Всеволод Емелин - Песни аутсайдера

Над Берлином рассветает,
Расступается туман.
Из тумана выплывает
Над рекою ресторан.

Там за столиком Хорст Вессель,
Обнявшись с Лили Марлен.
Не поднять ей полных чресел
С его рыцарских колен.

Он с Марленой озорует,
Аж ремни на нём скрипят,
А вокруг сидит, ревнует
Штурмовой его отряд.

Мрачно смотрят исподлобья
И ерошат волоса
С ним повязанные кровью
Ветераны из СА.

На подбор голубоглазы,
Белокуры, словно снег.
Все на смерть готовы разом,
Их двенадцать человек.

Что, Хорст Вессель, ты не весел?
Что, Хорст Вессель, ты не смел?
Ты не пишешь больше песен,
Ты, как лёд, остекленел.

Как пригрел эту паскуду,
На борьбу не стало сил.
Эта фройляйн явно юде,
Большевик её любил.

Любит вас, поэтов, Лиля,
Был поэт тот большевик,
Настоящая фамилья
Не Марлен у ней, а Брик.

Шляпки модные носила,
Шоколад «Рот Фронт» жрала,
Раньше с красным всё ходила,
Счас с коричневым пошла.

Дураки вы, Хорст, с ним оба,
То любя, то не любя.
Довела его до гроба,
Доконает и тебя.

Приглядись ты к этим лицам,
Ужаснись еврейских морд,
Пожалей ты свой арийский,
Драгоценный генофонд.

Ишь, нашёл себе забаву,
Встретил в жизни идеал,
Променял ты нас на фрау,
Нас на бабу променял!

За спиной такие речи
Слышит грозный командир,
И, обняв рукой за плечи,
Он Лили с колен ссадил.

Он берёт её за шею
Осторожно, как букет,
И швыряет прямо в Шпрее
Через низкий парапет.

Шпрее, Шпрее, мать родная,
Шпрее, Шпрее, Дойче Флюс.
Серебром волны играя,
Ты, как Бир, сладка на вкус.

То под мост ныряешь в арку,
То блестишь издалека,
Не видала ль ты подарка
От орла-штурмовика?

Ты — река германцев, Шпрее,
Не прощаешь ты измен,
Прими в сёстры Лорелеи
Эту Брик или Марлен.

Шпрее, Шпрее, Муттер Шпрее,
Только пятна на воде.
Одолели нас евреи,
Коммунисты и т. д.

Это кто там крутит палец
Возле правого виска?
Дойчланд, Дойчланд, юбер алес.
Наша психика крепка.

Пусть в меня свой камень бросит
Кто сочтёт, что я не прав.
Вот такой, Партайгеноссе,
Получается «Майн Кампф».

Что ж вы, черти, приуныли?
Мы же немцы, с нами Бог!
Разливай по кружкам или
Запевай «Ди фанне ес!»

Из-за ратуши на штрассе
Грудь вперёд за рядом ряд
Выступает дружной массой
Хорста Весселя отряд.

Впереди, державным шагом
Выступая вдалеке,
Кто-то машет красным флагом
С чёрной свастикой в кружке,

От добра и зла свободен,
Твёрд и верен, как мотор,
То ли Зигфрид, то ли Один,
То ли Манфред, то ли Тор.

Я слова подбирать не стану.
Чтоб до смерти вам кровью сраться.
Я за гибель принцессы Дианы
Проклинаю вас, папарацци.

Что, довольны теперь, уроды?
Натворили делов, ублюдки?
Вы залезли в кровать к народу,
Вы залезли людям под юбки.

Из-за вас, тут и там снующих
И пихающихся локтями,
С ней погиб культурный, непьющий,
Представительный египтянин.

Растрепали вы всё, как бабы.
А какого, собственно, чёрта?
Ну, любила она араба
И инструктора конного спорта.

Не стесняясь светского вида,
Проявляла о бедных жалость,
С умирающими от СПИДа,
То есть с пидорами, целовалась.

А ещё клеймлю я позором
Не поведших от горя бровью
Всю семейку этих Виндзоров
С королевой, бывшей свекровью.

Бывший муж хоть бы прослезился,
Хоть бы каплю сронил из глаза.
У меня, когда отчим спился,
Стал похож он на принца Чарльза.

Принц Уэльский нашёлся гордый,
Ухмыляется на могиле.
Да в Москве бы с такою мордой
И в метро тебя не пустили.

Повезло же тебе, барану,
Представляю, как ты по-пьяни
Эту розу, принцессу Диану,
Осязал своими клешнями.

Нам об этом вашем разврате,
Обо всех вас — козлах безрогих —
Киселёв полит-обозреватель
Рассказал в программе «Итоги».

Киселёв был со скорбных взором,
Он печально усы развесил.
У него поучитесь, Виндзоры,
Как горевать по мёртвым принцессам.

