Людмила Кулагина - Под сенью осени

Бисер дней рассыпан безвозвратно
Среди бед, болезней и утрат,
Счастий, истолкованных превратно.
Разве тою радостью ты рад? –

Вещь купил, «отгрохал» дом и дачу,
Должность «высидел», а, может быть, купил,
Словно птицу, подстерёг удачу,
Ел со смаком и со вкусом пил.

В банках прикопил на жизнь «зелёных»,
Прóдал за комфорт себя, людей,
Осенью не плакал вместе с клёном,
Как заблудший путник иль злодей.

Ищешь радостей, изысканных и странных,
На Комóдо и Сейшéльских островах.
Гонит в экзотические страны
Жажда развлечений или страх –

Страх остаться тет–а–тет с собою,
Страх понять, что жизнь твоя пройдёт.
В гонке за счастливою судьбою
Мы теряем дней текущих мёд.

Бисер дней рассыпан днесь и всюду:
Как сверкает в утренней росе!
Но, не веря простенькому чуду,
Ждут «крутых» чудес за деньги все…

От безвыходности рабьей
«Дерьмократией» лечились:
За сто лет на те же грабли
Наступать не отучились.

Средь мелких забот, суеты повседневья,
Где – август созревший и лета жара,
Вдруг видишь, как листья теряют деревья,
И, стало быть, в стаи сбиваться пора.

Пора упаковывать в «завтра» поклажу –
Все лучшие сны и сиянья очей,
И душу готовить к иному пейзажу,
К беззвёздности долгих ночей.

Приснится забытое время свиданий,
Их первая сладкая дрожь,
И трепет души, и восторг ожиданий,
Как будто волнуется рожь

В предчувствии бури, и молний, и света,
И страха, и счастья дождя,
И всей колосящейся радости лета,
И жатвы, чуть–чуть погодя…

Пора отрешаться от дыма и чада
Бесплодных надежд и любвей.
Привет тебе, осень, златая прохлада,
Прощальные сны мне навей.

Привидится, будто бы в детстве, однажды
Полёт, – не во сне, – наяву.
Привидится мне, что умру не от жажды
К той жизни, в которой живу.

И в день, где все призраки лета поблекнут,
Пусть новый проявится свет:
Не опаляющей страстности летней,
Но – мудрой прозрачности лет.

В погожий день проснёшься на рассвете:
Вплетает солнце луч в узор ковра,
Сквозь форточку струится свежий ветер, –
И ты поймёшь, что радость жить – жива.

И волшебством каким–то утро веет,
И тишь внутри, и август на дворе,
И яркое пятно, похожее на Фею,
Танцует танец солнца на ковре.

И ты ещё живёшь «на белом свете»,
Который не всегда так дивно бел.
И этот луч, и этот свет, и ветер,
Как паруса незримых каравелл

Влекут вперёд и вдаль по морю жизни,
К неведомым каким–то островам,
Туда, где нет ни бед, ни катаклизмов,
Где жизнь цветёт, где зеленá трава.

Где ждут и удивления открытий,
И радость сердца, и восторги глаз,
И повести вечерних чаепитий,
И всё – как в первый и в последний раз.

И нет ещё молвы пристрастных сýдей,
И далеко до Страшного Суда,
И новые узоры лýчших сýдеб
Плетёт её величество Судьба.

Рябины клонятся от гроздьев, –
Нас ждёт холодная зима.
Ещё пестреют астры, розы,
Но проступает желтизна.

Сухие листики с деревьев
Сметает август, и сучки
Средь зелени коричневеют.
И кастаньетами стручки

Акаций щёлкают в такт ветру.
И птичьи рéдки голоса.
И отзвуки мелодий «ретро»
Мне жалят душу, как оса.

Всё было. Было иль казалось?..
Приснилось. И приснится ль вновь –
Всё, что души моей касалось:
«И жизнь, и слёзы, и любовь».

И этот розово–лиловый
Ошеломляющий закат,
Как речка, отразит ли снова
Грядущих дней моих река?..

Неслышно подходят Летéйские[18] воды,
Забвенье несут и полынь.
Рождаются и погибают народы,
И холод сменяет теплынь.

Проходят века, и текут вереницей
Грядущие в Лету навек.
Лишь редкие тьма оставляет нам лица,
Чтоб помнили: се – Человек.

Менялась веками культура людская,
И в целом гуманней стал век.
Но руку занёс вновь над Авелем[19] Каин:
Се – зависть, се есть человек.

Бежала от кáинов в пéтлю Марина,
В вино – неповинный Рубцов.
И многих настигла лихая судьбина
Таланта – мишени «стрельцов».

До нищеты, до петли доводили,
Сажали, стреляли[20], валяли в дерьме,
А после их гибели лживые «были»
Про них сочиняли, себе на уме.

Осколки «Авроры» в Рязани, в Тарусе,
И смертью всё пахнет от жерл…
За что вы так, русские, губите русских?[21]
Что, мало? всё мало вам жертв?!..

Сколько дерзости и силы
Было в мыслях и в руках.
Обмелел, став тиной с илом
Речки юности рукав.

По нему с надеждой плыли
Мы на остров красоты,
А теперь застряла в иле
Лодка счастья и мечты.

