Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

 Пилигрим:

Там!.. Аллах ли льда море взнес стеной высоко –
Из туч оледенелых трон ангельским хорам?
Дивы ль к небу вздыбили земные просторы,
Чтобы звезд караваны не пускать с востока?
Зарево на вершине! То пожар Царьграда
Или – лиш распростерлась ноч бурым халатом –
Для миров, что несутся в пространствах, Аллахом
Это светоч повешен средь звездного сада?

 Мирза:

Там? – Я видел: – власть хлада; там клювы потоков,
Горлы рек точат влагу из его истоков.
Дохнуть – снег вылетает! Я шол там, где станом
Облака стали, реять орлы где не смели,
Шол, минуя гром, спавший в тучи колыбели,
Где были только звезды над моим тюрбаном.
То Чатырдаг!

 Пилигрим:

              Аа!

Славно ещo – уж пусто наследье Гирея!
Бакшей челом пороги и сени оббиты.
Софы, троны величья, любови обитель –
Стали нынче приютом саранчи и змея.
Через окна цветные растенье долины
Повилика взбегает на глухие своды,
Точит дело людское во имя природы
И пишет Вальтасара знаками: «руины».
Водоем среди зала в мраморе источен:
Это фонтан гарема; уцелев, роняет
Он жемчужные слезы, в пустыне взывает:
Где вы, любовь, власть, слава, те, чье имя прочно!
Вы должны длиться вечно, ключ же иссякает…
О позор! вы исчезли – остался источник.

В сне вечернем – изана отзвук отдаленный,
Разбрелись из джамидов верные в молчаньи,
Застыдилась румянцем заря в ожиданьи,
Серебряный царь ночи сходит к ней влюбленный.
Лампы звезд озаряют свой гарем бездонный,
В их пространствах сапфирных парусом скитанья
Облако с белой грудью в золотом сияньи
Проплывает, что лебедь по озеру сонный.
Пала тень минарета и тень кипариса.
Дальше чернеют крýгом кряжей исполины,
Как воссевшие бесы в диване Эблиса
По темноты намётом; порой с их вершины
Молния пробудится и скоком Фариса
Просекает пустыню молчащую сини.

В стране весны, о роза! в садов пышных цвете
Увяла, молодая! – мгновенья былого,
Покинув тебя взлетом мотылька златого,
Червя памяти сердцу кинули в завете.
Там на севере, к Польше, звезд скопленья светят,
Что же в том направленьи сошлось их так много?
То не твой ли взор выжег ясную дорогу,
Пока не погас в гробе, туда в вечном взлете?
Полька! и мой век в скорби немой прекратится;
Пусть друга длань здесь бросит горсть земли мне тоже.
Часто путник беседу ведет у гробницы,
И меня родной говор пробудит, быть может;
О тебе песнь задумав, вещий преклонится
И, близ мой крест увидя, мне также стих сложит.

Здесь незрелые грозди любви вертограда
Взяты к столу Аллаха; из волн нег и лени
Жемчужины Востока похищены в сени
Гроба, вечности створок, в тьму мрачного града.
Отделила забвенья и времен ограда;
Имена длань гяура слегка на ступенях
Гробовых начертала; бунчук полчищ теней –
Тюрбан хладный белеет над прахом средь сада.
Эдема розы! Возле чистоты истока
Отцвели годы ваши под стыда листами,
Навек от взоров скрыты неверного ока.
Ныне гроб ваш пришелец осквернил очами!
Но ему да простится во имя Пророка:
Он один из неверных взирал со слезами.

Не щажу шпор, по ветру выпущен конь скорый;
Теснясь, камни, долины, лес лентой широкой
Возле ног проплывают, как волны потока;
Хочу упиться вихрем, смены той напором.
А когда конь вспененный не слушает шпоры,
Когда мир заслоняет саван тьмы высокий,
Как в зеркале разбитом, в запекшемся оке
Снуют призраки леса, камни и просторы.
Земля спит, мне сна нету. Скачу в моря лоно;
Вал черный вздутый с гулом на берег стремится,
Чело пред ним склоняю, вытянув рамена,
Волна над мною рвется, хаос вкруг толпится;
Жду, пока мысль, как лодка, что омут бездонный
Закрутил, в бессознанье на миг погрузится.

