Лев Маляков - Сберегите цветы полевые
«Грома ударят в барабаны туч…»
Грома ударят в барабаны туч —
Походный марш
или отбой сыграют?
Промчится ливень,
весел и певуч,
По моему березовому краю.
По травам пробежится ветерок,
Зверьком лохматым в ноги мне уткнется.
Послушаю я листьев говорок —
И сердце от предчувствия сожмется.
О время, время,
придержи свой бег,
Я никуда теперь не опоздаю…
Глядит сосна из-под тяжелых век
Высокой кроной небо подпирая.
К ее стволу литому прислонюсь,
Дышу прохладой,
свежестью,
покоем…
Так нестерпимо ярко светит Русь
Под семицветной чистою дугою!
ТЯЖЕЛЫЕ ЗЕРНА
ОТЦОВСКАЯ ЗЕМЛЯ
Живешь,
Заботой городскою
Насквозь пронизан и прогрет.
И вдруг под ложечкой заноет,
Да так,
Что почернеет свет.
С чего бы,
Сам не понимаю,
Тоской захолонуло в мае,
Когда на влажных тротуарах
Асфальт теплынью разморен:
Его вздувает, что опару.
Да что гудрон,
Когда бетон
Зеленой молодью пропорот.
И вроде город мне не в город.
Так вот с чего под сердцем боль
Отозвалась знакомым гулом:
Полями вешними пахнуло.
И ты хоть как себя неволь —
Уснуть не сможешь:
Ночь-другую
Все видишь землю дорогую
С крутым опасным половодьем,
Когда ручей под стать реке,
И в нем березы налегке
Бредут,
Смеясь над непогодьем.
А бани,
Словно пароходы,
В субботу густо задымят.
И до потемок огороды
Богато ведрами звенят…
Листа березового запах,
Моренного в жару сухом,
Ложится в лунные накрапы,
Как пух, туманно и легко.
В тех банях сверстники с устатку,
Как боги в облаках, парят…
Я сладко шевельнул лопаткой,
Как будто жаром тем объят.
И до утра усну едва ли —
Ведь знаю:
Ждут меня поля,
Поют мои родные дали,
Зовет отцовская земля!
ДОРОГА ДЕДА АНТОНА
Мой дед Антон —
дорожный мастер,
В деревне —
пролетариат.
Дорогу строил он для счастья,
Был несказанно делу рад.
Как для себя Антон старался —
Чтоб намертво булыжник лег…
И вот он,
город, показался,
А до чего же был далек!
Верста к версте —
легли каменья.
Как в песне звонкие слова.
Достала наше поколенье
Про деда добрая молва.
Дорога уходила в дали
И счастье
все-таки нашла.
По ней тачанки проскакали
И революция прошла.
Давным-давно Антона нету,
И все-таки мой дед живет…
По каменке,
навстречу лету,
Катит из города народ.
По ней,
Антоновой,
надежной,
Я нынче еду не спеша.
И каждой возрожденной пожне
Внимает радостно душа.
КОВАЛИ
В глуши
У ржавого болота
Селились предки-ковали.
Не густо было намолота
От той железистой земли.
Валили жаркую березу,
В землянках-домнах уголь жгли.
В сердца их.
Светлые как слезы,
Роняли песни журавли.
Случалось,
Филин рядом ухал —
Пророчил жуткую беду.
И та беда,
Ходили слухи,
У же играла во дуду.
Она негаданно являлась —
Врывалась ворогами в дом.
И ковалей святая ярость
Катилась лесом, словно гром.
Гудели горны.
Звон металла
Как будто поддавал жары.
Ковали деды не орала,
Ковали деды топоры.
Мечи точили боевые,
Ночами не смыкали глаз…
И это было не впервые,
И не в последний было раз.
«Небо — куполом иль вовсе непогожее…»
Небо — куполом иль вовсе непогожее —
В пути-дороженьке калики перехожие.
Потешали молодецкую братчину,
В граде Киеве оплакали дружину
Князя Игоря.
И снова Русь былинная…
То не песня в поднебесье лебединая,
Перед бурей не птенцов скликают гуси —
Взрокотали звончатые гусли.
Шли калики с песнями да плачами
По векам, как по ступеням.
В стольный град
Заявились горемычные удачники.
Слушай гусельки
Кто рад и кто не рад!
Смерды слушали —
Душою приосанились.
А монахи да ярыжки прячут нос:
Чуть стемнело —
К володыке,
Земно кланялись,
Спешно стряпали на вольницу донос.
И затеялось гонение на звончатые…
Только видано ль,
Чтоб песню на Руси,
Недопетую и вольную, прикончили?
Наши деды песню пронесли
Через все кресты
И все запреты,
Деды — безымянные поэты!
«То не лебедь выходила из реки…»
То не лебедь выходила из реки
И вставала,
Белокрыла и легка, —
Возводили на Великой мужики
Церковь-крепость,
Словно песню, на века.
Поприладилась плечом к плечу артель.
На стене — сам бог и князь —
Мастеровой.
По земле идет играючи апрель,
Обжигает прибауткой ветровой.
«Ох ты, каменщиков псковская артель,
Плитняков многопудовых карусель,
Балуй,
Балуй каруселькой даровой,
Словно не было годины моровой».
Не в угоду
Богатеям и богам,
Не заради, чтобы слава вознесла:
По горбатым,
По отлогим берегам,
Будто шлемы,
Подголоски-купола.
Их оглаживали дальние ветра —
От восточных гор
И западных морей.
Поосыпано вороньего пера
У крещенных не крестом монастырей!
И с мечом,
И с бомбой жаловал гостёк
Не молиться на резные Купола…
Только срок начальной силы не истёк —
Та лебедушка стоит белым-бела.
ЛИПА
Закипая веселой,
Ядреной листвой,
Ты вовсю хорошела
Над тихой Псковой.
Ох, и грузно же было
В июльскую звень
Из суглинка водицу тянуть
Долгий день!
А мальчишек
В зеленой охапке качать…
А влюбленных
С темна до светла привечать…
У Псковы я опять
Вечерами брожу
И на корни витые взглянуть
Захожу.
Им трудиться не тридцать,
А триста бы лет.
Да кому-то, наверно,
Ты застила свет.
Сникли,
Съежились листья —
Ободрали впотьмах…
И добро б человеку
Потребность в лаптях!
ОСТАЛИСЬ ЛЕТОПИСНЫЕ ЛИСТЫ
Считаемся —
лесная полоса,
Но крепко мы повысекли леса.
Не только мы —
и предки хороши:
Дома, как терема, —
сама мечта!
Умели деды брать для живота
И сверх того взымали для души.
Раздели липу,
иву на корье,
Свели до счета дикое зверье.
Десятка два в лесу тетеревов
С утра слагают про любовь стихи.
И разучились драться петухи,
Отпел зарю —
и фьють,
Бывай здоров.
А было время
(Летопись не врет,
Монах был зрячим —
не подпольный крот) —
Пскова носила на себе лодьи,
В ней,
верь не верь,
водились осетры.
А за Псковой
звенели топоры —
Там лес валили,
ладили бадьи.
Монах писал:
А за Псковой леса,
Гнездится соболь,
черная лиса…
Остались летописные листы.
Но извели леса на берегу,
И соболь убежал давно в тайгу —
Подальше от опасной суеты.
Река не та,
и лес теперь не тот.
Пскову вороны переходят вброд.
А наши деды баржи гнали тут.
С тех пор прошло поменьше ста годов,
А сколько встало новых городов!
Как жаль —
Леса так скоро не растут.
О ПРИРОДЕ