Всеволод Емелин - Песни аутсайдера

Как святой Шариат
Правоверным велит,
Уходил на Джихад
Молодой ваххабит.

В небе клекот орла,
Дальний грома раскат,
Уходил Абдулла
На святой Газават.

От тоски еле жив,
Оставлял он гарем
И садился в свой джип,
Зарядив АКМ.

Обещал: — Я вернусь,
Как придёт Рамадан,
Вы для пленных урус
Приготовьте зиндан.

Занимался рассвет,
И старик-аксакал
Ему долго вослед
Всё папахой махал.

Где у сумрачных скал
Бурный Терек кипит,
Там в засаду попал
Молодой Ваххабит.

Налетели гурьбой,
С трёх сторон обложив,
Вспыхнул яростный бой,
Поцарапали джип,

Самого Абдуллу,
Отобравши ключи,
Привязали к стволу
Молодой алычи.

Начинали допрос,
Приступил к нему поп.
Он иконы принёс,
Поклоняться им чтоб.

«Ваххабит удалой,
Бедна сакля твоя,
Поселковым главой
Мы назначим тебя.

Будешь жить, как султан,
Новый выдадим джип,
Ко святым образам
Ты хоть раз приложись».

Благодать в образах
Отрицал янычар,
Лишь Акбар да Аллах
Он в ответ прорычал.

Хитрый, словно шакал,
Подходил политрук,
Стакан водки давал
Пить из собственных рук.

Говорил замполит:
«Мы скостим тебе срок,
Будешь вольный джигит,
Пригуби хоть глоток».

Но в ответ басурман
Всё — «Аллах да Акбар!»
И с размаху в стакан
Полный водки плевал.

Не фильтрует базар,
Что с ним делать? Хоть плачь.
Но сказал комиссар:
«Ты достал нас, басмач».

И под небом ночным,
Соблюдая черёд,
Надругался над ним
Весь спецназовский взвод.

Как прошло это дело
Знает только луна,
Волосатого тела
Всем досталось сполна.

В позе локте-коленной, —
Так уж создал Господь, —
Любит русский военный
Моджахедскую плоть.

А как по блиндажам
Разошлась солдатня,
Труп остывший лежал
В свете робкого дня.

В первых солнца лучах
Лишь сержант-некрофил
Его, громко крича,
Ещё долго любил...

Слух идёт по горам —
Умер юный шахид
За священный ислам
И за веру убит.

Но убитым в бою
Вечной гибели нет,
Среди гурий в раю
Он вкушает шербет.

Как он бился с урус
Не забудут вовек.
По нём плачет Эльбрус,
По нём плачет Казбек.

Плачут горькие ивы,
Наклонившись к земле,
А проходят талибы —
Салют Абдулле!

В небе плачет навзрыд
Караван птичьих стай,
А в гареме лежит
Вся в слезах Гюльчатай.

И защитников прав
Плач стоит над Москвой,
Тихо плачет в рукав
Константин Боровой.

Плачьте, братцы, дружней,
Плачьте в десять ручьёв,
Плачь Бабицкий Андрей,
Плачь Сергей Ковалёв.

Нет, не зря, околев,
Он лежит на росе,
Ведь за это РФ
Исключат из ПАСЕ.

— Еврей в России больше чем еврей, —
И сразу став, как будто, выше ростом,
Он так сказал и вышел из дверей;
Вдали маячил призрак Холокоста.

Но на раввина поднялся раввин,
Разодралась священная завеса.
Он бросил взгляд вниз по теченью спин
И хлопнул дверцей мерседеса.

Вослед ему неслося слово «Вор»,
Шуршал священный свиток Торы,
И дело шил швейцарский прокурор,
И наезжали кредиторы.

В Кремле бесчинствовал полковник КГБ,
Тобой посаженный на троне,
Но закрутил он вентиль на трубе
И гласность с демократией хоронит.

Застыла нефть густа, как криминал,
В глухом урочище Сибири,
И тихо гаснет НТВ-канал,
Сказавший правду в скорбном мире.

Всё перепуталось: Рублёво, Гибралтар,
Чечня, Женева, Дума, Ассамблея,
На телебашне знаковый пожар...
Россия, лето, два еврея.

