Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Цветет шиповник под моим окном
Своим бледно-пунцовым скромным цветом
И переносит в молодость меня,
На перекрестки полевой дороги,
К рассветам синим, к вечерам янтарным,
К тем, что всегда сулили сердцу счастье.
Друзья мне говорят: «Зачем тебе
Куст этот дикий? Выкорчуй его
И посади взамен него на клумбу
Культурной розы сорт!»
                                        А я в ответ:
«Но все кусты тех самых роз культурных,
Французских, полиантовых и чайных,
Гибридно-чайных и других названий,
Всё больше иностранных, все они
Праматерью своею называют
Как раз простую, полевую, ту,
Что так ученые неблагодарно
Собачьей именуют по-латыни»[90].
Все эти знаменитые сорта
К шиповнику, к нему лишь прививали,
Своими он корнями их питает!
Нет, не поднимется моя рука
На этот куст, откажется под корень
Рубить топор!
                           Ведь он — моя весна,
И молодость, и песня та в полях,
Что девушкой невидимой поется,
И несказанно трепетная речь.
Из песни — из нее росли Бетховен,
Чайковский, Лысенко и Леонтович,
Из песни вырос чародей Шопен,
И Римский-Корсаков, сказитель дивный,
Как роза из шиповника — из песни!
Шевченко с Лесей выросли из песни,
К ней Пушкин жадно сердцем припадал,
Питался Гейне песнею народа.
И разве кто срубить ее посмеет,
Бессмертную под корень подсечет?

Что мне, друзья мои, ни говорите,
А я стою упрямо на своем,
Пусть клятвою звучат мои слова:
«Не дам в обиду песню и шиповник!»

Пусть разбираются ботаники в вопросе
О том, зачем листву раскрашивает осень,
Зачем творит она ту пышную красу, —
Я в сердце до конца, до смерти пронесу
Трепещущий огонь на блекло-синем фоне,
Немеркнущий багрец на раскаленном клене,
Червленую резьбу на бронзовых дубах
И золото осин, низверженное в прах,
Студеный жар лесов и царственную алость,
Величественную, прекрасную усталость,
Когда еще седа лишь по утрам трава,—
Ту смерть, в которой жизнь полна и так жива!

Последние розы,
Белые розы,
Сентябрьские розы.
Они облачились
В ризы невинности,
В одеяния девичьей чистоты,
Они сквозь осенний туман
Смутно припоминают лето,
Солнце и грозы,
Капли дождя и веселые радуги,
Душные ночи, прохладу рассвета,
Они как во сне
Видят весны зеленое марево,
Слышат бессмертную речь соловьиную,
Прикосновения ветра счастливого ловят…
А всё это, всё в них живет:
Весна душистая,
Страстное лето,
И ветер, и грозы, и радуги —
Всё это, всё в них живет,
Покуда бичом смертоносным
Их мороз не ударит,
Пока не уронят на землю
Последних своих лепестков
Белые розы,
Сентябрьские розы,
Последние розы.

Тихий и сладкий дождик
Сеется щедро на улице,
Сеется щедро, светло,
И плещет по листьям,
И веет в окно,
Как надежда.

Дождик-дружок!
Спасибо тебе
За милую музыку эту,
За то, что напомнил мне дни,
Когда босоногим мальчишкой
Я шлепал по лужам
И представлял себя в образах разных:
То загорелым морским капитаном,
То ловцом неведомой рыбы,
То охотником на причудливых птиц,
То благородным пиратом,
То творцом хитрых водных построек —
Гидросооружений,
Как мы бы сказали теперь…

Дождик-дружок,
В лепетанье твоем
Слышу тысячи голосов:
Детских, девичьих, старческих, юных,
Слитых в песню одну,
Точно море, бездонную.
В серебристом мерцанье твоем
Вижу лица прекрасные,
Те, что снятся лишь раз —

Только ранней весной —
И обливают горячею кровью
Жадное сердце.

Боль моя, дождик родной,
Несказанная радость,
В малой лужице
Мир отраженный!

Неугомонное сердце мое!

Ты когда ж успокоишься, сердце?
Ровно биться когда ты начнешь,
Как часы,
Механизм,
Как расчетливый разум?

Впрочем, нужно ли это?

Я ненавижу ложь
В любом одеянии,
А больше всего — в роскошном и пышном,
Самодовольную тупость,
Даже если носит она
В золотой оправе очки,
Суматошливость, вздорность, крикливость,
Себялюбие, зависть,
Прикрытые громкою фразой,
Щелки-глаза,
Отвратительным жиром заплывшие,
Где таится презренье,
Уши с пробками ваты
От ветра и мук человеческих,
Предательство, подлость
С глазами блудливыми,
Фарисейство и лицемерье
В обличье моральности строгой —
Я ненавижу!
Вещи люблю я простые и чистые!
Сердце, открытое дружбе,
Ум, уважительный к людям,
Труд, радость миру несущий,
Пожатье мозолистых рук,
Синий рассвет над зеркальными водами,
Шум дубравы зеленый и шум золотой,
Соловьиные песни и песни людей,
Скромный шиповник и гордую розу,
Мужество, верность,
Народ и народы —
Я люблю!

Гаснут огни в городе,
Точно падают в бездну морскую
Звезды янтарные.
Лишь под звездами настоящими,
Как сестра их тревожная,
Словно мыслящий метеор,
Мчится ночной самолет.
Лишь бессонных заводов
Пылают глаза горячие,
Лишь ученые и поэты
Не спят за высокими окнами,
Только мысль человека
Зажигает огни над мирами.
Гаснут огни в городе,
Задыхавшемся в тяжких мученьях
Так недавно как будто
И так бесконечно давно.

Тьма спускалась тогда каждый вечер
На город мой,
Тьма неволи.
Черная вражья рука
Гасила огни и сердца —
Нет! Сердец погасить не могла!

— Сердец погасить не могла.

Киев мой!
Киев наш новый,
На пожарище выросший!
Киев мой милый!
Никому уж теперь погасить не под силу
Величавых твоих,
Как песня,
Дружбой омытых,
В завтра открытых
Творческих
Неугасимых огней!

Кленовые листья — это скорбные думы Стефаника,
Это дождь, грустный дождь в прикарпатских полях,
Это солнце холодное в тучах,
Это матери горькой улыбка,
Обращенная к бедному сыну,
Это голос разлуки и муки
В час последней любви,
Это тихая песня без слов,
Одинокая песня…
Кленовые листья —
Это утро румяно-морозное,
Это посвист синиц, посвист поползней
В дышащем бодростью воздухе,
Это девушки на тропинке в лесу,
Гуси в небе высоком,
Это шорох, и шелест, и звон
Пурпурной осени,
Это Пушкин в гостях у меня
И Пушкин в сердце моем,
Это дым над родною обителью
И дымок папиросы друга,
Это чувство — вот скоро зима,
Это вера — будет весна вслед за нею,
И подснежники синие расцветут
Там, где листья лежат золотые,
Кленовые листья…