Новелла Матвеева - Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Кто обгонял быстрейших безрассудно?
Кто меньше спал, чем самый чуткий кормчий?
Резная — на носу морского судна —
Фигура, — талисман от зла и порчи.

В далёкий мрак, за страны Трапезунда
Вперяя взгляд вперёдсмотрящих зорче,
В седую рань подводных чудищ корчи
Кто, ей подобно, первый видел смутно?

Кто раньше вышел в море, взяв до срока
Вест? Чьи глаза — как чайки — тень форштевня
Опережали (так же!) — до отплытий?

Кому так зябко, жутко? Так волшебно?
В рассветной тьме кому так одиноко
Ловить предзвуки — вести предоткрытий?

Он умер в Голландии, холодом моря повитой.
Обворованный бог, нищий гений.
Он умер
            и дивную тайну унёс нераскрытой.
Он был королём светотени.

Бессмертную кисть, точно жезл королевский, держал он
Над царством мечты негасимой
Той самой рукою, что старческой дрожью дрожала,
Когда подаянья просил он.

Закутанный в тряпки, бродил он окраиной смутной
У двориков заиндевелых.
Ладонь исполина он лодочкой складывал утлой
И зябко подсчитывал мелочь.

Считал ли он то, сколько сам человечеству отдал?
Не столько ему подавали!
Король светотени, он всё ж оставался голодным,
Когда королём его звали.

Когда же, отпетый отпетыми, низший из низших,
Упал он с последней ступени,
Его схоронили (с оглядкой!) на кладбище нищих.
Его — короля светотени!

…Пылится палитра. Паук на Рембрандтовой раме
В кругу паутины распластан.
На кладбище нищих в старинном седом Амстердаме
Лежит император контрастов.

С порывами ветра проносится иней печально,
Туманятся кровли и шпили…
Бьёт море в плотины… Не скоро откроется тайна,
Уснувшая в нищей могиле!

Но скоро в потёмки сквозь вычурный щит паутины
Весны дуновенье прорвётся:
Какие для славы откроются миру картины
В лучах нидерландского солнца!

И юный художник, взволнованный звонкой молвою,
И старый прославленный гений
На кладбище нищих с поникшей придут головою
Почтить короля светотени.

А тень от него никогда не отступит. Хоть часто
Он свет перемешивал с нею.
И мастер контраста — увы! — не увидит контраста
Меж смертью и славой своею.

Всемирная слава пылает над кладбищем нищих:
Там тень, но и солнце не там ли?
Но тише!
             Он спит.
                         И на ощупь художники ищут
Ключи неразгаданной тайны.

Всё сказано на свете:
Не сказанного нет.
Но вечно людям светит
Не сказанного свет.

Торговец чучелами птиц
Сегодня мне приснился:
Трухой, как трубку табаком,
Он дятла набивал.
Желтела иволга в тени,
Орёл в углу пылился,
И не дразнился попугай,
И соловей молчал.

Торговец чучелами птиц!
Мне твой товар наскучил:
Едва пером дотронусь я
До трепетных страниц,
Как вниз летят мои мечты
На крыльях птичьих чучел,
Когда хотели бы лететь
В зенит — на крыльях птиц.

Слова… Ищу их снова.
И всё не те, не те…
Удар —
И грянет слово,
Как выстрел по мечте.

Рисует рожицы поэт,
Круги, зигзаги чертит,
Пока покажутся слова,
Которых нет верней,
И возле сомкнутого рта
Перо в досаде вертит,
Как в темноте
Вертел бы ключ
У запертых дверей.

Порою шум из-за дверей
Доносится неясный
И по ошибке этот шум
Мы песнею зовём
И утешаемся: «Пусть — шум!
Бывает шум прекрасный…
Когда деревья в час ночной
Шумят перед окном, —
       Нам видеть их не надо;
       У слуха тот же взгляд.
       А шум ночного сада
       Пышней, чем самый сад».

Но, сделку с музой отогнав
Затрещиной немою,
Со звоном в позвоночнике,
В тяжёлой тишине,
Сижу
И чайной ложечкой
Вычерпываю море,
Чтобы достать жемчужину,
Лежащую на дне.

А море?
Что ж! — мелеет…
И вот уже белеет
Сквозь воду тёмным-тёмную
Морского дна песок.
Нет,
Это ночь проходит.
Нет,
Это ночь мелеет,
И в ней белеет, как песок,
Светающий восток.
Но жемчуг мой со мною:
Жемчужницы уста
Концом ножа раскрою:
Жемчужница… пуста.

Ищу её в снотворных днях
Ищу в ночах бессонных…
В душе космический огонь,
А на губах — зола.
О плиты творческих могил,
Бессмертьем раскалённых,
Я, может быть, не всю ладонь,
Но палец обожгла.