В центре Москвы историческом
Ветер рыдает навзрыд.
Вуз непрестижный, технический
Там в переулке стоит.

Рядом стоит общежитие,
В окнах негаснущий свет.
И его местные жители
Обходят за километр.

Вобщем, на горе Америке
И познакомились там
Соня Гольдфинкель из Жмеринки
И иорданец Хасан.

Преодолевши различия
Наций, религий, полов,
Вспыхнула, как электричество,
Сразу меж ними любовь.

Сын бедуинского племени
Был благороден и мил,
Ей на динары последние
Джинсы в «Берёзке» купил.

Каждой ненастною полночью,
Словно Шекспира герой,
Он к своей девушке в форточку
Лез водосточной трубой.

Утром дремали на лекциях,
Белого снега бледней.
Нет такой сильной эрекции
У пьющих русских парней.

Крик не заглушишь подушкою,
Губы и ногти в крови.
Всё общежитие слушало
Музыку ихней любви.

Фрикции, эякуляции
Раз по семнадцать подряд.
Вдруг среди ночи ворвался к ним
В комнату оперотряд.

Если кто не жил при Брежневе,
Тот никогда не поймёт
Время проклятое прежнее,
Полное горя, невзгод.

Как описать их страдания,
Как разбирали, глумясь,
На комсомольском собрании
Их аморальную связь.

Шли выступления, прения,
Всё, как положено встарь.
Подали их к отчислению,
Джинсы унёс секретарь.

Вышел Хасан, как оплёванный,
Горем разлуки убит,
Но он за кайф свой поломанный
Ох, как ещё отомстит.

И когда армия Красная
Двинулась в Афганистан,
«Стингером», пулей, фугасами
Там её встретил Хасан.

Русских валил он немерено
В первой чеченской войне,
Чтобы к возлюбленной в Жмеринку
Въехать на белом коне.

Сколько он глаз перевыколол,
Сколько отрезал голов,
Чтоб сделать яркой и выпуклой
Эту большую любовь.

В поисках Сони по жизни
Перевернул он весь мир,
Бил он неверных в Алжире,
В Косово, в штате Кашмир.

Так и метался по свету бы,
А результатов-то — хрен.
Дело ему посоветовал
Сам Усама бен Ладен.

В царстве безбожья и хаоса,
Где торжествует разврат,
Два призматических фаллоса
В низкое небо стоят.

Там её злобные брокеры
Спрятали, слово в тюрьму,
Но в эти сакли высокие
Хода нема никому.

Так и зачахнет красавица,
Если влюблённый джигит
С тёмною силой не справится,
Её не освободит.

Ёкнуло сердце Хасаново,
Хитрый придумал он план
И в путь отправился заново,
Взяв с собой только Коран.

Ну, а в далёкой Америке
Тужит лет десять уже
Соня на грани истерики
На сто втором этаже.

Пусть уже больше ста тысяч
Её доход годовой.
Пальчиком в клавиши тычет,
Грудь её полна тоской.

Счастье её, на востоке ты,
Степи, берёзы, простор...
Здесь только жадные брокеры
Пялят глаза в монитор.

Горькая жизнь, невесёлая.
Близится старость и мрак.
Знай запивай Кока-Колой,
Осточертевший Биг-Мак.

Вдруг задрожало всё здание,
Кинулись к окнам, а там —
Нос самолёта оскаленный,
А за штурвалом — Хасан.

Каждый, готовый на подвиги,
Может поспорить с судьбой.
Вот он влетает на «Боинге»
В офис своей дорогой.

«Здравствуй, любимая!» — В ухо ей
Крикнул он, выбив стекло.
Оба термитника рухнули,
Эхо весь свет потрясло.

Встречу последнюю вымолив,
Мир бессердечный кляня,
За руки взялись любимые,
Бросились в море огня.

Как вас схоронят, любимые?
Нету от тел ни куска.
Только в цепочки незримы
Сплавились их ДНК.

Мы же помянем, как водится,
Сгинувших в этот кошмар.
Господу Богу помолимся,
И да Аллаху Акбар!