Уж гора отряхает с персей мглы халаты,
Ранним шумят намазом, колосясь, откосы,
Клонясь, лес осыпает зеленоволосый,
Точно с чоток калифов – рубин и гранаты.
Луг в цветах, а над лугом цветничок крылатый
Мотыльков разноцветных: так радуги косы
Балдахином брильянтов кроют свод белесый;
Саван вдаль саранчиный простерся на скаты.
Когда ж глядятся в воды лысые граниты,
Море кипит, штурмуя брег; как тигра взгляды,
Разгораются гулы отблеском сердитым,
Предвещая для суши бури грозной страду;
А волна над пучиной резвится открыто,
И моются в ней флоты и лебедей стадо.

Тихо резвятся ветры, зной дня опадает,
На плечи Чатырдага светильник основы
Небесной – пал, разбился, точит ток багровый,
Гаснет. Заблудший путник смотрит вкруг, внимает:
Уж горы помрачнели, в долах ноч глухая,
Ручьи сквозь дрему ропщут в ложе васильковом;
Ароматом, музы/кой этой цвета, словом,
Тайным уху, реч с сердцем воздух начинает.
Сплю под крылом широким и тьмы и покою.
Вдруг будят метеора разящие искры,
Залит дол, небо, горы стихией златою!
Ноч Востока! подобно знойной одалиске,
Лаской сыпиш, когда же грежу, ко сну близкий,
Снова для нег ты будиш вспышкой глаз немою.

 Мирза

Дрожа, муслимин стóпы тебе лобызает,
О ты, минарет мира, падишах отрогов!
Крымского киля мачта! Чатырдаг! Ты, к Богу
Бежав выше скал в тучи, сидиш, охраняя
Там врата неба, точно страж высокий рая
Гавриил, стерегущий эдема чертоги;
Лес плащом тебе, страха ж янычары строгий
Твой тюрбан из туч в молний токи расшивают.
Жжет ли нас дня светило, хладят ли туманы,
Саранча ли посевы, гяуры селенья
Пустошат – ты недвижен и глух первозданно
Между миром и небом, дрогман провиденья,
Подостлавши под ноги громы, люды, страны,
Лиш внемлеш, что Предвечный глаголет творенью.

Подо мною обилья и красот долины,
Вверху ясное небо, близь ясные лицы;
Почему же отсюда сердце вдаль стремится
И – увы! – в еще боле дальние годины?
Литва! пели мне слаще рощ твоих купины,
Чем соловьи Байдара, Салгира девицы, –
И топтал я беспечней тутов багряницы,
Золота ананасов – там твои трясины.
Так далек! непохожим столь очарованьем
Окружон, – что ж, рассеян, бессменно вздыхаю
По той, к кому стремился в утре дней желаньем?
Она же в заповедном, заказанном крае,
Где о мне – верном полно всё воспоминаньем,
Помнит ли, в полустертый мой след наступая.

 Мирза:

Не гляди, брось поводья, сотвори молитву:
Тут копытам вверяет всадник разуменье.
Дельный конь! глядь, как, оком меря глубь, колени
Склоняет, утвердился в край куста копытом
И повиснул! – Зажмурься! В дно, от взора скрыто,
Как в кладезь Аль Кагира, не ударит зренье.
Не указывай дланью – у рук оперенья
Нет; не выпусти мысли: мысль – якорь развитый,
С малой лодки опущен в бездонность пучины,
Перуном упадает в морскую утробу,
Увлекая и лодку в подводные пущи.

 Пилигрим

Мирза, а я взглянул и – сквозь мира теснины
Там видел… что я видел, скажу – из-за гроба,
Ибо нет на то звука в речи у живущих.
16. ГОРА КИКИНЕИЗ

 Мирза

Взгляни в пропасть. – Там небо простерлось под нами,
Это – море, и мнится: птицы-Рок могучей,
Среди волн поражонной молнией летучей,
Распустилися перья радуги кругами,
Рифом снега над полем голубым – водами,
И этот остров, в бездне плавающий, – туча!
Пала ноч на полмира с ее персей кручи;
На челе ее лента мерцает огнями?
Это – молнья! Ни шагу, бездн у ног запоры;
На всем скаку должны мы взять пропасть в полете;
Я скачу, ты ж с готовым и бичом и шпорой
Следи, когда исчезну: и если в пролете
Блеснет перо – то будет мой тюрбан в примете;
Если ж нет, – уже людям здесь не ехать в горы.