Алексей Апухтин - Полное собрание стихотворений

Если измена тебя поразила,
Если тоскуешь ты, плача, любя,
Если в борьбе истощается сила,
Если обида терзает тебя,
  Сердце ли рвется,
  Ноет ли грудь,–
  Пей, пока пьется,
  Всё позабудь!

Выпьешь, зайскрится сила во взоре,
Бури, нужда и борьба нипочем…
Старые раны, вчерашнее горе –
Всё обойдется, зальется вином.
  Жизнь пронесется
  Лучше, скорей,
  Пей, пока пьется,
  Сил не жалей!

Если ж любим ты и счастлив мечтою,
Годы беспечности мигом пройдут,
В темной могиле, под рыхлой землею
Мысли, и чувства, и ласки замрут.
  Жизнь пронесется
  Счастья быстрей…
  Пей, пока пьется,
  Пей веселей!

Что нам все радости, что наслажденья?
Долго на свете им жить не дано…
Дай нам забвенья, о, только забвенья,
Легкой дремой отумань нас, вино!
  Сердце ль смеется,
  Ноет ли грудь,–
  Пей, пока пьется,
  Всё позабудь!

На родине моей картины величавой
  Искать напрасно будет взор.
Ни пышных городов, покрытых громкой славой,
  Ни цепи живописных гор,–
Нет, только хижины, овраги да осины
  Среди желтеющей травы…
И стелются кругом унылые равнины,
  Необозримы… и мертвы.

На родине моей не светит просвещенье
  Лучами мирными нигде,
Коснеют, мучатся и гибнут поколенья
  В бессмысленной вражде,–
Все грезы юности, водя сурово бровью,
  Поносит старый сибарит,
А сын на труд отца, добытый часто кровью,
  С насмешкою глядит.

На родине моей для женщины печально
  Проходят лучшие года,
Весь век живет она рабынею опальной
  Под гнетом тяжкого труда;
Богата – ну так будь ты куклою пустою,
  Бедна – мученьям нет конца…
И рано старятся под жизнью трудовою
  Черты прелестного лица.

На родине моей не слышно громких песен,
  Ликующих стихов,–
Как древний Вавилон, наш край угрюм и тесен
  Для звуков пламенных певцов.
С погостов да из хат несется песня наша,
  Нуждою Сложена,
И льется через край наполненная чаша,
  Тоскою жгучею полна.

На родине моей невесело живется
  С нуждой и горем пополам;
Умрем – и ничего от нас не остается
  На пользу будущим векам.
Всю жизнь одни мечты о счастии, о воле
  Среди тупых забот…
И бедны те мечты, как бедно наше поле,
  Как беден наш народ.

Огонек в полусгнившей избенке
Посреди потемневших полей,
Да плетень полусгнивший в сторонке,
Да визгливые стоны грачей,–
Что вы мне так нежданно предстали
В этот час одинокий ночной,
Что вы сердце привычное сжали
Безысходною старой тоской?
Еле дышат усталые кони,
Жмет колеса сыпучий песок,
Словно жду я какой-то погони,
Словно путь мой тяжел и далек!
Огонек в полусгнившей избенке,
Ты мне кажешься плачем больным
По родимой моей по сторонке,
По бездольным по братьям моим.
И зачем я так жадно тоскую,
И зачем мне дорога тяжка?
Видно, въелася в землю родную
Ты, родная кручина-тоска!
Тобой вспахана наша землица,
Тобой строены хата и дом,
Тебя с рожью усталая жница
Подрезает тяжелым серпом;
Ты гнетешь богатырскую силу,
Ты всю жизнь на дороге сидишь,
Вместе с заступом роешь могилу,
Из могилы упреком глядишь.
С молоком ты играешь в ребенке,
С поцелуем ты к юноше льнешь…
Огонек в полусгнившей избенке,
Старых ран не буди, не тревожь!

За огоньком другой и третий,
И потянулись избы в ряд…
Собаки воют, плачут дети,
Лучины дымные горят.
Ну, трогай шибче! За рекою
Мне церковь старая видна.
Крестов и насыпей толпою
Она кругом обложена.
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .

Отчего в одиноком мечтанье,
В шуме дня и в ночной тишине,
Ты, погибшее рано созданье,
Стало часто являться ко мне?
Вот как дело печальное было:
Вздумал свадьбу состроить сосед,
Целый день накануне варила
Кухня яства на званый обед.
Ровно в полдень сошлись, повенчали,
И невеста была весела.
Только тетки тайком замечали,
Что бледна она что-то была.
Гости все налицо, разодеты.
Время. Свадебный стынет обед…
Да невеста запряталась где-то.
Ищут, кличут, – нигде ее нет.
Вдруг мальчишка-садовник вбегает,
Босоногий, с лопатой в руке,
И, от страха дрожа, объявляет,
Что «утопла невеста в реке».
Суматоха… Кричат во всю глотку:
«Люди, девушки, в реку, спасать!»
Кто про невод кричит, кто про лодку,
И не знают, с чего им начать.
Через час наконец отыскали,
Принесли, положили на стол.
Тут записка нашлась, и в печали
Безысходной хозяин прочел:
«Вот, papa и maman, на прощанье
Вам последнее слово мое:
Я исполнила ваше желанье,
Так исполню ж теперь и свое!»
Изумлялися все чрезвычайно
И причину сыскать не могли.
И доныне та страшная тайна
Спит безмолвная в недрах земли.
Погрустили родные прилично,
И утешился скоро жених,
И, к людскому страданью привычный,
Позабыл бы давно я о них.
Но зачем же в безмолвном мечтанье,
В шуме дня и в ночной тишине,
Ты, погйбшее рано созданье,
Так упорно являешься мне?
Ты лежишь на столе как живая…
На лице изумленье и страх,
И улыбка скривилась немая
На твоих побелевших губах.
И сплетаются травы речные
В волосах и в венчальном венке,
И чернеют следы роковые
На холодной, на бледной руке…
. . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . .

О, возврати мне вновь огонь и вдохновенье,
И светлую любовь недавней старины,
И наших первых встреч счастливое волненье,
И красотой твоей навеянные сны!

Останови на мне чарующие взоры,
Когда-то ласково встречавшие мой стих,
Дай мне услышать вновь былые разговоры,
Доверчивый рассказ надежд и дум твоих.

Опять настрою я ослабленную лиру,
Опять я жить начну, не мучась, но любя,
И пусть погибну я – но на прощанье миру
Хочу я бросить песнь, достойную тебя.

О, наконец! Из вражеского стана
Я убежал, израненный боец…
Из мира лжи, измены и обмана,
Полуживой, я спасся наконец!
В моей душе ни злобы нет, ни мщенья,
На подвиги и жертвы я готов…
Обитель мира, смерти и забвенья,
Прими меня под твой смиренный кров!

  Игумен призывал меня. Он важен,
Но обходителен; радушно заявил,
  Что я к монастырю уж «приукажен»,
И камилавкою меня благословил.
  Затем сказал: «Ты будешь в послушанье
  У старца Михаила. Он стоит
Как некий столб меж нас, им наш украшен скит
  И он у всех в великом почитанье.
Все помыслы ему ты должен открывать
  И исполнять безропотно веленья,
Да снизойдет к тебе господня благодать
    И да обрящешь путь спасенья!»

    Итак, свершилось: я монах!
  И в первый раз в своей одежде новой
Ко всенощной пошел. В ребяческих мечтах
Мне так пленительно звучало это слово,
И раем монастырь казался мне тогда.
  Потом я в омут жизни окунулся
И веру потерял… Но вот прошли года –
  И к детским грезам снова я вернулся