Роберт Рождественский - Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Этих снежинок
смесь.
Этого снега прах.
Как запоздалая месть
летнему
          буйству
                    трав.
Этих снежинок
явь,
призрачное
               крыло.
Белого небытия
множественное
                    число…
Этого снега
нрав.
Этого снега
боль:
в небе
        себя разъяв,
стать на
земле собой…
Этого снега
срок.
Этого снега
круг.
Странная мгла дорог,
понятая не вдруг.
Выученная
               наизусть,
начатая с азов,
этого снега
грусть.
Этого снега
зов…
Медленной чередой
падающая из тьмы
в жаждущую ладонь
прикосновенья
                    зимы.

Вроде, просто:
                   найти и расставить слова.
Жаль, что это все реже.
И все больней…
Вновь бумага лежит —
                              ни жива ни мертва —
будто знает,
что ты прикоснешься к ней.

Но ведь где-то есть он,
                              в конце концов,
тот —
единственный,
необъяснимый тот —
гениальный порядок
                            привычных нот,
гениальный порядок
                            обычных слов.

С понедельника —
                          начну!..
Столько дней я зря потратил!
Хватит!
Есть еще характер.
Признаю свою вину.
Что
     разбрасываться всуе?
Попусту
терять года?..
Жизнь свою
                 организую
сразу!
Раз и навсегда!
По железному порядку.
Без хандры
               и глупых драм…
Буду делать физзарядку.
Буду бегать по утрам.
Дочь растить.
Беречь жену.
Суете не поддаваться.
На звонки
              не отзываться
с понедельника начну…

С понедельника —
                         начну!
(Пусть не с этого —
с другого!)
Деловито и толково
прошлое
            перетряхну.
Распрощаюсь
                  с этим прошлым,
за него
с себя спрошу.
Все случайное —
                       отброшу,
начатое —
              завершу!
Стану злым,
                неутомимым,
четким —
летом и зимой…
(Этот понедельник —
                             мимо.
Ладно!
Следующий —
                    мой!..)
Буду
часом дорожить,
забывая про усталость…

…Ну, а сколько мне осталось
понедельников
прожить?

В чем виноваты горожане?
В чем?
        В прегрешении каком?
Неужто
          их не так рожали?
Не тем
         поили молоком?..

В дыму журнальных словопрений
я слышал, —
                 кем-то решено,
что лишь
живущему в деревне
суть жизни
               ощутить дано…
А горожане,
                горожане —
от этих домыслов вдали —
вновь
       собирают урожаи
с асфальтовой
скупой земли.
Сегодня,
           завтра,
                    послезавтра —
у горожан идет всегда
их нескончаемая
                      жатва,
их ежедневная
                   страда…
Вдыхая прокаленный воздух,
усталостью озарены,
идут
      владетели заводов,
те,
без которых нет страны.
От времени
               не отставая,
шагают к проходной с утра
станочники
               и сталевары —
потомственные мастера.
Несут
        свое предназначенье,
не хвастая,
              не горячась.
Готовые
и в ополченье
шагнуть,
           когда настанет час!..

«Чей урожай главней для жизни?..»
Вопрос – бездарен,
спор – нелеп.
В родном Отечестве
                           большими
должны быть
и металл,
            и хлеб!
Всех нас
           одна земля вскормила
для встреч,
свершений
и разлук.
Мы все
         плечо подставим миру,
когда он
пошатнется вдруг!
Неразделимы
                  наши корни…

Гляди:
грозя и веселя,
торчит над степью
                         колокольня
космического корабля.

Еще нам до ночлега —
                               будь здоров!
Стекло в дождинках,
словно в каплях пота…

Один чудак
               сказал про шоферов:
«Им – что?
У них
        сидячая работа!..»
Да ладно.
Ну, подумаешь – сказал!
Есть люди —
                  обо всем по слухам судят…
Но я бы в рейс его
                         с собою взял.
В обычный рейс.
Хотя б —
             на десять суток…
И пусть он —
балаболка и профан —
почувствует нутром дыханье зноя.
И заболят глаза
                     от встречных фар.
И екнет сердце.
И спина заноет.
Пусть побуксует,
                      ежели не трус,
в осенней глине,
чавкающей жирно…
Тогда ему покажется,
                            что груз
он тащит лично.
Сам!
А не машина…
Пусть он в горах
                      почует гололед,
когда дорога
вверх ползет упрямо!
Прочтет табличку
                        (там, где поворот):
«Володя Чумаков.
Поехал прямо…»
А рядом – год,
                     и месяц,
                                и число.
И тишина.
И ночь в накрапах звездных…
Собрату моему
                    не повезло.
Он за рулем уснул.
Проснулся – поздно…
Я еду
       и смотрю свое кино —
бегущую навстречу мне
дорогу.
И, что б там ни случалось,
                                    все равно,
в конечный пункт
мы прибываем к сроку.
Чуть отдохнешь,
                      и снова в путь пора.
Мы водим большегрузы
не для спорта…

А в остальном
                   все – так,
                                 мы – шофера.
Нам – что!
У нас —
           сидячая работа.

Память у Земли
                     огромна и крута.
Нынче —
от столиц до малых поселений —
счет годам ведется
от войны
            последней,
а не от рождения
                       вечного Христа.
Никогда не станет этот счет
                                      напрасным,
если он
людские плечи распрямил!..

Разум человека —
это просто разум.
Разум Человечества —
это мир.

Когда война кончилась,
                               черный снег
                                               таял на черных полях,
набухали на вязах почки,
                                 а кюветы были водою полны.
Но по-прежнему умирали солдаты
                                              в армейских госпиталях.
От войны умирали.
Хоть и не было больше войны…
Умирали солдаты.
                        А в окна весенняя морось летела.
И скворцы, приосанясь,
                                подругам в любви клялись…

Умирали мальчишки,
завершив свое самое первое, самое главное дело:
добыв Победу!
Словно только для этого
                                 и родились.

В небе
         сталкивались марши
гулко и торжественно…
«Наши победили!
Наши-и!!»
Как кричала
                 женщина!
Будто бы одна на льдине,
а не в добром городе.
«Победили!
Победили!
Победили,
              господи!..»
Здесь,
на празднике великом,
в этот день особенный,
плача,
        исходила криком,
словно кровью
собственной.

В крике над землей летела —
маленькая,
сгорбленная…

Горе
      выкричать хотела,
за войну
накопленное.

Жаркий день.
Трамвайные звонки.
По Москве
              сержант шагает браво.
Все на нем сияет:
                       орден Славы,
пряжка на ремне
и сапоги.
Он идет к Садовому по Бронной,
сдерживая торжество
                            с трудом.
Неубитый,
              радостный,
                             здоровый —
он шагает!..

И при всем при том
так глядит
             на девушек столичных
сквозь свою
двадцатую весну,
будто он вчера —
                       единолично! —
взял Берлин
и выиграл
войну!