И с той поры,
И с той поры
Глаза от боли жмурю…
Всего лишь палец обожгла,
А всей рукой трясу…
Я вам несу мою мечту,
Как одуванчик в бурю,
И всё боюсь — не донесу,
Боюсь — не донесу.

Всё сказано на свете:
Не сказанного нет,
Но вечно людям светит
Не сказанного свет.

До сих пор грохочут водопады,
Сотрясаясь от избытка сил,
В той стране, где правнук Гайаваты
Свой очаг навеки погасил.

Не синеют в сумерках вигвамы,
Старики не курят возле них,
Не скользят каноэ под ветвями
Средь осок и лилий водяных.

Смолк навеки скорбный ваванэйса
В чаще леса — кладбище листвы.
Облетели у вождя-индейца
Радужные перья с головы.

Сохнущие шкуры у порога
В солнечном ветру не шелестят.
Навсегда отчалила пирога
К берегам Понима, на закат.

Навсегда колчаны опустели,
Навсегда лесные короли
Боевые луки опустили —
В гордое преданье отошли.

Сквозь века, сквозь пламя поздней дружбы
Я назад их горестно зову:
— Почему вы бросили оружье?
Где вы скрылись, грозные? А-у!..

…Только ветер в травах пробегает,
Где, зарывшись в землю с головой,
Вечным сном забылся томагавок —
Лучших дней товарищ боевой.

                  ________

О, какой же силы дуновенье
И какой же тяжести волна,
Как пушинку, сдуло поселенья?
Как соринку, смыла племена?

Не сюда ли дети кроткой веры
Принесли Спасителя завет?
Не сюда ль пришли миссионеры… —
Погасить прекрасный Новый Свет?

Ничего себе у них «молитва»,
Коль сумели раз и навсегда
Срезать, как чудовищная бритва,
Целые народы без следа?!

Как же быть? Как прошлое поправить?
Детям леса сделанное зло —
Чем избыть?.. Сорву листок на память
Обо всём, что с ними стать могло…

…Томный Запад! Тающая тайна…
В диких почках скрытая судьба…
Шелест… Проливное щебетанье…
Водопадов дальняя пальба…

Холод сладкий, трепет вдохновенный
Чащ, ослепших в собственной тени…
А туземцы где же?! Из Вселенной
Прочь навеки изгнаны они.

                  ________

Раса незаслуженного цвета —
Раса белых! Честь невелика!
Ведь твоя великая победа
Преступленьем впишется в века.

Дорог счёт за выветренный череп,
Сохнущий на солнце меж травы,
За корону из орлиных перьев,
Сорванную с гордой головы,

За печаль, догадку, сновиденье,
Где могло быть яви торжество,
Где лишь тот спасён от вырожденья,
Кто не знал рожденья самого!

Дорог счёт… Но всё ль он в старой силе?
Кто и с кем расплатится по нём?
Что же делать, если годы смыли
Кредитора вместе с должником?!

И тихонько отвечает ветер,
Пролетая в струйках снеговых: —
Кредитора, верно, нет на свете.
Но должник, по-моему, в живых.

Не на книжных сумеречных полках,
В полных чар Эмаровых томах, —
Он живёт в сомнительных потомках —
В ясных виллах, в барственных домах…

И ему ночами сладко спится,
Словно он ни в чём не виноват,
И ему не чудится, не снится
Страшный путь с востока на закат…

Пулями исклёванные «фрукты»,
Терпкие пропойцы, игроки,
У которых бороды — как муфты,
Бакенбарды — как воротники, —

Где они? От волчьего наследства
Только шерсть отбросив навсегда,
Он давно оставил пору детства —
Ту, когда бывает борода!

Носит он тончайшие манишки,
Бреется едва не до кости,
Занимает все мирские вышки,
Ходит в церковь (Господи, прости!).

Там, в лучах лампады негасимой,
Он застыл в поклоне у колонн:
Не отцов ли грех непоправимый
В этот миг замаливает он?

Где уж там! Одно он помнит крепко,
И одна молитва у него:
«Боже! Дай мне в зле, достойном предка,
Переплюнуть предка моего!

Намалюй своё благословенье
На горбах моих броневиков —
И свершу я за одно мгновенье
Преступленье нескольких веков».

                  ________

О, не поздно ль? Страны прозревают.
Поздно! Человечество следит.
Сам себя наш мир не прозевает,
Взлом земли земля предупредит.

Но при этом… Ищет новый разум,
Ищет в прошлом твой досадный след…
И восходит перед новым глазом
В новом свете тот же Новый Свет.

И, дивясь на старое злодейство,
Фермер останавливает плуг
Перед ветхим черепом индейца —
Перед чёрным делом белых рук…

…Пусть ушли, растаяли во мраке
Грозные лесные короли —
С их надгробий стершиеся знаки
Мы в сердца свои перенесли.