Лев Маляков - Сберегите цветы полевые

Отдохнуть бы ей давно пора.
И откуда силы в старом теле?
Не присядет с самого утра,
Вся в делах,
                 как белка в карусели.

Солнышко застало с посошком —
Вывела теленка за овины.
А в обед
На станцию пешком —
Насбирала к поезду малины.

Леночке гостинец принесла
(Правнучка теперь уже в десятом),
На лугу сенцо перетрясла,
Любовалась розовым закатом.

Ягод насбирала у дорог,
У реки —
            целебной валерьяны.
Уж своя,
            посушенная впрок,
Ягода и травка —
                          без обмана.

К бабушке в ночь-заполночь стучат,
Слава добрая о ней в народе.
— Мой-то с балалайкой у девчат
До утра, бесстыжий, колобродит.

Бабка покачает головой,
Голова у старой —
                           Дом Советов.
Разговор сугубо деловой —
Шепотом,
Друг дружке по секрету.

Вправить грыжу
И свести лишай —
Выдаст сто очков вперед наукам.
Бабушкина слабость —
Любит чай,
Чтоб крутой,
                 из блюдца,
                                  и пофукать…

Гулкой подпоясанная речкой,
Зорькой подрумянена,
Как в печке
Испеченный сдобный каравай,
Пашня за околицей лежала,
Зерен полновесных ожидала,
Слушала грачиный грай.

Солнышко ночей недосыпало,
Поднималось,
Землю облучало,
К полдню раскаляясь добела.
Облака над нею набухали,
Проливались
И спешили в дали
Завершить весенние дела.

В поле выезжали трактористы,
Веселы, чумазы и плечисты:
Начиналась жаркая страда.
Гуд моторов повисал над краем,
И дышала новым урожаем
Свежая
Прямая борозда.

Наработался вволю
С утра на лугу…
Хорошо поваляться в духмяном стогу!
Хорошо в голубой вышине потонуть
И на миг ощутить
Бесконечности жуть.
Ощутить, словно жажду,
Внезапно мечту —
Самому поднебесную взять высоту,
И представить космические корабли
Где-то там —
В бесконечной туманной дали.
И увидеть миры
Вдруг открывшихся звезд,
В те миры звездолетом проложенный мост.
И себя
Как посланца земного добра…
До чего ж беспредельна
Фантазий игра!

Под полою у красавицы зари
Отбивают косы косари.
Звонкая литовка, словно тетива,
Заливаясь, тоненько поет.
Замирая,
            слушает трава,
Тянется,
           на цыпочки встает.

Молоточки клювами стучат
И с ресниц проснувшихся девчат
Склевывают звонко —
                                   чок, чок, чок! —
Золотинки — ласковые сны.
Месяц,
         раскаленный пятачок,
Стынет на ладони у сосны.

Видишь —
Зоренька откинула полу,
Пригласила нас хозяюшка к столу,
На заречные луга с духмян-травой
Всей деревнею на праздник даровой

Честно трудится моторик
Возле бани на реке.
Дедов старенький топорик
Ухает в моей руке.

У поленницы на плахе
Я орудую, как встарь,
Босиком, в одной рубахе —
Хорошо живешь, скобарь!

Ноздри щупают ядреный
Вкусный воздух смоляной.
На лесине окоренной,
Словно сахар, тает зной.

Ветерок рубаху сушит —
Это тоже благодать.
Дорогая тетя Нюша,
Что взамен тебе отдать?

На родимое поле
Ничком упаду.
Я теперь от него
Никуда не уйду.

За холмом шелестят
Переплески зарниц,
Надо мной косяки
Улетающих, птиц.

Я шепчу, улыбаясь:
— До майского дня!
Не курлычьте,
С собой не маните меня!

И в мечтах о весне
Незаметно усну;
И во сне обниму
Ту страну-тишину.

И пойму,
Как надежно мне
В этой стране.
Как в кольчуге,
Лежу в полевой тишине.

Два года минуло,
                         как Марья-свет…
Но до сих пор поверить он не может.
И что ни год —
                      к себе все строже, строже.
Без Марьи счастья и удачи нет.

На людях Федор редко стал бывать —
Шутник и балагур переменился нравом.
У Федора в избе
                         детей орава
И согнутая в пояснице мать.

Старуха по утрам ворчит с печи:
— Тебя к Марии как приколдовали.
Ушел в поля —
                      и поминай как звали.
А я тут с ребятнею,
                            хоть кричи!

— К детишкам надо молодуху взять, —
Услужливо советуют соседки.
Нашептывают семилетней Светке,
Какую приглядеть сподручней мать.

А Федору от доброхотов впору взвыть.
Глядит угрюмо,
                      но в ответ ни слова.
Не понимают самого простого:
Не может он Марию позабыть.

Прошли года —
И волосы как дым,
Что над трубой сивеет спозаранку.
На выданье любимица Светланка.
Прозвали бабы Федора
                                    святым.

Застыли низины и взгорки,
Печаль вековую храня.
Закончились сроки уборки,
Щетинится в поле стерня.

Прислушались чутко осины,
На цыпочки встала лоза,
У елок сутулятся спины
И спрятаны в гуще глаза.

В чащобе осталась прохлада —
И в полдень таится в тени,
Как будто засела в засаду
С ножом на погожие дни.

И вдруг тишину потревожит
Крикливых скворцов перелет.
Морозец пройдется по коже
И к сердцу надолго прильнет.

Не из тарелки взять
                             с цветной каемочкой,
Из углей выхватить,
                              как сам огонь, —
Картошку черную
                          с хрустящей корочкой
И покидать с ладони
                               на ладонь.

Напополам ее
                    сломаю, угольну,
Вдохну картофельный
                                  здоровый дух…
За плугом хаживал —
                                 не родич
                                                увальню, —
Один во полюшке
                            пахал за двух.

И до чего ж вкусна
                             картошка осенью
Под ясным куполом
                              среди полей!
Поля пронизаны
                         сквозною просинью,
А ветер к вечеру
                        все злей и злей.

Комбайны замерли,
                              зарей умытые,
Подняли хоботы
                        и смотрят вдаль.
Как перед праздником,
                                   душа открытая
Вбирает тихую
                      полей печаль.

А в небе лебеди —
                           как откровение,
На солнце красное
                            косяк плывет.
И горько-сладостно,
                              пусть на мгновение,
От непонятного
                        душа замрет.

Изба избой,
               каких немало
Стоит у пыльных большаков,
Какие Русь наоставляла
Еще от дедовских веков.

И что мне,
              что в избушке этой
О старых четырех углах?
И все же незажившей метой
Вдруг припечет,
                        как на углях.

Домой мы изредка писали
И обещали каждый год
Родителям:
Нагрянем сами
На августовский огород.

Когда,
       случалось, приезжали:
С дороги — в баню
                              и к столу.
И в рамках на стене дрожали
Ребячьи грамоты в углу.

А там опять —
                     в ином просторе:
Один моряк,
Другой — пилот…
На радость той избе иль горе,
Благословившей нас в полет?