Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Это – конкурс,
                     конкурс,
                                конкурс, —
умиленье и восторг.
Невелик солист,
                     а голос
у него —
почти гудок!
Отгудел
           и сел на место…
Новый гений рвется в бой!
Он сражается с оркестром,
с публикою,
сам с собой.
Он поет
           и бьет в ладошки…
У певицы – свой резон.
Ведь не зря на ней одежка
с декольте
на шесть персон…
Покорители эстрады,
долговязые птенцы,
неизвестные таланты,
незнакомые певцы.

Это – конкурс,
                     конкурс,
                                конкурс…

По оркестру
                пот течет.
Простодушие и ко́рысть.
Озаренье и расчет.
Суета.
        Дыханье зноя.
И заламыванье рук…

И всегдашнее,
                   сквозное
ожидание:
а вдруг!..

Все говорят:
«Его талант – от бога!»
А ежели – от черта?
                            Что тогда?..

Выстраиваясь медленно в эпоху,
ни шатко и ни валко
                            шли года.
И жил талант.
Больной.
            Нелепый.
                         Хмурый.
Всего Гомера знавший назубок…
Его считал
               своею креатурой
тогда еще существовавший
бог.
Бог находил, что слог его прекрасен,
что на земле таких —
                             наперечет!..

Но с богом был, конечно, не согласен
тогда еще не отмененный
черт.
Таланту черт шептал:
«Опомнись,
                бездарь!
Кому теперь стихи твои нужны?!
Ведь ты, как все,
погибнешь в адской бездне.

Расслабься!
Не отягощай вины».
И шел талант в кабак.
И —
      расслаблялся.
Он пил всерьез!
Он вдохновенно
                      пил!
Так пил,
что черт глядел и умилялся:
талант
себя талантливо
губил!..

Бог
     тоже не дремал!
В каморке утлой,
где – стол,
               перо
                     и пузырек чернил,
бог возникал
раскаяньем наутро,
загадочными строчками
                                дразнил…
Вставал талант,
почесываясь сонно.
Утерянную личность
                             обретал.
И банка
           огуречного рассола
была ему нужнее,
чем нектар…
Небритый.
С пересохшими губами.
Упрямо ждал он
                      часа своего…

И строки
            на бумаге
                         проступали,
как письмена, —
отдельно от него.

И было столько гнева и напора
в самом возникновенье
этих строк!..

Талант, как на медведя,
                               шел
                                    на бога!
И черта
скручивал
             в бараний рог!..
Талант работал.
Зло.
     Ожесточенно.
Перо макая
в собственную боль.
Теперь он богом был!
                             И был он чертом!
А это значит:
был
самим собой.
И восходило солнце
                           над строкою!..

Крестился черт.
И чертыхался бог.
«Да как же смог он
                         написать
                                     такое?!»
…А он
еще и не такое
мог.

Этого стихотворенья
ты не прочтешь
никогда…
В город вошли,
                     зверея,
белые холода.
Сколько зима продлится,
хлынувши через край?
Тихо
в твоей больнице…
– Стаська,
              не умирай!..

Пусть в коридоре голом,
слова мне не сказав,
ставший родным
                       онколог
вновь отведет глаза.
В тонкой броне халата
медленно я войду
в маленькую
палату,
в тягостную
беду…
Сделаю все
               как нужно,
слезы
       сумею скрыть.
Буду острить натужно,
о пустяках говорить,
врать,
       от стыда сгорая!..

Так и не разберу:
может быть, мы
                     играем
оба
в одну игру?!
Может,
         болтая о разном, —
очень еще живой —
ты между тем
прекрасно
знаешь
диагноз свой.
Может, смеешься нарочно
в этот
        и в прошлый раз,
голову нам
мороча,
слишком жалея
                    нас?!

В окнах,
           больших и хмурых,
высветится
              ответ.
Как на твоих гравюрах —
белый и черный
цвет.
И до безумия просто
канет
       в снежный февраль
страшная эта просьба:
– Стаська,
              не умирай!..

Так вышло.
Луна непонятною краской
                                   обочины выкрасила…
Нас выжгло!
Нас —
         будто из поезда полночью —
                                                выбросило.
По пояс —
холодного снега в кювете.
                                   В сугробах – полмира!..
А поезд
проносится мимо…
                          проносится мимо,
                                                  проносится мимо.
Постой!
Но ведь только минута прошла,
                                           как мы ехали в нем и смеялись.
С его теснотой
и нежданною грустью
                              смирялись.
Глупили!
В чужие печали и беды
                                бесстрашно влезали.
Мы были
самими собой.
                   А теперь мы – не сами.
Теперь,
вспоминая себя,
                     оглушенно и тяжко молчим мы.
Тебе
я кажусь незнакомым,
                             далеким,
                                        едва различимым…
Пустынная полночь.
Ладони в ожогах метельного дыма.
А поезд
проносится мимо,
                        проносится мимо,
                                                проносится мимо…
Летит он – снарядом!
И тащит куда-то не наши обиды,
                                            не наши болезни и счастья.
Ты – рядом.
А как достучаться?
                         А как дотянуться?
                                                А как до тебя докричаться?…

Под снегом великим,
над временем тысячеверстным
безмолвные
крики
висят,
       зацепившись за звезды.
Мне их не избавить
от каждого прошлого дня
                                  и от каждого мига…

А память
проносится мимо,
проносится мимо,
проносится мимо…

Что ж,
        собираться начнем помаленьку.
В город уедем от непогод…
Надо бы в море
                     бросить монетку,
чтобы вернуться сюда
через год…
Здесь был спокойно и солнечно прожит
месяц,
        где так далеко до зимы.
Здесь были счастливы мы,
а быть может,
нам показалось,
                     что счастливы мы.
Надо вернуться опять в этот месяц…
В теплое море
падает мелочь.
Круглые капельки серебра.
Капли надежды…
Едем.
Пора!..

…Где-нибудь
                в тихой палате больничной
за пять минут до конца своего
вспомню я снова
                      этот обычай,
слабой рукой
ухвачусь за него.
И, завершая собственный опыт,
на промелькнувшее оглянусь.
Брошу монетку
                    в жизненный омут…
Может, вернусь?

Мы совпали с тобой,
                            совпали
в день,
         запомнившийся навсегда.
Как слова
совпадают с губами.
С пересохшим горлом —
вода.
Мы совпали,
                 как птицы с небом.
Как земля
             с долгожданным снегом
совпадает
в начале зимы,
так с тобою
                совпали мы.
Мы совпали,
                 еще не зная
ничего
о зле и добре.

И навечно
              совпало с нами
это время в календаре.

Этих снежинок
смесь.
Этого снега прах.
Как запоздалая месть
летнему
          буйству
                    трав.
Этих снежинок
явь,
призрачное
               крыло.
Белого небытия
множественное
                    число…
Этого снега
нрав.
Этого снега
боль:
в небе
        себя разъяв,
стать на
земле собой…
Этого снега
срок.
Этого снега
круг.
Странная мгла дорог,
понятая не вдруг.
Выученная
               наизусть,
начатая с азов,
этого снега
грусть.
Этого снега
зов…
Медленной чередой
падающая из тьмы
в жаждущую ладонь
прикосновенья
                    зимы.