В вóдах жизни плыли, рады
Солнцу, вóлнам и ветрам.
Где ты, остров Эльдорадо?
Что сулишь ты нынче нам?

Потускневшие надежды
Утопила лодка дней,
Никуда уже, как прежде,
Не уплыть от будней в ней.

Небо серо, в сердце тускло.
Остров юности, как сон.
Там, где было речки русло –
Ядовитый кирказóн…

Как грустно жить порой в подлунном мире,
И грусть моя сильней обнажена,
Когда засор чужой – в моей квартире.
– Смирись, терпи, зато ведь – не война.
С какой мечтой ждала я раньше лета!
Но летом пьянь с «попсой» лишили сна.
Пью «реладóрм»,терплю: не вечно ж это!
– Терпи, терпи, зато ведь – не война.
Как дóроги продукты и лекарства,
А жизнь, как говорят, у нас одна.
Нам сокращает её наше государство.
– Но это не война, друг, не война.
«Пахали» мы на двух – на трёх работах,
А брешь в карманах всё равно видна.
Но в лодырей запишет вновь нас кто–то.
– Не злись, молчи, зато ведь – не война.
Мы терпим бедность, коль для Цели надо,
Но почему жирует так шпана? –
Несётся в «мерседесах», как торнадо.
– Молчи, молчи, зато ведь – не война.
– На операцию нет денег? – подыхайте.
Кому без «бабок» ваша жизнь нужна?!
Вам светит рай, не плачьте, не вздыхайте.
Терпи, народ, зато ведь – не война.
На пенсию и к другу не поедешь,
И в праздник нет ни мяса, ни вина.
– Ты чё страну «кошмаришь», не «комедишь»?
Живи и радуйся, зато ведь – не война.
Едва весна, народ уже на даче, –
На рынках–то кусается цена.
Добудешь овощи, радикулит в придачу.
Терпи, дружок, зато ведь – не война.
– Опять к тебе взывает государство:
– Где твой патриотизм, народ, страна?!
Чем хуже вам, тем ближе Божье царство.
Терпи, молись, зато ведь – не война.
Прости, Отчизна, нам характер скверный,
И боль, и ропот нам прости, страна.
Ты вновь в венкáх, и в основном – из терний,
И мрёт народ, как будто бы – война…

На грани счастья и надрыва
Живу, вбирая солнце дней,
В преддверье взлёта и отрыва
От отчей почвы журавлей.

И сладок так осенний воздух,
И так не хочется зимы.
И стрáстна речь прогулок поздних,
И нервы так обнажены.

Желтеют летние одежды
Идущих в осень вязов, лип.
Ещё чуть теплятся надежды
Вновь остывающей земли.

И тянет листья одуванчик,
Ещё надеясь расцвести,
Но свет сентябрьский так обманчив,
И ветер грустное свистит,

Шурша упавшею листвою,
Густым прибрежным тростником. –
Творится что–то вдруг с душою,
И к горлу подступает ком.

Все звуки лета глуше, глуше.
Путь в завтра сер, уныл и мглист.
И так цепляется за дýшу
Гонимый ветром жёлтый лист!..

Безвыходность, безденежье и сплин,
Зависимость от власти та же рабья.
Не выбить клином революций клин,
Но можно подновить народу грабли…

Шуршат воробышки средь листьев тростника,–
От тел их – гирек виснут вниз метёлки.
Сверкает серебром–чешуйками река,
И с ветром рябь бежит по глади шёлка.

Покинув заросли прибрежных тростников,
Слетает стайка на лужок, на трáвы,
Найдя себе в обилии здесь корм
Из аппетитных зёрнышек муравных.

Умолк их суетливый «чик–чирик».
Чуть слышно временами щёлкнет клювик.
Вдруг тишину нарушит кряквы крик.
Застыл рыбак и ждёт, что рыбка клюнет.

С моста три полупьяных мужика
Пытаются в реке поймать рыбёшку:
Тягáют вверх и вниз верёвку «паука»[22]. –
Но всё напрасно: ведь «паук» – не кошка…

Цветёт вода. Уже созрел репей.
«Солдатик» при параде на бордюре.
Скамейки в ряд – кормушки голубей
В местах для мусора, не признанных де юре:

Подсолнухов, фисташек шелуха,
Окурки, банки, косточки от сливы.
Но что судить? – Мы все не без греха.
Сегодня просто быть хочу счастливой.

Вот снова радость – белый мотылёк
На белизну цветка спустился с неба.
Бежит щенок: глаза, как уголёк,
Кудряв и белозуб улыбкой негра.

Весёлые собачки на валý
Играют в друг–за–другом–догонялки.
Шатёр кафе, что юбка на балу.
И чёрной брошью грач и две–три галки.

Ворона целлофановый пакет
Распотрошила в поисках поживы.
А вид вдалѝ – игрушечный макет,
Где всё ещё фантóмы детства живы.

Коричневéют шишечки в ольхе.
Рябина в гроздьях. Как тиха природа!
«Я, бэ, убью урода, бэ на хэ. –
Вдруг слышишь. – Я убью его, урода!»

Но это так, минутный диссонанс,
Как скрип железа по трубе из жести.
А осень снова призывает нас
Познать любовь и смерть в последнем жесте.