, в чем не права?»

Когда пейзаж был полон страхов,
Ночь бросила его с размаху
На землю и пригнула к праху.

Стон тех, кто мучим и покинут,
Ужасней гроз, что вдруг нахлынут, —
Ведь те сладки, как звук волынок.

«Что? Даже здесь в кругу истерик,
Боль с Тайною, клыки ощерив,
За мной — подобием ищеек?

Стыдом и жаждой удручен,
Как знать, к чему приговорен,
Какой нарушил я закон?»

На ухо шепот чуть шуршит
Как эхо зыби, что молчит,
И тень восторга, что забыт.

Играет шепот с ветром всласть:
«Ее судьба с твоей сплелась, —
Так внутренний вещает глас, —

Ведь каждый — роковых звезд россыпь,
Он дарит их подобно оспе.
Так отойди подальше просто.

Враги друг другу — вечно в споре:
Ты ей — мычащее подспорье,
ОНА ТЕБЕ — ЛАВИНА ГОРЯ».