Анатолий Гейнцельман - Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Том 2

Не пять ли птиц, стрелою сокрушенных,
Продаст торгаш за пару пенязей,
У Бога же, у Бога окрыленных
В природе несть избраннее друзей,

И потому апостолов Христовых
Волосья все судьбою сочтены;
Несите же тяжелые оковы:
Дороже вы мне вестников весны.

Кто исповедует перед врагами
Всего и всем горящего меня,
Архангелы лилейными руками
Снесут того в немеркнущего дня

Обитель райскую блаженным ликом,
Отвергший же меня перед людьми
Останется в неведении диком
Зерном невсхожим вековой зимы.

Казнящую Спасителя десницу
Простит Господь, не ведавшую зла,
На Духа же Святого не простится
Познания преступная хула!

Барочный храм Святого Марка.
На площади разбит цветник.
Октябрьское солнце жарко
Палит латунный воротник

И саблю генерала Фанти,
И метлы худосочных пальм
В геометрическом аканте
И сонме хризантемных чалм.

Нагое университета
Слепит строение вблизи,
И, словно на зените лета,
Везде закрыты жалюзи.

На распылавшейся скамейке
Я, разленясь, насупротив
Сижу удушливой келейки,
Что, девочку закрепостив

Мою, лягушечие глазки
Зеленые мне таращит
Навстречу, словно для указки,
Кося на королевский щит.

Скорей бы колокольчик, что ли,
Академический педель
Потряс, чтоб вышла из неволи
Моя плененная газель;

Скорей бы прогуляться к Vasc’е,
Где кедры хмурые стоят,
Где Фра Анжеликовы сказки
Всё сызнова творит закат.

Но неугомонимы совы
Ученые, и в коридор
Не высыпал полуготовый,
Недоучившийся доктор.

Как молчаливы, как послушны
Цветы узорчатых корзин!
Как безразличен и как скучен
Небес лазурный балдахин!

Но чу! из полутемной щели
Заснувшей улички трамвай,
Визжа, катится у панели,
Нарушив окрыленных стай

Покой полуденный, – и с желоба
Церковного и с темных ниш
Взвились в лазоревое голуби,
В лазоревое море с крыш!

Взвились, вихрятся всюду белые,
Снежинки, тучи, паруса!
Мечты нетленные, бестелые
Освободились в небеса!

А! сколько их неслышно килями
Чертоги неба бороздят,
И снова, убежденный крыльями,
Я верую, что Хаос свят!

Тут выпорхнула из-под арки
С чудовищною кипой книг
На площадь пресвятого Марка
Моя газель – и детский крик

При виде синеву разящих
Бессчетных крыл раздался тут:
– Таких мне, Толик, настоящих
Старайся раздобыть минут!

– Голубка, я твой неразлучный,
Неопалимый голубок,
Избранник песни сладкозвучной,
Приявший лавровый венок!

– Я – незапятнанная Пери,
Ты – шестикрылый серафим!
Но лишь в обители Химеры
Мы будем счастливы. Летим!

Воспламененный глаз негаснущего Феба
Немилосердно жжет проклятого вертепа
Уже поникшие колосья Персефоны,
И задремавшие зеленые короны
Лесов недышащих, и радостные всплески
Едва рожденного, охваченного срубом
Студеного ключа под величавым дубом.
Без одеяния сегодня голубая,
Неувядающая бесконечность рая;
Упали кружева и мантии кисейной
Клубящийся покров, корабль тысячерейный,
И лишь Агармыша тяжелые пилястры
Кой-где воздушные увенчивают астры,
Кой-где жемчужные одели ожерелья
Игривых облаков, послушников веселья
Необычайного небес монастыря,
Где вечен хоровод Небесного Царя!
Невдалеке пылит шоссейная дорога
И поселение болгарское убого
Сокрыло в холодке заветных вертоградов
Хатеночек ряды в побеленных нарядах.
За ним червонные раскинулися нивы
И лес недвижимый до изогнутой гривы
Неустрашающих, гостеприимных гор.
Есть чем очаровать ненасытимый взор!
Какая тишина! Какая благодать!
Куда еще идти! Чего еще желать!

Пустое! Это ложь.
Над родиною нож
Чудовищный занесен,
И, словно дождь черешен
В понтийскую грозу,
Простерлися внизу
Бесчисленные жертвы!
Взгляни-ка, очи мертвы
Оплеванной России,
И все ее стихии
В березовом гробу
Жестокую судьбу
Отныне делят с ней…
Закройся, слезы лей
У бедной плащаницы
Сраженной птицы…

Над великой державой Российской,
Что сокрылась во тьме киммерийской,
Не заплачешь ты, значит, природа,
Над судьбою злосчастной народа,
Не потешишь сочувствием нас.
Ах! В Элладе священный погас
В Элевзине давно уж огонь!
Гелиосов дерзающий конь
И священные вечные музы
Не закроют ужасные шлюзы,
Где прорвался гноящий Коцит
Меж познанья раздробленных плит.

Нет, ошибся я, сестрица,
Плачет голубая птица
Где-то в синеве небесной,
И хихикает телесный,
Пестрогрудый попугай!
Там, где некогда был рай,
Птица неба слезы точит,
Попугай в ответ лопочет…
Я читаю слов пифийских
Окровавленные списки…

Как легкое облачко в жаркую пору
Несется по синего неба простору,
Взирая на гор величавых дыханье,
На нивы больные и тварей стенанье,
На моря туманные вечные дали,
На песни всё той же, такой же печали,

Как легкое облачко в синей купели,
Что тает неслышно без видимой цели
От царственной ласки священного солнца,
Что, тая, лишилось своих балахонцев
Из кружев подвижных, руками зефиров
Сотканных зачем-то на синих панирах, –

Как легкое облачко легкую душу
Священной навек отдает синеве,
Так я, озлобленный, пускай не нарушу
Предсмертным проклятьем голодной вдове
И мачехе Жизни надежды пустые
На близость последнего в мире Мессии.

Непроницаемый стрелами Феба,
За пологом неисповедной Ночи
Есть темный край за рубежом Эреба,
Куда смеженные уносят очи,

А в том краю забытая пустыня
Во тьме извечной всюду распростерлась,
В которой нет ни красок и ни линий
И братнина разодранного горла.

Но слышны там серебряные всплески
Куда-то извивающейся Леты,
Бесплодные творящей арабески,
Как ясновидящие все поэты.

И островок в ее сонливом ложе
Меж камышей шуршащих распростерся,
На пышный бархатный ковер похожий
Пахучих трав невидимою ворсой.

И посреди, глазами озаренный
Кровавыми великолепных маков,
Алеет замок тысячеколонный,
Хранимый вязью таинственных знаков

От разума кощунственного клешней,
От всех надежд юдоли погребенной,
От жалких слов чувствительности вешней
И солнца чар, навек развороженных.

Скорей, скорей к обители Гипноза,
Оставив жизни прокаженный дом,
Перенеси возлюбленного, Роза,
Когда мы, обнимаяся, заснем!

Страдали мы и верили немало,
А навидались и того полней!
Снимай одежды все! Под одеяло
Ложись ко мне нагая поскорей!

Обнявшись, я головкою на грудки
Твои склонюсь и припаду к тебе,
И в поцелуях нестерпимо жуткий
Затехнет стон о чьей-то там судьбе.

Целуй в уста возлюбленного, Роза,
И незаметно посреди хором
Очутимся мы тихого Гипноза,
Когда в объятьях трепетных заснем!