Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Давно знаком я с морем темным,
Что льнет к подножью крымских скал;
Хотя оно зовется Черным,
Но Синим я б его назвал.

Был день сырой — он будто таял
На мглистом диком берегу,
Утиная летела стая
На грозный Каспий под Баку.

И, словно в зеркале, в просторе,
По глади ясно-золотой,
В Азовском отражаясь море,
Шли тучки легкою грядой.

Я видел вал тот сивогривый,
Что моет Латвии предел,
Я в воду Финского залива,
Как в сталь бурливую, глядел.

Бродил над Средиземным морем
Я в дальнем солнечном краю…
Они моим владели взором
И душу тешили мою.

Но вечный луч воспоминанья
Мне жизнь под вечер озарил:
Блеск Адриатики, сверканье
В лазури ласковой ветрил.

Чтоб шла простором дружбы трасса,
Неси сквозь голубой туман
Ты к берегам Торквато Тассо
Челны твоих гостей-славян!

Чаруй сердца, в глаза свети нам!
Когда мы их раскроем вновь,
Пускай горят соцветьем дивным
Народов дружба и любовь!

И подвиг, и грусть, и утрата,
И Сена, как вечность, нова.
Здесь будто поныне Марата
Звучат громовые слова.

И толпы свой шум раскатили,
Как шум Средиземной воды,
Чтоб не было в мире Бастилий,
Чтоб сгинули рабства следы.

Колышутся синие блузы,
И пуль учащается град,
Бессмертная жизнь к Делеклюзу
Приходит в огне баррикад.

Парижские дни огневые
Сверкают, как в горне металл:
Здесь Энгельса руку впервые
Карл Маркс гениальный пожал.

Париж! Ты вдохнул в поколенья
Огонь титанических сил,
Знаменами Сопротивленья
Кварталы свои осенил!

В харчевне, нарочито старомодной,
Где ветхое оружье и рисунки
На темных стенах нас перенести
В прошедшее стараются упорно,
Где в желтых кружках подают вино
И на тарелках — рыбу и креветок,
Сидели мы в компании французов,
Что после первой чарки стали петь,
Ну точно так, как наши украинцы[59].
На край стола мне кто-то показал
И произнес значительно и важно:
«На этом самом месте в дни Коммуны
Речь произнес известный Клемансо».

«Тигр Клемансо!» Тогда он был не тигром,
Лисицей хитрой: примирить хотел
Монмартр с Версалем — жар огня и льдину,
Честь и бесчестье, жертв и палачей…
Но бог с ним, с этим тигром Клемансо!
Ведь это здесь, на взгорье невысоком,
Поставили орудья коммунары,
Которые за правду трудовую
И за отчизну вышли в смертный бой…
Да, в самом деле стерегла их смерть!

Сквозь горький дым и ресторанный шум
Я вижу их — и ни козел над входом[60],
Ни выставка рисунков, где пред нами
В причудливом соседстве балерина
С мадонною, — ничто не затемнит
Их о́бразов в сиянии терновом.

Снова Киев за туманом
Синим — будто отчий дым…
Я прошу Париж: платанам
Передай поклон своим.

Санкюлоты их сажали
В год неповторимый тот,
Что записан на скрижали:
Девяносто третий год.

Головы́ король лишился[61],
А платан живет в веках,
И садовник утвердился
В человеческих сердцах.

Всё прекрасное не тлеет,
Та великая пора
Нашей памятью владеет,
Как электроток с Днепра.

Те старинные платаны
Навсегда в душе у нас,
Как березы Левитана,
Как твои дубы, Тарас.

Сады Болгарии — не только цвет,
Не только плод, а след бессмертных лет,
След, тяжкою проложенный борьбою,
В какой растут отважные герои.

Сады Болгарии — не только труд,
А вольный люд, что вырвался из пут,
То славный Плевен, Шипки высь святая,
Славянской дружбы память золотая.

Сады Болгарии — то гневный зов
Болгарских и советских удальцов,
То светлый день расплаты и отмщенья,
Сентябрьский светлый День Освобожденья.

Так пусть цветут Болгарии сады,
И пусть волнами солнечной воды
Жизнь наших братьев катится отныне
В горах Родопов, в Розовой Долине!

О долах голубо-тенистых,
О горных ледниках вдали,
О косах девичьих смолистых,
О винах — радости земли,

О храмах, что под облаками
Несут из древности привет,
Где камень, дышащий веками,
Глядит на юность наших лет,

О Руставели, о тягучем
Зазывном отзвуке зурны,
О винограднике на круче,
Как роспись замковой стены,

Товарищи мои писали —
Товарищ Лермонтов средь них —
И путь-дорогу протоптали
Для всех наследников своих.

Затем и не спешу заране
Сказать о чем-то новом я,
Но сердцем рад, что Чиковани
И Леонидзе мне друзья,

Что не в потемках тесной сакли —
В Крыму, немало лет назад,
В ту пору молодой Ираклий[62]
Стихи читал мне наугад,

Что в дни, когда траву косили
В родной днепровской стороне,
Мой друг Сандро Шаншиашвили
Пожал по-братски руку мне,

Что, не пугаясь разворота
И трепета орлиных крыл,
Грузинской старины красоты
Мне Гамсахурдия открыл,

Что поздней ночью в ресторане,
Где о любви смычок мечтал,
Я с патриархом Дадиани
О Заньковецкой вспоминал.

Родная Партия великого народа,
Ты — знамя всех свобод в его стальных руках!
Ты — яркая звезда в боях его, в трудах,
Ты — солнце, что несет нам ясную погоду.

Тот светоч, что зажжен нам ленинской рукой
В глухой, недвижной тьме империи Российской,
Нам освещает путь в походе к цели близкой,
Трудящихся людей сплотил в единый строй.

Когда захватчики грозою налетали,
Огонь и смерть неся, и гибель для страны, —
Твои лишь, Партия, бесстрашные сыны
Одушевляли нас, на подвиг подымали.

В дни мира строим мы каналы и мосты,
Растим хлеба в полях и создаем заводы,
И планы и размах твой шире год от года,
На новые дела нас вдохновляешь ты.

Ты — в каждом колосе на общих наших нивах,
Ты — в шахтах, что несут нам солнце на-гора,
Ты — в шелесте садов и в гомоне Днепра,
Ты — нежность радуги в глазах детей счастливых.

Ты — верный наш маяк! С пути нас не свернуть!
Ты — наш великий вождь на суше и на море,
Ты — вдохновенье книг, полей, лабораторий…
Веди нас, Партия! Твой путь —
                                                   победный путь!

Для вас — над плёсом, на откосе,
Любуясь блесками струи
И в воду удочки забросив,
Задумал я стихи свои.

Как хорошо, что плещет Нарочь,
Что Днепр звенит среди полей,
Что слово милое «товарищ»
Нам с каждым разом всё милей!

И солнца свет, и дождь, и грозы,
Народ приветливый вокруг,
И над ручьем густые лозы,
И в синей дымке дальний луг,

И перезвон высоких сосен,
И радость голубого дня,
И небо — словно сняли с кросен
Шелка тончайшего тканья,

Рыбачья снасть на побережье,
И стаи звонкие скворцов,
И в сердце память Беловежи,
Как вековой напев лесов…

Так славься ж в слове украинском,
Край гнездованья журавлей,
Краса его столицы — Минска —
И дружба честная людей!