Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Охота!
         Настала охота!..
Раздолье
            неравной игры.
Забава.
Мужская работа
еще с допещерной поры,
В душе,
оглушенной азартом,
почти что звериный инстинкт!..
Как лихо
            над озером завтра
веселая дробь засвистит!
Какая потеха начнется!
Какая удача придет!..
И лес
        от удара качнется.
И лось
         на колени падет.
И будут
          кровавые перья
беспомощно плыть по реке…
И станет
           сплошным нетерпеньем
двустволка
в счастливой руке!..
Эгей, сапоги-скороходы!
Догнать!
           обнаружить!
                            добыть!..

Как все-таки людям охота
однажды
кого-то убить.

Хочу,
чтоб в пожизненной теореме
доказано было
                   судьбой и строкою:
я жил в эту пору.
Жил в это время.
В это.
А не в какое другое.
Всходили
             знамена его и знаменья.
Пылали
           проклятья его и скрижали…
Наверно,
мы все-таки
                что-то сумели.
Наверно,
мы все-таки
                что-то сказали…
Проходит по ельнику
                             зыбь ветровая…
А память,
людей оставляя в покое,
рубцуясь
            и вроде бы заживая, —
болит к непогоде,
болит к непогоде.

Из объятий моды
                        не уйдешь, не вырвешься.
Мир заштамповался!
                            Он сошел с ума!
Это —
         наказание,
это —
        вроде вируса:
модные лекарства,
                        брюки
                                 и дома.
Стали вдруг похожими
                              центры и окраины,
сумрачные будни,
грохоты торжеств…
Женщина экранная
                          волосы поправила, —
все земные женщины
                            повторили жест…
Ты танцуешь бодро
                          то, что мир танцует,
и покорно носишь
                         то, что носит он.
Мода отвергает,
мода указует,
шепчет и подсказывает
                               с четырех сторон.
Обладает мода
                   силою убойной.
Украшает время.
Ослабляет боль.
Ты по телевизору
                       смотришь матч футбольный,
и сидит полмира
                       рядышком с тобой!
И какая разница,
                      грек ты иль испанец,
финн или малаец,
                        серб или индус!
Есть еще различия
                          в отпечатках пальцев,
нет почти различий
                           в отпечатках душ!

Все твои желания
                       модой предусмотрены,
превратилась мода
в Книгу Бытия…

Хорошо, что есть еще
женщина немодная.
Милая.
Усталая.
Навсегда моя.

– Снова дралась во дворе?..

– Aга!
Мама,
но я не плакала!..
Вырасту —
               выучусь на моряка.
Я уже в ванне
плавала!..

– Боже,
не девочка, а беда!
сил моих больше нету…

– Мама,
а вырасту я когда?..

– Вырастешь!
Ешь котлету…

– Мама,
купим живого коня?..

– Коня?!
Да что ж это делается?..

– Мама,
а в летчики примут меня?..

– Примут.
Куда они денутся?!
Ты же из каждого,
                        сатана,
душу
сумеешь вытрясти!..

– Мама,
а правда, что будет
                         война
и я не успею
вырасти?..

Я писал и пишу
                     по заказу.
По заказу
дождей и снегов.
И дороги,
             бегущей к закату,
и висящих над ней
облаков.
Я пишу по заказу
                       осенних
черных гнезд
и нахохленных птиц.
И распахнутых настежь
                                газетных
обжигающих руки
страниц!
По заказу
             и часа, и мига.
Боли в сердце.
Дрожанья струны.
По заказу
             орущего мира
и смертельной его
тишины.
И нежданно ожившей
                             строки
на пределе
последнего круга.
И бездонной
                 щемящей тоски
позвонившего за полночь
друга.
Гула памяти.
Скрипа дверей…
Я писал и пишу
                     по заказу
горьковатой улыбки твоей,

не разгаданной мною
ни разу…
Лишь бы день
                   над землею не гас.
Лишь бы колос
                     под небом качался.
Только б он не кончался —
заказ.
Лишь бы этот заказ
                          не кончался.

