Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Как мысли гонятся, как мчатся дальше,
Как бешено друг друга сторожат.
Как сам я перебранкой их прижат,
Как изнемог от их змеиной фальши!..
Нет! Я не ошибался никогда!
Мой разум чист и ясен до предела.
Чего же ты, стена, недоглядела?
И почему не отвечаешь: «да»?
Молчишь, ничтожество? Ты, значит, с теми?
Вступила в заговор? Смотри в глаза!
Париж, сто раз голосовавший за
Грядущее, плюет на вашу темень.
Плюет на немоту твоих химер,
На их синклит, гримасничавший подло.
Пускай ответят! Я пример вам подал.
Хоть ты, чудовище!

Что, Робеспьер?

Кто ты?

Горгона.

Это шутка?

                                   Нет.
Я каменная маска на фасаде.
Меня ты видел много дней подряд.
Не замечая.

                      Маска? Много дней?..
Облупленная временем и ветром
Гримаса грязной городской стены…

Вот именно.

Чего ты хочешь, маска?

Поговорим немного, Робеспьер!

О чем?

                О чем? О сущности вещей.
Я вижу всех, мимо меня идущих…
Но некому мне опыт свой внушить.
А я клянусь, что видела такое,
Что столько скоплено в ненастных стоках
Злодейства, горя, низости и славы…
Моим рассказом будешь ты доволен.

Я слушаю.
(Про себя.)
Я начинаю бредить.

О друг мой! Правда, я имею право
Тебя назвать так нежно?.. Осмотрись:
На убыль, что ни день, река на убыль.

Скорее к делу, или я уйду!

А между тем ночная тьма кишит
Предательством и вероломством…

Знаю.

А знаешь ли ты слово, чтоб подвигнуть
Страстей гражданских пламя на дела?
А пользуешься ты еще влияньем?
А кроме слов и тщетного витийства,
Есть у тебя?..

Постой! Что за допрос?
Пред чьим судом, кому я отвечаю?

Своей возлюбленной.

                                 И это ты,
Бессмысленная гипсовая морда?
Ты, сточная дыра?

Чем я плоха?

Ты отвратительна.

Найди получше!

Ты издеваешься?

Я отвечаю.

Могла бы остроумней.

Помоги!

Что делает сейчас Тальен?

Он спит.

Барер, Бийо-Варенн, Фуше, Вадье?..

Все патриоты доблестно храпят
В своих постелях…

Ты плохой оракул.

А может статься, гражданин Фуше
Сейчас торгуется с любым из прочих
О чьей-нибудь счастливой голове.

Чья это голова?

Не знаю, право.

Довольно. Ты моя болезнь.

Твой разум.

Мой сон.

Твоя бессонница.

Пусти!

Нет. Не пущу. Посмей перерасти
Мой безысходно лающий сарказм.
Но если ты на гибель обречен
И зришь во тьме Горгону с волосами
Змеиными — стена здесь ни при чем.
Твои глаза всё подсказали сами,
Что им хотелось, тьме глухонемой.
Проснись же! Вот единственное средство.
Блесни хоть бешенством!

Вот и конец твой!
(Берет с земли кусок штукатурки. Он крошится у него в руках.)
Не краше будет, кажется, и мой.

Оказывается, стена чревата
Еще одним смиренным существом,
Ребенок… Нищенка иль проститутка?
Порок иль добродетель здесь ютится
Без крова и ночлега?

                          Дождь еще
Не кончился?

              Всё льет и льет, гражданка.
Кто ты такая?

Стелла.

Это имя?

По сцене — Стелла.

                    Ах, комедиантка!
Я думал хуже…

Это тоже плохо!

Ты недовольна ремеслом своим?

Нет ничего хорошего на свете.
Горбун, хозяин нашего фургона.
Сегодня арестован. Завтра утром
Я выйду, может быть, на тротуар.
Мне нечего хранить. Пойду, как все
В Пале-Рояле крашеные шлюхи…
Мила я, как пастушка Феокрита.
Сам посмотри: стройна и белокура…
Ты за меня ведь дал бы сотню ливров?

Но ты должна понять: Верховный Разум
В неизмеримой, благости дает
Такое нежное лицо и душу
Не для того…

                     Ты проповедь читаешь?
Оставь, пожалуйста! А для чего же
Дается нежное лицо такое?
Я, может быть, еще не знаю жизни,
Но главный фокус поняла давно:
Я не умру и голодать не буду.
(Поет.)
Пока добытая трудом
Республика шаталась,
Сюзон пошла в публичный дом
И там навек осталась.

А где служила ты, в каком театре?

У нас театра нет. Мы разъезжали
С фургоном по Парижу. Назывались
Мы очень грозно: «Балаган Горгоны».
Но ты не бойся! Это ведь уловка.
Чтобы привлечь вниманье парижан.
А в аллегориях страстей и прочем,
Поверь мне, публика не разбиралась.

Горгона? Странно! Сходятся все нити
Вокруг ее косматой головы…
За что же твой хозяин арестован?

Не знаю, собственно. Сам посуди!
Едва мы кончили в одном кафе
На улице Павлинов представленье,
Вдруг поднялся какой-то патриот,
Схватил за ворот Горбуна, рычит,
Что наше представленье намекает
На что-то там такое… И увел
Беднягу в Трибунал. Так было дело.
Что ж, гражданин! Я ведь не дочь ему
И, к счастью, не любовница. И, к счастью,
Смешна мне жалость и печаль чужда.
Жила — как фея, буду жить — как… Ладно!
А что в Париже правит Робеспьер,
Что он еще страшнее, чем Горгона,—
По чести, мне на это наплевать.
Но почему ты всё дрожишь, бедняга?

Меня знобит.

Ты болен?

Я устал.

Где ты живешь?

                       Нигде. В людских умах.
В благословенье их непониманья…
Или, быть может, в дождевом тумане
Вокруг тебя… Но только не в домах.
Или в тебе самой, в худом подростке…
Быть может, в слабом отблеске огня,
Затепленного нам на перекрестке…
Другого дома нету у меня…

А не скрываешься ты?

От кого?

От Робеспьера.

                           Все-таки стена!
Я от себя скрываюсь, — это хуже…

А часом не сошел ли ты с ума?

Нет, этого могу я не бояться.

Но почему мне кажется, что я
Тебя видала где-то?

Сомневаюсь.

Стоит худой напудренный кузнечик,
С большим ножом… И около него
Корзина, полная людских голов…
С таким лицом, с такой спиной сутулой
И, кажется, в очках. Наверно, это
Была картинка. Только где?

                                   В журнале
Английском?

                     Знаю. Просто на пакете,
В который завернули мне селедку.

Так я, по-твоему, похож на эту
Кровавую фигурку?

                                        Да, немного.
В особенности сбоку. Только нос
Там был с горбинкой, как у попугая…
Дождь кончился. Пора мне отправляться.
Скажи, где секция Пуассоньер —
Военный комитет?

                                  Какая даль!
Ты ночью не найдешь туда дороги.
Пойдем со мной. Я помогу тебе.

Признаться, я не очень бы хотела
С тобою связываться… Ты ведь нищий,
К тому же некрасив, хотя и щеголь.
Возьми другую спутницу себе.
А я дорогу как-нибудь найду.
Без провожатого. Спокойной ночи!
(Удаляется.)