Если вы позабыли это,
Мы напомним вам, недоноскам,
Как Марии Антуанетты
Голова скакала по доскам,

О том, что сделал с Карлом Кромвель,
Об Екатеринбургском подвале
Мы напомним, да так напомним,
Чтобы больше не забывали!

Застрелил его пидор
В снегу возле Чёрной речки,
А был он вообще-то ниггер,
Охочий до белых женщин.

И многих он их оттрахал,
А лучше бы, на мой взгляд,
Бродил наподобье жирафа
На родном своём озере Чад.

Играл бы в Гарлеме блюзы,
Но поэтом стал, афрорусский.
За это по всему Союзу
Ему понаставили бюсты

Из гипса, бронзы и жести
На книжках, значках, плакатах.
Он всех нас за эти лет двести
Не хуже, чем баб, затрахал.

Но средь нас не нашлося смелых,
Кроме того пидараса,
Что вступился за честь женщин белых
И величие арийской расы.

В Чечне, в отдалённом районе,
Где стычкам не видно конца,
Служили в одном батальоне
Два друга, два храбрых бойца.

Один был седой, лысоватый,
Видавший и небо, и ад.
Его уважали ребята,
Он был в батальоне комбат.

Другой — лет на двадцать моложе,
Красив был, как юный Амур,
Любимцем солдат был он тоже,
Певун, озорник, балагур.

Однажды пошли на заданье
Весной, когда горы в цвету,
Отряд получил приказанье —
Соседнюю взять высоту.

Вот пуля врага пролетела,
Послышался стон среди скал,
И рухнуло мёртвое тело,
То младший товарищ упал.

Десантники взяли высотку,
Чечены на юг отошли,
И снайпершу в белых колготках
Бойцы на КП привели.

Была она стройной блондинкой,
На спину спускалась коса,
Блестели, как звонкие льдинки,
Её голубые глаза.

Комбат посмотрел и заплакал,
И нам он в слезах рассказал:
«Когда-то студентом филфака
Я в Юрмале всё отдыхал.

Ах, годы мои молодые,
Как много воды утекло.
И девушка с именем Вия
Ночами стучалась в стекло.

Был счастия месяц короткий,
Как сладко о нём вспоминать.
В таких же вот белых колготках
Валил я её на кровать.

Неловким, влюблённым студентом
Я был с ней застенчив и тих.
Она с прибалтийским акцентом
Стонала в объятьях моих.

Ты думала — я не узнаю?
Ты помнишь, что я обещал?
Так здравствуй, моя дорогая,
И сразу, наверно, прощай!

Тебя ожидает могила
Вдали от родимой земли.
Смотри же, что ты натворила!»
И мёртвого ей принесли.

Латышка взглянула украдкой
На свежепредставленный труп,
И дрогнула тонкая складка
Её ярко-крашенных губ.

Она словно мел побелела,
Осунулась даже с лица.
«Ты сам заварил это дело,
Так правду узнай до конца.

Свершилася наша разлука,
Истёк установленный срок,
И, как полагается, в муках
На свет появился сынок.

Его я любила, растила,
Не есть приходилось, не спать.
Потом он уехал в Россию
И бросил родимую мать.

Рассталась с единственным сыном,
Осталась в душе пустота,
И мстила я русским мужчинам,
Стреляя им в низ живота.

И вот, среди множества прочих,
А их уже более ста,
И ты, ненаглядный сыночек,
Застрелен мной в низ живота».

В слезах батальон её слушал,
Такой был кошмарный момент,
И резал солдатские уши
Гнусавый латвийский акцент.

Но не было слёз у комбата,
Лишь мускул ходил на скуле.
Махнул он рукой, и ребята
Распяли её на столе.

С плеча свой «Калашников» скинул,
Склонился над низким столом
И нежные бёдра раздвинул
Он ей воронёным стволом.

«За русских парней получай-ка,
За сына, который был мой...»
И девушка вскрикнула чайкой
Над светлой балтийской волной.

И стон оборвался короткий;
И в комнате стало темно.
Расплылось на белых колготках
Кровавого цвета пятно.

А дальше, рукою солдата,
Не сдавшись злодейке судьбе,
Нажал он на спуск автомата
И выстрелил в сердце себе.

Лишь эхо откликнулось тупо
Среди седоглавых вершин.
Лежат в камуфляже два трупа
И в белых колготках один.

И в братской, солдатской могиле
На горной, холодной заре
Мы их поутру схоронили
В российской, кавказской земле.

Торжественно, сосредоточась,
Без лишних, бессмысленных слов,
Отдали последнюю почесть
Из вскинутых в небо стволов.

Мне ваших сочувствий не надо,
Я лучше пойду и напьюсь.
Зачем вы порушили, гады,
Единый Советский Союз?