Достопочтенное ретро,
благо ты
            или зло?
Вздохом
           какого ветра
к нам тебя
занесло?
Что за изгибы моды?
Время
        сошло с ума:
бабушкины комоды
в блочные
лезут
дома!
Вещи
       нездешней формы,
люстры,
шкатулки,
бра.
Медные
          прателефоны,
чайники —
тоже «пра».
Сотни диковин разных,
полупонятный быт.
Вновь
        граммофонный раструб
нам про любовь
хрипит…

Это, конечно,
                  потеха,

это – игра,
но за ней
слышу я
           долгое эхо
неких
спокойных дней.
Несуетливых,
                  нескорых,
выдержанных,
                   как вино…

Ищут люди
                опору
в том,
что было давно.
Там,
     где проблемы мельче
(если бы так всегда!).
Там, где машин —
                         поменьше,
где подлинней —
                        года.
Там, где они
                не мелькают,
там, где светло
                   и тепло…
Прошлое
успокаивает
тем,
что оно прошло.
Тем,
что оно смиренно…

За частоколом вех
достопочтенным ретро
станет
        и этот век.
Этот —
          шальной,
                      подробный,
загнанный,
              будто конь,
атомный,
электронный
или еще какой!..

…Кто-нибудь —
                     между прочим —
скажет о наших годах:
«Все тогда было
                     проще…
Господи,
нам бы так!..»

Укоры
        друзей и семьи
забудьте,
в расчет не берите!
И все неудачи свои
вы сразу
на время валите.
Пусть вас не тревожит ничто.
Зарывшись в уютную вату,
кричите,
           что время —
не то!
Твердите:
             оно виновато!..
Минуты,
недели,
года
пускай отвечают,
                       покуда
бегут
неизвестно куда.
Летят
непонятно откуда.
И если вам в полдень
                             темно,
и если на празднике —
                                горько,
валите на время!
Оно
все выдержит, —
                       вон его сколько!
Пускай отвечает сполна, —
за что? —
             это, в общем, не важно.
Хотя бы за то, что
жена
соседская
             лучше, чем ваша!
За то, что судьбы
                       не связать.
За то, что вам
                  тускло и тошно.
За то, что…
за то, что…

За то что
вам нечего
людям
сказать.

Это – конкурс,
                     конкурс,
                                конкурс, —
умиленье и восторг.
Невелик солист,
                     а голос
у него —
почти гудок!
Отгудел
           и сел на место…
Новый гений рвется в бой!
Он сражается с оркестром,
с публикою,
сам с собой.
Он поет
           и бьет в ладошки…
У певицы – свой резон.
Ведь не зря на ней одежка
с декольте
на шесть персон…
Покорители эстрады,
долговязые птенцы,
неизвестные таланты,
незнакомые певцы.

Это – конкурс,
                     конкурс,
                                конкурс…

По оркестру
                пот течет.
Простодушие и ко́рысть.
Озаренье и расчет.
Суета.
        Дыханье зноя.
И заламыванье рук…

И всегдашнее,
                   сквозное
ожидание:
а вдруг!..

Все говорят:
«Его талант – от бога!»
А ежели – от черта?
                            Что тогда?..

Выстраиваясь медленно в эпоху,
ни шатко и ни валко
                            шли года.
И жил талант.
Больной.
            Нелепый.
                         Хмурый.
Всего Гомера знавший назубок…
Его считал
               своею креатурой
тогда еще существовавший
бог.
Бог находил, что слог его прекрасен,
что на земле таких —
                             наперечет!..

Но с богом был, конечно, не согласен
тогда еще не отмененный
черт.
Таланту черт шептал:
«Опомнись,
                бездарь!
Кому теперь стихи твои нужны?!
Ведь ты, как все,
погибнешь в адской бездне.

Расслабься!
Не отягощай вины».
И шел талант в кабак.
И —
      расслаблялся.
Он пил всерьез!
Он вдохновенно
                      пил!
Так пил,
что черт глядел и умилялся:
талант
себя талантливо
губил!..

Бог
     тоже не дремал!
В каморке утлой,
где – стол,
               перо
                     и пузырек чернил,
бог возникал
раскаяньем наутро,
загадочными строчками
                                дразнил…
Вставал талант,
почесываясь сонно.
Утерянную личность
                             обретал.
И банка
           огуречного рассола
была ему нужнее,
чем нектар…
Небритый.
С пересохшими губами.
Упрямо ждал он
                      часа своего…

И строки
            на бумаге
                         проступали,
как письмена, —
отдельно от него.

И было столько гнева и напора
в самом возникновенье
этих строк!..

Талант, как на медведя,
                               шел
                                    на бога!
И черта
скручивал
             в бараний рог!..
Талант работал.
Зло.
     Ожесточенно.
Перо макая
в собственную боль.
Теперь он богом был!
                             И был он чертом!
А это значит:
был
самим собой.
И восходило солнце
                           над строкою!..

Крестился черт.
И чертыхался бог.
«Да как же смог он
                         написать
                                     такое?!»
…А он
еще и не такое
мог.